Когда остальные ученики покинули класс, оставив нас с Коннором наедине, я отвернулась от него и расстегнула две верхние пуговицы на блузке, чтобы она приоткрылась и ему был виден мой бюстгальтер. Я думала, что он уставится на меня, пока я буду разжевывать глупые подробности касательно его темы эссе. Тогда я могу притвориться удивленной таким его поведением и, возможно, вытянуть из него признание, что он действительно смотрел туда, а если так, то высказать свою польщенность и предложить ему еще более лучший вид.
Но едва я повернулось, он тут же отвел глаза влево. «У вас расстегнулась пуговица», — сказал он, указывая пальцем мне на уровень груди.
Я опустила голову, притворяясь испуганной. «Ох ты Боже», — сказала я. — «Ну вот и все». Я дождалась, когда его глаза снова встретятся с моими, но он так и не повернул голову обратно — теперь он не только смотрел в сторону двери, но и прикрыл глаза ладонью.
«Вы привели себя в порядок?» — осведомился он.
«Да, конечно». Он отнял руку от глаз, но увидев, что я так и не застегнулась, немедленно снова прикрылся.
«Вы не хотите поправить?» Что-то обвиняющее прозвучало в этом вопросе — недоумение, но ни капли волнения.
«Застегну перед следующим уроком. Так хочется время от времени расслабиться. Мне всегда казалось, что одежда может быть немного стесняющей. Ты так не считаешь?» — поинтересовалась я.
Он заерзал под столом ногами. «Зачем вы попросили меня остаться?» — наконец спросил он.
Я протяжно и огорченно вздохнула. Этот, похоже, не из веселых.
«Как я уже сказала, я хотела обсудить с тобой тему твоего эссе». Но с продолжением у него оказалось туго.
«Все писали на одну и ту же тему», — сказал он оборонительным тоном. — «У меня разве хуже чем у всех, или что тогда?»
Я не ответила, надеясь, что он посмотрит на меня, если молчание затянется, и наши глаза смогут высказать друг другу то, что нельзя сказать словами, но он этого не сделал.
«Меня просто заинтересовало твое. Вот и все». Звонок на обед затрезвонил из коридора, и паранойя Коннора подскочила до небес.
«Теперь меня отметят за опоздание на обед?» — спросил он. Из испуга и злости в его голосе я сделала вывод, что он никогда в своей жизни не опаздывал на обед. Мальчик был слишком ограниченным. Я решила оставить его в покое и успокоить кровоточащие раны Клонопином.
«Нет, не волнуйся. Я напишу тебе записку». На его теле, казалось, не осталось ни одной неподвижной точки, его нервозность начала передаваться и мне. «Видишь, я прямо сейчас напишу», — я остановилась и помахала в воздухе бумажкой с некоторой враждебностью. — «Боже».
Я подошла к столу и наклонилась, давая ему последний шанс бросить взгляд на мою грудь, от которого он на этот раз не отказался. «Можно теперь идти?» — потребовал он.
«Иди, иди», — ответила я. Этот инцидент еще больше усугубил горечь и пустоту этой недели. Я продолжала бороться с худшим из своих страхов, перспектива воплощения которого была настолько ужасающей, что я не могла заставить себя признать ее реальной до того, как случился провал с Коннором. Вероятно, что за весь год я так и не смогу найти подходящую замену!
И все же, спустя две недели ветер сменил направление. Следуя своему правилу, я бы вычеркнула из списка любого ученика, который сам проявлял инициативу, — она была признаком нахальности и импульсивности. И то и другое легко могли привести к нашей поимке. Кроме того, если начать встречаться с таким, он обратит свою энергию и властность против меня. Но Бойд проявил более высокий уровень мастерства — одной из сторон его гениальности было то, что он проявлял его настолько тонко, что я не замечала его почти целый месяц. И все же, в один из дней, покидая класс, он сделал предложение, которое я распознала безошибочно. При взгляде на меня его лицо на секунду покинуло выражение пустой беспечности и по нему проскользнула усмешка — настолько слабая, что ее едва можно было различить. Это было неожиданно, но совершенно очевидно: его взгляд говорил, что он знает, кто я такая и чего я хочу, но также в нем была и его собственная аналогичная тайна. Мы проследили друг за другом глазами лишь пару секунд, но этого было достаточно: мы оба — извращенцы, мы узнали друг друга в опознавательной телепатической игре. На следующий день я попросила его задержаться после урока. Он кивнул с невинным видом — по обыкновению всегда тихий мальчик, смирно сидящий за партой. Но как только дверь закрылась, он облизнул губы и улыбнулся: маски спали и теперь он был совсем другим зверем.
Внешне Бойд был не так привлекателен, как Джек — еще одна причина, почему я не сразу его заприметила. У него был выступающий нос и все еще торчащие уши. Кроме того, он вечно носил не по размеру большие футболки и свитеры, из под которых едва торчали руки. Его улыбка опоясывалась металлическим ободком брекетов, зато его изощренные желания позволяли представить, что это — своеобразное усмиряющее устройство, которое он с гордостью носит в наказание за самые грязные и вульгарные слова, какие только возможно произнести на человеческом языке.
Его развязность позволила мне избежать притворных вступительных речей. Первое и единственное, о чем я его спросила на нашей первой встрече, было прямым и очевидным. «Ты хочешь меня потрогать?»
Вместо ответа он приблизился и приступил к делу. Его руки были такими маленькими, что каждая из них легко могла войти внутрь меня по самое запястье. После нашего первого раза наедине он вышел из класса за пять минут до конца обеда с бывшим секретным телефоном Джека в руке.
На этой же неделе мы еще дважды занялись сексом в классе, но у нас уже созревал иной план на будущее. «Мой дом не обсуждается», — объявила я. — «У тебя бывает никого дома после школы?»
Увы, родители Бойда, в особенности его мать, были современными и куда большими домоседами, чем у Джека. Но были еще варианты с «окнами» в течение дня: Бойду разрешали оставаться на внешкольные занятия до шести часов, когда ему нужно было быть дома к ужину. Из-за этого свидания в моей машине были слишком опасны — в это время еще недостаточно темно, а парковки и стоянки у супермаркетов слишком оживленны. Принимая решение, я вовсе не пыталась кощунствовать или извращаться, это была лишь осторожность: дом Джека действительно был лучшим решением.
Объективно, Джек, сам не зная, тоже выигрывал от этого. Секс с ним в той же самой постели, где я несколько дней назад была с Бойдом, неимоверно заводил меня. В первый раз, когда я занялась с Джеком сексом после того, как переспала в этой постели с Бойдом, я скакала на нем так отчаянно, что боялась, как бы не сломать ему кости таза. У меня чуть не пошли галлюцинации от воображения картины их обоих, трахающих меня. Задыхаясь, я временами бросала взгляд вниз и мне чудился рот Бойда — меньше и не такой аккуратный, как у Джека. «Ух ты», — выдохнул Джек. Определенно, этот комментарий отражал произошедшие изменения: наш секс теперь был скорее враждебной аэробикой, чем наслаждением.
