Они знают.
Откуда, черт возьми, они знают?
– К-К-Как ты узнал об этом? – заикаюсь я.
– Мы не такие уж тупые, – рявкает Маверик. – Мы знаем о твоих лживых, долбаных, обманных действиях. А теперь отвечай на чёртов вопрос.
О. Боже.
Он злится на меня.
Он думает, что я предала его.
Лгала ему.
Наверное, так и было... разве не так?
– Ты ничего не понимаешь...
– У меня нет времени на твою грёбаную ложь, – ревёт Маверик так громко, что я вздрагиваю и отшатываюсь назад, – прибереги это для кого-нибудь другого. Сейчас. Скажи нам, куда делись эти долбаные наркотики?
– Я...Я...Я не знаю.
– Что значит – не знаешь? – требует Мал, руки всё ещё скрещены, глаза по-прежнему страшные.
– Если вы позволите мне рассказать свою часть истории, я смогу…
– Отвечай, Скарлетт! – рявкает Маверик, и слезы жгут мне веки.
Он не хочет слышать то, что я хочу сказать.
Весь клуб, наверное, думает, что я использую их и помогаю Трейтону всё это время.
Они не позволят мне говорить.
Чтобы рассказать мою версию.
Нахер их.
Пошли они все к черту.
– Он подложил их в автобус, – говорю я холодным голосом. – Он собирался забрать их, когда я приеду сюда, в Денвер. Прошлой ночью кто-то украл их. И я не знаю кто.
– Ты что-нибудь слышала о нём? – спрашивает Мал грубым и скрипучим голосом. Ушёл тот дружелюбный человек, который мне нравится.
– Нет, – шепчу я. – Я испугалась. Я собирался дождаться возвращения домой, и прийти к тебе, рассказать обо всём этом. Теперь я понимаю, почему это было бы плохой идеей.
– Прибереги свою вечеринку жалости для того, кому не всё равно, – огрызается Маверик.
Он в ярости.
Его глаза холодны, но в основном они разбиты. Я причинила ему боль. После всего, через что ему пришлось пройти, после всего, что он пережил. Я сделала ему больно.
Он думает, что всё, что мы делили, было ложью.
Он ошибается.
Проклятье.
Так неправильно.
Мал поворачивается к Маверику.
– Возьми её, мы отвезём её обратно в клуб. Запри ее, пока мы не найдём Трейтона. Если он не забрал наркотики обратно, значит, они у кого-то другого, и он придёт за ней.
– Мы должны, блять, позволить ему, – говорит Маверик холодным голосом, и моё сердце взрывается. Боль, не похожая ни на что, что я когда-либо чувствовала, проходит через моё тело.
Больно, как в аду.
Жесткое разочарование.
Чистейшее Грубое. Разочарование.
– Эмоции в сторону. Она нам нужна. Единственная связь с этим ублюдком. Давай двигаться. Сейчас.
Маверик, не задавая вопросов, подходит ко мне, хватает за руку и вытаскивает наружу.
– Стой! – плачу я.
Я пытаюсь отпрянуть, но он не останавливается.
У меня нет своей службы безопасности здесь, дома, потому что, как только я не на гастролях, они официально освобождаются от дежурства. Конечно, я могла бы попросить их, но когда Маверик сказал, что байкеры позаботятся об этом, я сказала Сьюзен, чтобы она оставила парней в покое. Я чертовски жалею, что сделала этот выбор сейчас, когда меня тащат по грязи к кучке мужчин, которые думают, что я какая-то лживая сука.
– Маверик, пожалуйста! – плачу я. – Ты делаешь мне больно.
– Закрой свой рот. Не говори больше ни слова. Садись на мотоцикл. Если ты будешь спорить, я заставлю тебя сесть на грёбаный байк.
Моя нижняя губа дрожит, но я сажусь на мотоцикл позади него. Я не прикасаюсь к нему, просто очень легко хватаю его сзади за куртку. Он так напряжён. Так разозлён. Ему нужна моя голова, и я не виню его, но моя собственная ярость борется с чувством вины. Ярость, что он не даёт мне объясниться. Ярость, что после всего, что мы с ним пережили, он даже не подумал о том, что, возможно, у меня не было выбора, и я должна была сделать то, что сделала.
Он не даёт мне шанса.
Совсем никакого.
Обратная дорога в клуб не занимает много времени. Как только мы оказываемся на месте, Маверик стаскивает меня с мотоцикла и тащит в огромный дом, который видел лучшие дни. Снаружи все обветшало, старое выцветшее дерево и облупившаяся белая краска. Но внутри – совсем другая история. На самом деле он довольно симпатичный, с тёмными кафельными полами и серыми стенами. Здесь есть бар, гостиная, несколько спален, кухня и огромная открытая зона, полная стульев и диванов.
