Пошатываясь из стороны в сторону, прошла между ними, упираясь ладонями на еще теплые капоты. Мне просто нужна была опора. Хоть что-то, иначе просто сползу на землю, как съехавший с крыши сугроб.
Сделав еще несколько неуверенных шагов, я зашла в густую тень. Остановилась. Обхватила себя руками, пытаясь отдышаться, осознать, прийти в себя. Только не получалось. Перед глазами все еще стояла последняя гонка, я все еще слышала рев моторов и оглушающе-тихое «ты свободна».
Мне было страшно.
Я боялась проснуться, открыть глаза и обнаружить себя в общаговской постели, под тонким драным одеялом, один на один со своими проблемами, с дамокловым мечом, занесенным над моей головой. К безысходности привыкаешь. Она въедается под кожу, прорастает внутрь, перестает казаться чем-то ужасным. Она просто есть. Клубится вокруг, приглушая собой все яркие краски. С ней можно жить, существовать. А вот с разбитыми надеждами очень трудно, порой нестерпимо больно. И сейчас я опасалась именно этого. Что едва проклюнувшиеся ростки робкой надежды, окажутся растоптаны суровой реальностью.
Я ущипнула себя за локоть, потом за бок, за нос. Похлопала по щекам, пытаясь проснуться, вынырнуть из столь прекрасного, но одновременно жестокого сна.
Но сколько я себя ни мучила, ничего вокруг не менялось. Все та же загородная трасса, те же ошалелые от сегодняшних событий люди, те же машины, те же яркие звезды над головой. Я запрокинула голову и уставилась на них, внезапно осознав, что давным-давно перестала восхищаться красотой ночи. Ведь красиво… По-настоящему… И темные силуэты деревьев, подступающих к дороге, и стрекотание сверчков, и даже широкая лента дороги, теряющаяся в темноте. Во всем есть своя красота.
Сердце отмеряло рваный ритм, то разгонялось до невозможности, то замирало, пропуская удары, а я все стояла, смотрела по сторонам, пряталась ото всех остальных, и не знала, что делать дальше.
Я словно потерялась. Провалилась под лед и даже не пыталась выплыть.
Это не сон.
Это действительно не сон. Гонка. Мерз. Ультиматум. Гордеев. Свобода.
В голове не укладывалось. Я шумно выдохнула, уткнулась лицом в ладони и замерла.
— Только не говори, что опять ревешь.
Внутри что-то щелкнуло. Сломалось. Рассыпалось на осколки, и горячей лавой прошлось по венам.
— Даже не думала, — прошелестела еле слышно.
— Это хорошо. А то мне уже начало казаться, что ты только и можешь, что слезы лить.
Мерз… такой Мерз.
Я отняла руки от лица и посмотрела на него так, словно впервые вижу. Кто бы мог подумать, что именно он выцарапает для меня билет в свободную жизнь? Тот самый черт, что поспорил на меня при первой же встрече. Гаденыш, который подставлял меня на все лады и возглавлял травлю, теперь сделал для меня то, о чем я и мечтать не могла.
— Гордеев все еще здесь?
— Уехал. Унесся прочь, как ураган, будто ему шлея под хвост попала.
Я прикрыла глаза, пытаясь свыкнуться с новой реальностью.
Уехал. Насовсем. Я больше его не увижу. Никогда.
Не помереть бы от счастья. Бедное мое сердце, оно сегодня колотится просто на износ, на разрыв, на грани инфаркта.
— Почему ты на меня не смотрел?!
Меранов усмехнулся:
— Я просто от ревности давился.
— Давился он! — тряхнула головой, пытаясь разогнать непрекращающийся шум в висках.
Откат накрыл. Жестокий. Аж до тошноты. Слабость такая, что едва на ногах удавалось держаться.
— Мне надо было обойти его в гонке, а если бы на тебя посмотрел — то не сдержался бы и устроил драку.
— Я бы с радостью посмотрела, как вы друг другу морды бьете, — растерянно протянула я, — поломали бы друг другу носы и ребра, раскидали бы по сторонам брови, зубы…
— Все, Оса вернулась, — усмехнулся Мерз, — снова кусаться начала?
— Оса в шоке. Да что там в шоке. Почти в коме, — через силу произнесла я.
