А у меня желудок ухает вниз.
Нет. Нет. Этого не может быть.
Поднимаю слабую, дрожащую руку и кладу ее на живот.
Малыш…
Я даже толком осознать ничего не успеваю, как дверь снова открывается. На пороге вместо желанного врача с ответами появляется Дима. На нем черные спортивные штаны, такого же цвета футболка, волосы влажные, в руках еще одна ваза с розами.
Он не сразу замечает, что я наблюдаю за ним. Проходит в комнату и где-то посередине замирает, когда видит мой взгляд, направленный на него.
Я никогда не видела, чтобы человек двигался так быстро.
Раз, и Дима оказывается возле кровати, ставит цветы на тумбочку возле нее и же тут же сжимает мои пальцы, лежащие на животе. Вглядывается мне в глаза. Он будто хочет найти там ответы о моем состоянии, но об этом может сказать ему только врач. А вот Дима может ответить на мой вопрос.
— Ребенок? — голос слабый. Так страшно услышать ответ.
— В порядке.
Облегчение, такое сильное, волной накатывает на меня и полностью затапливает меня. Я наконец могу расслабиться, но ненадолго, потому что только сейчас замечаю кусок марлевой повязки, выглядывающий из-под футболки мужа.
— Что это? — пытаюсь дотянуться до Димы второй рукой, но она падает на половине пути на кровать.
— Пустяки. Не переживай и не напрягайся, — Дима нежно пожимает мои пальцы и легко улыбается. Я тут же напрягаюсь. Улыбается? — Ты как? Что-то болит? Пить хочешь?
Когда речь заходит о воде, я сразу чувствую жажду. Она дерет горло. Я тянусь к нему, но Дима перехватывает мою руку и кладет на кровать.
— Не двигайся. Сейчас дам тебе воды, — взгляд мужа наполнен тревогой, когда он смотрит на мою шею. Но длится это всего мгновение, прежде чем Дима отпускает мои руки и начинает возиться у тумбы. Я не вижу, что он делает — лежу не очень удобно. А чтобы повернуться или приподняться, нужно приложить немало сил, которых у меня сейчас нет.
Слышу, как Дима наливает воду, ставит, скорее всего. графин, и только после этого Подходит ко мне. Приподнимает меня, садится немного сзади и маленькими глотками дает пить. Когда стакан оказывается пустым, Дима также аккуратно укладывает меня на подушки, ставит стакан на тумбу и встает рядом.
— Дима? — зову немного окрепшим голосом. Муж берет меня за руку, прежде чем заглянуть мне в глаза. Они такие же темные, под ними залегли слишком глубокие тени. И лицо бледнее обычного. — Что это? — я указываю подбородком на повязку на плече.
Дима тяжело вздыхает.
— Ты же не забудешь, да?
Я качаю головой.
— Артем пырнул меня ножом там в квартире. Ничего жизненно важного не задел. Но рана глубокая.
Я задерживаю дыхание. Воспоминания отправляют меня в тот момент. Словно наяву перед глазами появляется нож, валяющийся на полу среди осколков, чувствую режущую боль, не дающую мне пошевелиться, слышу ругань.
Мотаю головой, чтобы избавиться от навязчивых мыслей, не позволяя себе углубиться в прошлое. Снова вижу Диму, который, нахмурившись, испепеляет меня взглядом. Улыбаюсь. Вот такой Дима мне хорошо знаком. Открываю рот, чтобы задать следующий вопрос, но в палату снова входят.
На этот раз пожилая пухлая женщина в белом халате и бейджем с именем Валентина Петровна. От нее я узнаю, почему медсестра боялась мне даже слово сказать, и что мой муж запугал весь персонал больницы, обещая жестокую расправу, если со мной или ребенком что-то случится.
Я поднимаю взгляд на Диму, он только пожимает плечами. Выглядит как сама невинность, при этом глаз от меня не отводит.
Оказывается, только Валентина Петровна согласилась «рискнуть карьерой» и заняться моим случаем. Также она сообщила, что мне очень повезло — ребенка удалось сохранить только чудом. И теперь всю оставшуюся беременность мне придется быть под наблюдением. А еще Валентина Петровна через часик пообещала забрать меня на узи и осмотр, после чего настоятельно попросила успокоить буйного папашу.
