Тугие бутоны моих сосков вызывают у меня беспокойство. Мне так хочется прижать к ним ладони, чтобы сжать, но я не знаю, будет ли это странно.
— Как ты это сделаешь… не прикасаясь ко мне?
— Умело. — Его грудь вздымается, пока он ждет моего ответа, как будто само его здравомыслие зависит от моего ответа. — Скажи эти слова, если хочешь почувствовать себя хорошо, маленькая фея.
Хочу ли я этого?
Согласиться на то, чего я никогда не испытывала, не зная, чем это закончится?
Мое тело болит в тех местах, где раньше никогда не болело. Мои соски пульсируют в такт новообретенному пульсу между ног и… мне что-то нужно. Конец этому ожиданию, этому шевелению сбивающих с толку желаний. И если он даже не прикоснется ко мне, насколько это может быть страшно? Прежде чем я успеваю задать себе вопрос, я закрываю глаза и выпаливаю слова.
— Пожалуйста, покажи мне, на что похож оргазм, Линкольн.
Его рычание хищное. Торжествующее.
— Встань. Иди, подожди у дивана.
Здесь есть диван?
С тех пор как мы вошли в эту комнату, я не видела ничего, кроме Линкольна. Его всепоглощающая энергия, его великолепное лицо и высокая мускулистая фигура. Даже тик в его челюсти заставляет мой живот сжиматься. Каждый раз.
— Нова, — подсказывает он, начиная рыться в моем рюкзаке. — Делай, как тебе говорят.
— Да, сэр, — бормочу я, поднимаясь голой с кровати, чтобы подойти и встать у дивана. Он расположен перед окном, внизу раскинулся блеск моего города. Если кто-нибудь посмотрит сюда, то, возможно, даже сможет разглядеть наши силуэты сквозь прозрачные белые занавески. Мое обнаженное тело выставлено на всеобщее обозрение для этого мужчины, и похвастаться мне нечем, кроме высоких каблуков.
Должно ли это так сильно меня волновать?
Да. До такой степени, что я хнычу, наблюдая, как Линкольн приближается в окне, складки моего влагалища становятся тяжелыми и влажными. Это нормально?
— Наклонись и возьмись за подлокотник дивана, — инструктирует он. — Раздвинь ноги.
О, это плохо, не так ли? Неуместно в высшей степени. И все же я охотно делаю то, что мне говорят, наслаждаясь ролью его игрушки. Наслаждаясь действием, независимо от того, правильно это или неправильно. Как только я наклоняюсь вперед и мои лодыжки оказываются на ширине бедер, я слышу жужжащий звук. Что это?
Гладкий предмет касается внутренней поверхности моего бедра — и он вибрирует.
— Оооо, — восклицаю я, приподнимая бедра. Легкое дрожание посылает стаю пульсаций вверх и мое сердце крепко сжимается, открывая рот для всхлипа. — Что это?
— Вибратор, — хрипло отвечает Линкольн, медленно поднимая предмет вверх по моему бедру. Когда он почти достигает моего входа, я прикусываю нижнюю губу и впиваюсь кончиками пальцев в подлокотник дивана. Если этот вибратор так хорошо ощущается на моем бедре, то как он будет ощущаться там? — Сейчас я собираюсь использовать его на твоей киске.
Я энергично киваю, боясь выпустить задержанное дыхание.
Удовольствие находит меня, крепко прижимаясь к какому-то великолепному месту, месту, которое набухает, кажется, расцветает, как лепестки розы, и все внутри меня радуется, расширяется. Звезды вспыхнули у меня перед глазами.
— Линкольн.
— Ты уже намочила эту чертову штуку. — Линкольн воздействует вибрацией на это невероятно чувствительное место, и я вскрикиваю. — Ты была создана для траха, малышка?
— Я… я… я не знаю!
— Господи, да. Ты бы видела, как пульсирует эта маленькая киска.
Внезапно жужжание пропало. Трение исчезло. Я выкрикиваю имя Линкольна, мои бедра продолжают яростно трястись, мое тело молит о чем-то. Что-нибудь.
— П-пожалуйста, можно его обратно?
Линкольн появляется слева от меня, возвышаясь надо мной, его глаза горят тем, что инстинкт подсказывает мне, что это возбуждение. На его верхней губе блестит пот, грудь вздымается и опускается. В руке он держит прозрачный изогнутый вибратор. Вот что заставляет меня так себя чувствовать?
