Он вздохнул, потом перевёл взгляд на смятый в кулаке галстук, медленно, друг за другом, разомкнул все пять пальцев и, поднявшись, швырнул его в расположенную неподалеку урну.
— Пойдем, поможем твоей подруге, — поманил её за собой, направляясь к четырехэтажному зданию мэрии. — Ты же за этим сюда пришла?
Юля, подавшись, было, следом, нерешительно замерла. Вот зачем он так? Ей тоже нелегко. А теперь и совсем чувствовала себя виноватой.
— Да ладно, Юляш, — обернулся Вал, заметив, что она остановилась, — проехали. Я всё понимаю. Правда. Друзья — это святое, а жизнь ребёнка — тем более. Молодец, что пришла. Сейчас ещё и Егора подключу, поможем всем составом. Главное, чтобы всё обошлось, так ведь?
Она натянуто улыбнулась, соглашаясь со всем вышесказанным, только… сколько потом не вслушивалась в его задорный голос, не всматривалась в широкую улыбку, чувствуя, как замирает переполненное любовью сердце, а радости, от свалившихся на голову деньжищ, так и не испытала.
— Садись, отвезу на работу, — не предложил, а скорее настоял Вал, распахнув перед Юлей пассажирскую дверцу тонированного Джипа.
Она с опасением покосилась на кожаный салон, прикидывая, стоит ли так рисковать или проще пойти пешком?
— Спасибо, но я лучше своим ходом, тут совсем рядом, — кивнула в направлении утопающего в зелени парка, искренне надеясь на понимание. Не хватало ещё спалиться на работе. Никто не в курсе, куда она запропастилась на самом деле. Так что ни о каких отвезу-подвезу не могло быть и речи.
Вал шумно выдохнул, видимо, начиная злиться.
— У тебя в сумке дохренища бабла и ты собираешься пойти пешком, через парк, да ещё вот на этих, — ткнул пальцем на её шпильки, поморщившись, — ходулях?
— Хорошо, не вопрос, поеду на автобусе. — Десять минут ничего не решат. Ну не могла она остаться с ним наедине, что тут непонятного?
— Ещё лучше! — охренел Вал, повиснув на приоткрытой дверце. — Юль, мне и так с самого утра вынесли мог, давай хотя бы ты не будешь ломаться, а сделаешь так, как я прошу. Неужели я требую что-то непосильное или запрещенное?
Да, требовал. Для неё даже вот так стоять и просто разговаривать с ним, было из категории табу, не говоря уже о чем-то большем. Глеб ясно выразился по этому поводу. А ей говорят не ломаться. Не дай Бог кто-то увидит. Город у них маленький, закон подлости никто не отменял, что она тогда скажет мужу?
— Юль, я долго буду ждать?
Господи, как же тяжело.
— Я не хочу, чтобы нас видели вместе, — обхватила себя поперёк груди, поежившись под его сузившимися от сдерживаемых эмоций зрачками. Видела, что задела, а возможно, и обидела. Ну а что он хотел? Да, поцеловались, открыто продемонстрировали чувства, и что? Что дальше? Понятно же, что ему хочется большего. Что одним поцелуем такое не ограничивается. И она его хотела. Думает, ей не хочется сесть в эту чертову машину и ехать, куда глаза глядят?
— Само собой, Юляш. Об этом можешь даже не переживать. Я ни на минуту не забывал о твоем положении, — оторвался от дверцы Вал, мазнув взглядом по обручальному кольцу. Заметив это, Юля спрятала правую руку за спину, опустив глаза. — Где скажешь, там и высажу или ты думаешь, я совсем ничего не понимаю?
— Я так не думаю, — покосилась на прошедшего мимо мужчину, чувствуя, как начинает накрывать паранойя.
— Тогда в чем проблема? Тут делов-то на пять минут. Села-встала, попрощались-разбежались. Не бойся, приставать не буду.
Юля горько рассмеялась. Нашел чем успокоить. Разве в этом проблема? Ладно, перед смертью, как говорится…
Посмотрела напоследок на белоснежное здание мэрии и смиренно нырнула в салон, чувствуя, как всё больше сбивается с курса, следуя на загоревшийся вдали ослепительный маячок. Попрощались-разбежались, говорит? Ну-ну, она посмотрит, с какой легкостью он отпустит её, потому что у неё уже тряслись поджилки.
