Ровно двенадцать минут. У меня в распоряжении оказалось немногим больше. И ко дну на корм акулам пойдет не подорванная яхта, а транспортно- боевой вертолёт, с которого предусмотрительно убрали вооружение, ни оставив нам ни малейшего шанса отразить удар.
И пока мой мозг бьется в агонии и отрицании, в памяти одна за другой пролетают отдельные мамины фразы, за которыми скрывался истинный смысл. Я не уловила его, упустила, позволила себя обмануть, едва услышав заветное слово «свобода».
«Скажи, ты хочешь уйти?»
«Посмотри на меня сейчас и прими правильное решение.»
«Если останешься, то рано или поздно превратишься в меня.»
«Таким, как мы, нельзя размножаться. Не в этом мире, где каждый из нас в любой момент может стать мишенью…»
«Ты моя дочь, поэтому я дам тебе выбор, который не дали мне…»
Твое великодушие не знает границ, мама.
Но у нас с тобой кардинально разные представления о свободе.
Оглохнув от взрывов и ослепнув от наполнившего салон едкого густого дыма, я откидываю голову назад и смеюсь пересохшим горлом, пока отравленное ядовитыми газами сознание не начинает медленно гаснуть. Вертолёт сотрясает ударной волной, кренит на бок и непреодолимой силой тащит вниз.
«Дьявол умеет искушать… и взамен потребует, как минимум, душу.»
Теперь ты наигралась, мама?
21
Кутаясь в белое теплое пальто с натуральной опушкой, Мария бесстрастно наблюдает за молодым военным, суетливо отпирающим тяжелый замок на металлической двери. Симпатичный солдат заметно нервничает и только с третьей попытки вставляет ключ в личину. Мария равнодушно отмечает сей факт, не задумываясь о возможных причинах повышенной нервозности своего сопровождающего. Она давно привыкла к подобным реакциям окружающих. Многие люди, встречаясь с Марией взглядом, испытывают сильнейший дискомфорт и острое желание как можно быстрее прервать зрительный контакт.
За те короткие несколько минут, что юный боец сопровождал особую гостью генерала по узкому петляющему коридору, она не проронила ни слова, словно, не замечая его присутствия и даже не глядя на него, но он все равно ощущал давящую на нервы тяжелую энергетику, исходящую от этой безусловно красивой и одновременно страшной женщины.
Она всего лишь стоит за его спиной, спокойная, грациозная и такая неуместная в этом жутком месте, но от легкого шуршания ее одежды, тонкого аромата и ровного дыхания по позвоночнику парня проносится табун мурашек. Из разговоров сослуживцев он успел убедиться, что Мария Демори не только у него вызывает похожие ощущения. После успешного завершения утренней операции генерал решил, что его гостья больше не нуждается в охране и бойцы из группы прикрытия приняли новость с энтузиазмом. Несмотря на временное отсутствие женщин, вряд ли на Полигоне найдется хотя бы один желающий завязать близкое знакомство с гостьей генерала. И дело вовсе не в ее возрасте и высоком статусе.
Сделав два оборота ключом, солдат отступает в сторону, с усилием открывая перед Марией тяжелую дверь.
— Я буду ждать вас снаружи. Постучите в дверь, когда захотите уйти, — произносит он с нескрываемым облегчением.
Мария неспешно проходит внутрь. Засмотревшись на светлый стройный силуэт на фоне грязно-серых тонов и бетонных грубых стен, молодой боец в очередной раз поражается контрастности ее утонченно-изысканного облика с окружающей мрачной обстановкой.
Что забыла в ледяном, пропахшем порохом и кровью, аду эта странная, пугающая до дрожи женщина?
Мария сама прикрывает за собой дверь, делая это так легко, словно та ничего не весит. Проржавевшие петли издают жалобный стон, в глубине тускло освещенной камеры лязгают цепи. Ее взгляд тут же устремляется туда, откуда доносится неприятный звук.