Или Линкольн?
Потому что я не могу представить, как выставляю себя напоказ перед кем-то еще. Сама мысль об этом привела бы меня в ужас. Но прямо сейчас я не чувствую ничего, кроме… торжества. Просто глядя в его янтарные глаза, я держусь прямо на краю того освобождения, которое, как я чувствовала, приближается. Даже без вибратора я балансирую на краю пропасти.
— Черт, — выдыхает он, его глаза бегают по моему лицу, моему телу. — Ты не можешь быть настоящей.
Я не могу подобрать слов. Я могу только бесстыдно тяжело дышать, когда Линкольн нажимает кнопку на вибраторе, увеличивая шум. Подойдя так близко, так близко, что мы всего на одном дыхании от нашего первого прикосновения, Линкольн скользит вибратором между моих ног, втискивая его между моими бедрами.
— Оседлай его. Смотри на меня, пока двигаешь своей горячей маленькой киской вверх и вниз, вверх и вниз. Но если ты впустишь его в себя, я заберу. Поняла?
— Да, — всхлипываю я. — Да.
Я рабыня ощущений, тру свою скользкую плоть о вибратор. Краем глаза я вижу, как потираюсь о подлокотник дивана, быстрее, быстрее, мои бедра обнимают его с обеих сторон. Это неприлично. Так и должно быть. Но я ничего не могу сделать, кроме как согнуть бедра и впитывать сильные толчки от вибратора, в то время как Линкольн смотрит прямо мне в душу, хриплые звуки срываются с его губ.
— Это так приятно, когда я нажимаю здесь, — говорю я, наклоняясь вперед и держась, мои зубы стучат. — П-почему, Линкольн?
— Это твой клитор, Нова. Погрузись в это. — Я задыхаюсь, комната кружится вокруг меня. — Эти глаза теряют фокус, малышка. Ты почти на месте. Покажи мне…
— Линкольн.
Мой крик его имени обжигает мне горло. Внутри меня что-то сильно сжимается, сжимается, смягчается, сжимается — и затем оно лопается, погружая мои чувства в такое сильное наслаждение, что я не могу поверить, что оно существовало все это время. Слезы текут по моим щекам, всхлипы застревают у меня в горле, когда моя киска пульсирует, пульсирует, сжимается, проникая блаженством до кончиков пальцев ног.
— Вау, — выдыхаю я, сонная улыбка расплывается на моем лице, только для Линкольна.
Последнее, что я помню, прежде чем упасть боком на диван в состоянии полной эйфории — и полностью отключиться, — это Линкольн, наблюдающий, как моя улыбка расцветает в благоговении.
Прямо перед тем, как я отключаюсь, я вспоминаю, что моя работа здесь — забеременеть.
Поскольку проблема Линкольна заключается в касании людей, этого определенно не произойдет, но показать ему мой остров и научить его расслабляться будет еще лучше.
И это именно то, что я планирую сделать.
Глава 4
Линкольн
Я просыпаюсь на следующее утро с уверенностью, что произошла ошибка.
Моя безжалостная деловая практика, несомненно, заслужила мне место в аду, но вместо этого меня отправили на небеса. Нет другого объяснения тому, что ангел сияет на меня сверху вниз, солнечный свет преломляется вокруг нее радужными лучами.
Нова стоит на моей кровати в одном лишь легком белом бикини и шарфе, обернутом вокруг бедер, кружась в веселом танце, ее светлые волосы облаком развеваются вокруг нее.
Я мгновенно становлюсь твердым, как камень.
— Я беру тебя с собой в приключение, Линкольн.
Прошлая ночь возвращается ко мне в ярких образах. Нова на грани слез, потому что ее больше никто не обнимает, заставляя меня признать, что мое сердце все-таки не умерло. Как это могло быть, когда ее признание заставляло его весить тысячу фунтов?
У меня все деньги в мире, и я не мог дать ей этого.
Меня не должно так сильно беспокоить, что я не могу обнять эту фею, заставить ее чувствовать себя в безопасности и желанной. Тот факт, что это беспокоит меня до крайности, вызывает тревогу, если не сказать больше. С каких это пор мне не насрать на чьи-то желания или потребности? Я вижу мир в черно-белом цвете. Хорошие инвестиции и плохие. Здесь нет места этому прекрасному солнечному лучу, хихикающему и танцующему на моей кровати, радостному просто оттого, что я проснулся.
