— Хочешь, чтобы я пожалела тебя, Холт? Потому что я вряд ли смогу отыскать в себе хоть частичку сострадания твоему роскошному воспитанию…
— Я хочу, чтобы ты меня выслушала, — кричит он на меня. — Я был в колледже, когда все это произошло. Я был унижен. Моего отца показывали по всем новостям, моя семья тонула в грязи, а люди называли меня вором. Мне было только девятнадцать. Я понятия не имел о том, что он творил.
Я с трудом сглатываю, качая головой в ответ на его слова.
— И все же, мне трудно посочувствовать тебе. Видишь там? — Я указываю на дуб на другом берегу. — Там похоронен мой отец. Его прах под этим деревом. Так что да, мне жаль, что твое эго пострадало, мне жаль, что твое имя окунули в грязь, но жизнь моего отца под тем деревом. Его лучший друг и наставник отобрал у него всё, что он заработал. Он предал его дружбу самым мерзким способом. Мой отец доверял Джонатану. — Мой голос ломается. — И он потерял всё, каждый цент. Мы снова переехали в Северную Дакоту в буквальном смысле лишь с вещами на нас. Это его и погубило, Холт. Он всегда хотел всего лишь обеспечивать семью, свое будущее, а твой отец украл у него всё, — Голос срывается, и я ощущаю, как накатывают слезы.
Ненавижу это чувство. Будто снова переживаю все то же самое. Зачем ему приспичило приходить сюда?
Я снова натягиваю маску безразличия на лицо.
— Так что прости, Холт. Мне не жаль тебя.
Он выглядит отчаявшимся.
— Я лишь хотел сделать все правильно. Хотел исправить его ошибки.
Проходит несколько секунд, прежде чем я спрашиваю:
— Как ты нашел меня? Почему не мог просто оставить мою семью в покое? Мы прошли через такой ад, что этого достаточно, чтобы хватило на всю жизнь.
Холт отворачивается от меня, устремляя свой взгляд на дерево возле нас.
— Я думал, что нанимал фермерскую девчонку из Северной Дакоты. Надеялся помочь ей достигнуть ее мечты… дать ей жизнь, какую хотел ее отец. Называй это раскаянием за то, во что мой отец втянул вашу семью. Но потом ты вошла в «Джексон-Гамильтон» и сотрясла мой мир, Сейдж. Ты была такой сексуальной, умной и острой на язык; в общем, совсем не такой, как я ожидал. Ты перевернула мой мир вверх тормашками. Я влюбился в тебя, это не было частью моего плана. — Он снова смотрит на меня, его голубые глаза наполнены болью.
Холт вытаскивает руки из карманов и проводит ладонями по своим волосам.
— Знаю, что должен был тебе рассказать, кто я на самом деле такой. Но я влюбился. И понимал, что если ты узнаешь, то просто сбежишь.
— И все же, ты продолжил держать от меня всё в секрете.
— Да, — признается он голосом, полным сожаления. — Я не говорил со своим отцом в течение тринадцати лет. Когда он зашел в мой кабинет, это был первый раз, когда я увидел его с того времени, как официально сменил свою фамилию на девичью фамилию матери. Я отрекся от него уже очень много лет назад. По правде говоря, я не думал, что когда-нибудь снова его увижу. Так было легче врать, потому что мысль о жизни без тебя сводила меня с ума.
— Что еще ты от меня скрываешь?
— Сейдж, не надо… — Холт делает несколько шагов вперед, но я выставляю ладонь перед собой, приказывая ему остановиться. Он засовывает руку в задний карман и вытаскивает конверт. Глядя на него, вздыхает и притягивает его мне.
— Что это? — Я скрещиваю руки на груди, не доверяя ему. Облака закрыли солнце, и послеполуденный воздух из прохладного превратился в практически морозный.
— Это твоя последняя зарплата и письмо с рекомендациями, — Его челюсть сжимается, а рука дрожит, когда он протягивает мне конверт.
— Письмо с рекомендациями? — спрашиваю я растерянно.
Он с трудом сглатывает; Холт выглядит печальным и разбитым.
— Я позвонил в «Компас Авиэйшн». Твоя работа ждет тебя там. У тебя есть способности, Сейдж. Не разрушай свою карьеру только потому, что ты зла на меня.
Все мое тело сотрясает дрожь, когда реальность ситуации обрушивается на меня. Он отпускает меня. Мое дыхание ускоряется, а сердце замирает в груди.
— Мне не нужно твое письмо с рекомендациями…
Он кивает.