Где-то поодаль не утихали радостные вопли, кто-то опять выбрался на трассу, заезды возобновились. Там продолжалась жизнь, а вокруг нас она будто замерла, притихла.
— Может, сбежим отсюда, пока о нас снова не вспомнили и не вытащили в круг почета? — предложил Захар. — Если честно, на сегодня с меня хватит.
— С удовольствием.
— Жди здесь, — он растворился в темноте, будто его и не было, а мне внезапно стало холодно.
С ним жестко. На грани. Ступая по раскаленным углям. А без него холодно и пусто.
И как с этим жить дальше? Что от нас останется под конец этой истории? Да и останется ли?
Через пару минут мы уже ехали к городу. Не торопясь, со скоростью шестьдесят километров в час, ползли по темной дороге. В салоне стояла тишина — ни один из нас не горел желанием обсуждать то, что произошло на заезде. Может, не было подходящих слов, а, может, не было сил. Неважно. Мы просто молчали.
Хотя кое-что все-таки надо было сказать. Прямо сейчас.
— Спасибо, — прошептала я, нерешительно прикасаясь к его руке, сжимающей рычаг передач.
Мерз ничего не ответил, только перехватил поудобнее, тесно переплетая наши пальцы.
Глава 17
Два дня прошли в блаженной коме. Я никак не могла поверить, что все осталось позади, и бесконечно гоняла в мыслях момент своего освобождения. Мне и воздух казался слаще, и солнце ярче, и трава зеленее. И люди вроде не такие противные стали, а уж Мерз — так вообще принц на белом коне. Вернее, на зеленом. Неважно. Глупости все это. Зеленый, белый, красный конь — все равно. Главное, что его обладатель вырвал меня из цепких лап прошлого.
Я была так счастлива, что забыла обо всем на свете.
А потом до меня дошло…
Я же универ не бросила? Не бросила. А это значит что? Что я еще вроде как студентка, и вроде как у меня на самом носу защита. А я не готова! Потому что забила на диплом, предаваясь упадническим настроениям. И если я выйду перед комиссией вся такая никакая, Белов меня лично завалит, закопает и сверху плюнет.
Стоило вспомнить грозный взгляд своего научного руководителя, как заломило зубы, заныла голова, и вообще захотелось спрятаться под стол и не вылезать. Он точно с меня шкуру спустит!
Интересно, я вообще умею жить так, чтобы все ровно было, без перепадов? Или мне уготованы вечные Американские Горки? То взлет, то падение, и все это на бешеной скорости.
Пытаясь хоть как-то наверстать упущенное время, оставшиеся дни я провела, не выходя из комнаты. Обложилась учебниками и зубрила все, что могло пригодиться. Затерла до дыр скудные записи с последних консультаций, во время которых я уже была не в себе и половину пропускала мимо ушей; пять раз прочитала от корки до корки диплом, едва ли не запомнив его наизусть; написала целый ворох шпор, хотя и сомневалась, что будет возможность вытащить хоть одну из них, стоя перед комиссией; речь вообще выучила так, что ночью разбуди — расскажу. И все равно мне казалось, что этого мало, что я не готова и позорно провалюсь.
Наверное, именно по этой причине в день защиты я вскочила в пять утра и, не в силах совладать с волнением, начала собираться. Что-то все суетилась, копошилась, подбирала одежду, пытаясь рассовать шпоры по карманам. Они рассовываться не хотели и весьма откровенно топорщились во всех стратегически важных местах. В итоге психанула и выбросила их в мусорное ведро. Все равно толку никакого от них!
Попробовала еще раз повторить материал — бесполезная трата времени. Строчку не могла прочитать — все сбивалось в одну кучу, смысл ускользал, и вообще было такое чувство, что я этот текст первый раз в жизни вижу. Ооох…
Потом порвала трое колготок. Так усердно пыталась натянуть их на свои телеса, что бедный капрон не выдерживал моего напора и расползался некрасивыми стрелками.
Переоделась в брюки.
Криво накрасилась, потому что дрожали руки. Пришлось стирать и рисовать физиономию заново.
В общем, все складывалось одно к одному и явно против меня. Хотелось одновременно орать, реветь, бить посуду и прятаться в шкафу.