Я изо всех сил пытаюсь сдержать улыбку, поджав губы. Но она все равно появляется на моем лице. Конечно же, я киваю, чтобы доктор могла спокойно уйти. По дороге к двери улавливаю ее бормотание: «Когда он был один, еще сносно, но двое…».
Не успеваю спросить, что это значит, Валентина Петровна скрывается за дверью. Дима тут же занимает ее место, которое благородно уступил чуть раньше. Я немного пододвигаюсь на кровате — силы постепенно возвращаются, — и хлопаю по освободившемуся месту. Дима сначала внимательно смотрит на меня, потом на кровать, и только после этого садится рядом, захватывая в плен своих пальцев мою руку.
— Ты же теперь не дашь мне развод? — говорю я первое, что приходит в голову.
Дима напрягается. Его взгляд темнеет, брови сдвигаются к переносице.
— А ты его хочешь? — он замирает словно статуя.
Я опускаю глаза, потому что не могу выдержать его взгляд.
— Я не хочу снова пережить…
— Не переживешь, — Дима прерывает меня так быстро, что я невольно снова смотрю на него.
Он искренен! Не отводит взгляда. Хоть и хмурится, но не скрывает свои эмоции. Я вижу его глаза, наполненные беспокойством. Дима настолько крепко сжимает мои пальцы, что я чувствую легкую боль. Но не жалуюсь, у меня в голове крутятся аргументы, которые требуют немедленного опровержения.
— Твоя работа…
— Ее больше нет, — Дима прожигает меня взглядом.
— К-как? — сердце начинает быстро колотится.
— Я написал рапорт об отставке, — Дима пожимает плечами. — Его в срочном порядке одобрили, чтобы заключить сделку с шейхом на его условиях «счастливая семья» и все такое…
— Но… но… — не нахожу слов. Они застревают в груди.
— Ева, ты должна кое-что понять, — Дима сильнее разворачивается ко мне. Снова бросаю взгляд на его повязку и до меня доходит, что он нес меня, когда сам был ранен. — Я принял это решение еще до того, как узнал о ребенке, — он бросает короткий взгляд на мой живот. — Понял, что не хочу больше такой жизни. В постоянной гонке. Когда я тебе изменил…
Я вздрагиваю, и это не скрывается от Димы. Он сильнее сжимает мою руку, словно боится, что потеряет меня.
— Я буду называть ошибки своими именами, прости, — он еще больше хмурится, но не замолкает, а я не перебиваю — его и без того сложно вывести на разговор, лучше выслушать до конца. — Когда я тебе изменил, то не думал. У меня на первом месте стояла работа — это правда. Ты не должна была узнать. Я не хотел причинять тебе боль. Но узнала…
— Ты же говорил, что изменял «с самого начала», — отвожу взгляд, чувствуя как в груди начинает открываться рана.
— Я не хотел тебе врать, — голос Димы спокойный, я чувствую, как сильно его пальцы сжимают мои. — Никогда не врал. Мы еще тогда не были женаты. Не так давно познакомились, меня отправили на задание и…
— Не надо! — зажмуриваюсь. — Только не говорили, что ты выбрал работу вместо меня, — закусываю губу. Сильно. Надеюсь, хоть немного уменьшить душевную боль. Не выходит.
— Я не оправдываюсь. Сейчас точно не буду этого делать. Просто хочу, чтобы ты все знала. — Дима набирает в легкие воздуха, а я снова смотрю на него. Мне нужно знать, что он скажет. Часть моей души умерла в тот день, когда я обо всем узнала. И почему-то, кажется, что, возможно, есть хоть небольшой шанс ее воскресить.
— Наверное, то, что ты обо всем — лучшее, что могло быть в нашей ситуации, — Дима потирает шею. — Наш брак не просто превратился в рутину, он изначально был таковым. Заключен не по тем причинам, но это не значит, что я тебя не любил…
Перестаю дышать.
— Любил. По-своему. И только после измены понял, что недостаточно, — он ненадолго закрывает глаза, после чего распахивает их. — Но я всегда заботился о тебе. Когда увидел твои слезы, ту боль, которую причинил тебе, что-то сломалось во мне. Пробилась броня, которую я тщательно выстраивал годами. В тот момент я понял, что ты ускользаешь от меня, а я не могу тебя остановить. Если бы ты пришла к отцу и рассказала обо всем, и он бы на пушечный выстрел не подпустил к тебе.