— Ты права, не нужно. Твоя работа говорит сама за себя.
Я сердито смотрю на него.
— И мне не нужны твои деньги.
— Понимаю. Я предполагал, что ты так скажешь. — Он практически усмехается. — Для справки, Сейдж, я выстроил эту компанию с нуля со своим партнером. Весь привлеченный к делу капитал был совершенно законным. В моем бизнесе нет ничего от моего отца или любой мошеннической пирамиды.
Я понимающе киваю, но мои колени дрожат, а сердце болит в груди. Вот он, последний раз, когда я вижу Холта Гамильтона.
— Думаю, теперь тебе стоит уйти, — тихо говорю я, встречаясь с ним взглядом.
Смотрю в его кристально-голубые глаза в последний раз, когда он подходит ко мне. Я держу руки скрещенными на груди в качестве защитного барьера, не позволяя ему подойти ближе. Мерфи размахивает хвостом возле меня и поглядывает на Холта.
Он снова пытается отдать мне конверт, но я качаю головой. Наконец, он бросает его к моим ногам и с трудом сглатывает. Его губы слегка приоткрыты, будто он хочет сказать что-то, но затем передумывает. Мой взгляд опускается на его грудь, потому что я не могу выстоять под его пристальным взглядом. Твердые ладони обхватывают мои плечи. Я пытаюсь отстраниться, но он не позволяет мне. Словно признавая свое поражение, Холт ослабляет хватку, наклоняется и нежно целует меня в лоб.
— Прощай, Сейдж, — тихо говорит он, а затем делает движение, намереваясь уйти. — О, — произносит он, оборачиваясь. — Есть еще одна ложь, Сейдж. Так как я выкладываю все на чистоту, ты должна знать всю правду. — Холт делает паузу и поджимает губы. — Ты спрашивала, когда я влюбился в тебя…
Я вздрагиваю, когда он говорит, ожидая услышать его ответ.
— Я сказал тебе — в Нью-Йорке.
— Я помню.
— Я соврал. Я влюбился в тебя в ту минуту, когда ты пересекала бар «51» на шатких ногах, чтобы дойти до меня. Когда ты смотрела на меня так, словно никого другого на Земле не существует. А затем я еще больше влюбился, когда ощутил твои губы. Но, когда ты открыла мне свое сердце, я понял, что не смогу не любить тебя. Я слишком боялся признаться тебе в этом, потому что понимал, что правда всплывет, и я тебя потеряю. — Его голос ломается, но он сдерживает свои эмоции.
Из меня будто выбили весь воздух. Он полюбил меня первым. Сердце разрывается, и я проглатываю комок в горле. Он полюбил меня первым. Прикрываю глаза от его признания, неспособная больше смотреть ему в глаза.
— Прощай, Холт, — бормочу себе под нос, отворачиваясь от него, как только слезы начинают бежать по щекам.
Слышу, как он удаляется, и понимаю, что уже никогда не смогу снова собрать кусочки своего разбитого сердца воедино.
* * *
Единственный звук за сегодняшним ужином — лязганье вилок и ножей по тарелке. Никто не произносит ни слова, а я гоняю по тарелке картошку и стейк. Мама и дядя Брент переглядываются друг с другом, но затем я поднимаюсь из-за стола.
— Сейдж, — зовет Брент. — Присядь.
Чувствую себя словно провинившаяся, но его взгляд говорит мне о чем-то другом. Я уже видела этот взгляд. Он переживает какие-то трудности. Присаживаюсь обратно на стул и кладу руки на край деревянного стола.
— Завтра, — говорит он, отодвигая свою тарелку подальше и прочищая горло, — у меня назначен прием.
— Ладно? — Смотрю то на Брента, то на маму. Мамины глаза опущены, она теребит салфетку на своих коленях.
— Для Мерфи, — говорит он тихо, в его глазах застыла боль.
— Нет! — Я вскакиваю из-за стола. — Я еще не готова. Еще совсем не время.
— Пора, Сейдж, — спорит он. — Нечестно с ним так поступать и дальше. Он едва ходит. С твоего возвращения с реки он не может двигаться.
Бросаю взгляд на пушистую собачью подстилку в углу и на Мерфи, который наблюдает за нами. Его желтая шерстка стала почти белой.
— Он уже стар, — говорит Брент. — Лабрадоры обычно не живут так долго. Он прожил счастливую жизнь с нами, — Его голос нежный и печальный. — На прошлой неделе его состояние начало ухудшаться. Он практически не ест. С трудом встает и держится на лапах.