Не представляла, как сможет остаться с ним наедине и сохранить при этом невозмутимый вид. У неё лично не получится. Вон, даже Егор Андреевич заподозрил что-то неладное. Смотрел на неё как-то странно. Неприветливо, хотя они и не были лично знакомы. Вал даже не представил её, а ведь собирался подключить к сбору денег и мэра. Потом они пошли к Валу в кабинет, она продиктовала адрес Наташиной сестры и сразу получила на руки тридцать тысяч. Остальную часть денег Дударев пообещал передать вечером, так как на данный момент у него не было с собой всей суммы.
На этом нужно было попрощаться и быстро ретироваться, что она и собиралась сделать, но Вал и не думал отпускать её, сначала вызвавшись проводить, а теперь вот, ещё и настояв на совместной поездке.
В салоне пахло кожей, сладкой табачной горечью и тонким ароматом мужского парфюма — дерзкого, смелого, обжигающего своей напористостью. Это был аромат Дударева, полностью вторящий его бешеной энергетике.
Можно было откинуться на спинку сидения и, закрыв глаза, насладиться этим запахом. Представить, что они находятся не на расстоянии вытянутой руки, а намного ближе. Когда дыхание к дыханию, глаза в глаза, и губы… вот-вот прикоснутся друг к другу, поглотят своим напором, выпьют до дна все сомнения и поставят свою печать.
И как бы не страшилась неизвестности, как бы не боялась своих чувств, уйти от него хотелось меньше всего. Учащенное сердцебиение, легкая скованность, смущение, что ещё царили в ней после пережитого поцелуя, в один голос умоляли её остаться. Поддаться его надежности, довериться его силе. Почувствовать распаляющий жар в крови и вспомнить, каково это, когда влажное белье неприятно холодит промежность, а возбужденные соски болезненно царапают чашечки бюстгальтера.
Можно молчать, разрывая тишину. Можно обнимать, прорастая друг в друга. Говорить глазами и целовать взглядом. Можно чувствовать на расстоянии и стать единым целым, даже не касаясь друг друга. Но как же хотелось наброситься на него со всей жадностью собственницы. Наплевать на этот город и его жителей, закричать на всю глотку, что этот мужчина её, а она — его женщина.
Ничтожно мало времени провели вместе. Казалось, только пришла, а уже нужно расстаться. Сколько всего хотела спросить, сколько узнать. Пока Вал сосредоточенно вел машину, Юля рассматривала его профиль, довольствуясь хотя бы такими крохами.
Ей нравились его чёткий контур губ, твёрдые скулы, угольные брови, а под ними, самые настоящие чёрные глаза. Это на солнце они отдавали серостью, и то, сырой, с тёмными вкраплениями, а вот в тени или ночью — сплошные чёрные омуты. Ещё будучи у матери заметила эту особенности и уже тогда пала жертвой их обаяния.
Узнать бы, о чем его мысли, почувствовать, о чем думает, что скрывает? Испытывает ли то же, что и она? Сомневается? Борется ли с самим собой? Иногда слова не нужны. Порой лучше питаться надеждами, мечтать, лелея внутри вспыхнувшее чувство, защищать его от порывов суровой реальности, чем знать что-то наверняка. Хорошо, когда тебя ждет только хорошее. А если нет?
— Нравлюсь? — вторгся в её подсознание насмешливый вопрос на светофоре, отчего Юля смутилась, будучи пойманной на горячем. С ним всегда так: чувствовала себя наивной Красной Шапочкой, оказавшейся в лапах опытного волка. И сама вроде не аленький цветочек, но Вал умел застать врасплох, вызвав в мыслях самый настоящий переполох.
— Нравишься, — улыбнулась, стряхнув пышной гривой волос. Смотрела прямо в глаза, проживая едва не самые яркие моменты в своей жизни. — А что, нельзя?
Его взгляд… жаром растекался по коже, скручивался в болезненный узел внизу живота. Тепло там становилось, влажно. А ещё… во рту пересыхало, словно мучила жажда, мысли путались и в груди так… и больно, и в то же время, легко-легко.
— Да нет, смотри на здоровье. Просто, я тоже так хочу, — рушил с места, пристреливаясь по зеркалам, — сидеть и смотреть на тебя, сколько душе угодно. Может, заедем куда-нибудь ненадолго? В «Риф», например, выпьем кофе, познакомимся ближе, — подмигнул, растянув губы в ставшей привычной для неё широкой улыбке.