Маверик тащит меня по коридору в спальню, распахивает её, входит внутрь, толкает меня и закрывает за собой дверь.
Он дикий.
Сердитый.
Яростный.
Я сглатываю и делаю шаг назад. Я не знаю, что он собирается делать. Но что бы это ни было. Это нехорошо.
– И как, тебе стало легче? – рычит он.
– Маверик, ты меня пугаешь, – шепчу я, делая шаг назад, когда он делает шаг вперёд.
– Неужели? И как оно? – рявкает он, сжав кулаки.
Я вздрагиваю, и моя нижняя губа дрожит.
– Как что?
– Использовать меня? Подпустить меня? А потом, блять, предать?
– Я не…
– Не ври мне! – он ревёт. – Я так чертовски устал от твоей лжи. Я доверял тебе, чёрт возьми. Я, блять, доверял тебе. Хуже того, я, блять, любил тебя.
Он любил меня?
Он любит меня?
Моё сердце разрывается, и слезы катятся по щекам.
– Маверик, пожалуйста, просто послушай...
– Хватит слушать грязь, которая льётся из твоего рта. Когда мы закончим с Трейтоном, я займусь тобой.
– Просто послушай…
Маверик делает шаг вперёд, протягивая руку и вцепляясь мне в волосы. Он тянет меня вперёд, боль пронзает мою голову. Мужчина притягивает меня к себе, и он твёрд между нами. Тепло растекается у меня между ног, и будь я проклята, если знаю почему. Это самая непредсказуемая ситуация, в которой я когда-либо была, и все же, я так невероятно возбуждена. То, как его прерывистое дыхание щекочет мои губы, заставляет меня хотеть взять его прямо здесь.
Он сильнее дёргает меня за волосы и хриплым голосом говорит:
– Прекрасно, но твоя красота – всего лишь маска, не так ли?
Я хнычу.
– Было приятно узнать, что ты причинила мне боль? Что ты выиграла? Что я наконец-то впустил кого-то, и этим кем-то была ты? Получала ли ты удовлетворение от осознания того, что сделала?
– Маверик, пожалуйста, – хнычу я. – Это не то, что ты думаешь.
– Соври мне ещё раз, – угрожает он, подходя ещё ближе, обхватив рукой моё бедро и прижимая меня к себе так, что я потираюсь о его член, – и увидишь, что произойдёт?
– Я не лгу…
Он двигает меня так быстро, что я даже не могу закончить предложение. Он разворачивает меня, перегибает через край кровати, а затем рывком поднимает моё платье, обнажая мои белые трусики. Он грубо и уверенно опускает ладонь на мою задницу, и я вскрикиваю от боли и удовольствия.
– Маверик, остановись! – плачу я, но в глубине души не хочу, чтобы он останавливался.
Тепло растекается между моих ног, как лава, проходящая через моё тело.
Он снова шлёпает меня.
– Боже, будь ты проклята, Скарлетт.
Слёзы катятся по моим щекам.
Слезы о нём.
– Маверик.
– Хочешь, чтобы я прекратил, я остановлюсь, не возьму то, что мне не дают свободно. Если ты не хочешь, чтобы я остановился, то я продолжу, но не смей, блять, снова открывать рот и лгать мне.
– Я не лгу, клянусь…
Шлепок.
Я вскрикиваю, когда жгучая боль пронзает мой зад.
– Да пошла ты, Скарлетт.
Гнев присоединяется к боли, разочарованию и удовольствию.
– Нет. Пошел ты.
Шлепок.
– Повтори это ещё раз, – предупреждает он, и я слышу, как расстёгивается пуговица его джинсов, когда он отодвигает мои трусики в сторону.
– Пошел. Ты.
Шлепок.
Я вскрикиваю, вцепившись в простыни, а его удары становятся всё сильнее и грубее. Маверик злится. Он вымещает злость на мне. И я хочу, чтобы он это сделал.
Можно ли считать меня больной из-за того, насколько мне нравятся эти ощущения?
Он делает шаг вперёд, и головка его члена находит мой вход. Без предупреждения, или прелюдии, он скользит внутрь одним гневным толчком. Я кричу. Он хрипит. А потом он начинает трахать меня, – жёстко и грязно, – одной рукой сжав мои волосы, вынуждая запрокинуть голову, – второй же ладонью мужчина продолжил шлепать мою задницу. Я вскрикиваю. Мне всё равно, что кто-то может услышать. Смесь боли и удовольствия охватывает моё тело, и я не могу видеть, не могу думать, не могу ничего делать, кроме как чувствовать жжение его члена внутри моей киски.
