Камиль Лемонье - Наваждение

Вив! И тебя я теперь презираю! И ты поддалась этой гнусной любви!

Однажды вечером, чья-то маленькая ручка постучала в то место стены, куда я наносил удары кулаками.

Я не мог больше. Я совсем обессилел.

Все мои чувства застыли. Я весь превратился в слух. Глаза мои прозрели. Я ощутил тонкое сладострастное благоухание. Мне представилось, что пальцы мои ласкают ее… Она стояла нагая предо мной, блистая красотою своего стана.

Как белоснежный лотос на священных берегах распустилась она, девственная и желанная, в трепете своей юной крови.

Эта была великая тайна тела, не ведавшего жажды! То был неведомый, освежающий источник в чаще леса – чудесный воркующий ключ жизни под тенью часовни. Жемчужная вода любви, не оскверненная ничьим взором! Я был насильником среди благодатной отрады утра! Я был ловцом добычи, потаенным грабителем, заглядывающим за ограды! Наверное, и дед так же, как я, проникал в заповедный парк девственниц.

Эта девственная чистота Вив привела меня к тому, к чему приводили меня все женщины, давно уже развязавшие свой пояс. Она была еще ужасней. Она опаляла меня, как горящая смола.

Я ощутил вдруг странное беспокойство при мысли, что, быть может, и она в брачный час вопьется своими губами в мои.

И вот я сказал себе:

– Пойди, позвони у ее двери, переговори с ее матерью обо всем, сделай необходимые приготовления, потому что и она должна принадлежать тебе, как и все другие.

С бьющимся сердцем вышел я из дома. Направился к крыльцу ее дома. Но, как только поднес руку к кнопке звонка, сердце мое сжалось от ужасной тоски. Мозг мой пронизала страшная мысль: «Ведь и эту ты тоже бросишь на ложе любви после того, как она припадет губами к твоим устам».

И она уже перестала быть для меня нежной, девственной. Я никогда не чувствовал такой мучительной и святой скорби. И, повернувшись спиною к двери, побрел в дом с закрытыми ставнями.

Милая Вив! Я не тот, о ком ты мечтала! Я не увижу, как прекрасный вечер погаснет за деревьями моего леса. Я не увижу никогда, никогда чистого и прекрасного сияния заката милой жизни!

Так был я наказан за ошибки, происшедшие не по моей вине. Если бы в отрочестве мне раскрыли красоту моего тела и тела женщины, – у меня не возникло бы любопытства, которое погубило меня. Мне говорили:

«Тело твое и всякое человеческое тело – постыдная вещь».

И вот меня измучили голод и жажда к этому телу, и я был обречен любить женщин только сквозь горечь греха.

Я покинул город. Блуждал по всему краю.

Посещал врачей.

– Правильный образ жизни… режим. – Все говорили одно и то же.

Я их не послушался и вернулся к Зверю.

Когда я вошел к себе, Од мне сказала:

– Видишь, я уже приготовила постель.