Она останавливается, позволяя себе детально и с удовольствием изучать открывшееся взору удручающее зрелище, которое теперь представляет из себя Кронос. Ей нравится, как на нем смотрятся цепи, и как висит лохмотьями на похудевшем теле утративший лоск костюм.
Мария никогда не считала Уильяма внешне привлекательным или хотя бы приятным, но он определённо из редкой породы людей, чей облик, взгляд, голос и манера двигаться мгновенно и намертво врезаются память. Главный парадокс заключается в том, что на этот факт не влияло даже наличие маски. Абсолютно неважно, каким было первое впечатление и обстоятельства встречи. Уильям Демори находил бреши в каждом, кто представлял для него интерес, пробирался внутрь, как смертельный вирус, подчинял и порабощал. Сейчас же этот некогда могущественный и опасный монстр выглядит настолько жалким, изможденным и постаревшим, что она непроизвольно проводит параллели с его прежним обликом, но разительная перемена определённо приходится ей по вкусу.
Уильям не мешает незваной гостье рассматривать себя и не встает на встречу, продолжая сидеть на своей убогой койке, небрежно привалившись спиной к стене и поигрывая цепью на правом запястье.
Марию не смущают ни тошнотворная вонь, ни грязь, ни крысы, копошащиеся возле валяющейся на бетонном полу железной миски с остатками еды. Раздражает только парализующий мужской взгляд, наполненный все той же дьявольской силой, что и раньше.
— Ты и здесь завел себе питомцев, зависимых от твоего существования, — она выразительно смотрит на облепивших миску голодных крыс.
— Мне приходится делиться с ними едой, или они сожрут меня, — с легкой улыбкой отзывается он. — Впрочем, ничего нового, Мари. Смена декораций не влияет на распределение ролей. Рожденный хищником им и умрет.
— С этим сложно не согласиться, — задумчиво произносит Мария. Длинные пальцы в белых кожаных перчатках лениво проходятся по пепельным локонам, коралловые губы дергаются в неуловимой улыбке. — Но крысы тоже хищники. Как думаешь, если тебя перестанут кормить, у кого больше шансов на выживание?
— Я отдаю этим очаровательным созданиям почти половину из того, что мне приносят. Как думаешь, зачем? — оскалив все еще белые зубы, ухмыляется Кронос.
Марию передёргивает от отвращения, когда до нее доходит завуалированный подтекст его слов.
— Я не заставлю тебя есть крыс, Уилл.
Сделав шаг вперед, она неприязненно морщится, не решаясь пройти дальше. Угадав причину заминки, Кронос пинает миску носком ботинка, разгоняя своих мерзких мохнатых приятелей.
Приблизившись к мужу, Мария встает между его расставленными коленями и наклоняет голову, изучающе глядя на него сверху вниз. Кончиками пальцев она убирает с высокого лба слипшуюся серую от грязи прядь, невесомо касается впалых, покрытых седой щетиной скул. Негромко вздыхает и недовольно сжимает губы.
— Ты ужасно выглядишь, Уилл. Я распоряжусь, чтобы тебя перевели в другую камеру, помыли, выдали чистую одежду и постельное белье. Цепи останутся, но их удлинят.
— Твое великодушие не знает границ, — Кронос резко запрокидывает лицо, ударяясь затылком о бетонную стену.
— Ты выполнил свою часть плана, а я не люблю быть обязанной. — В прозрачных светлых глазах Марии вспыхивает раздражение. — Ты проживешь еще много ужасных лет, Уилл. Они покажутся тебе вечностью. Ты будешь умолять меня о смерти и каждый день надеяться, что я уступлю.
— Я не умею умолять и надеяться. Только брать и приказывать, — прищурив бесцветные глаза, равнодушно бросает он.
— Я тебя научу.
— Напрасно потратишь время, — качнув головой, Кронос обхватывает ладонями талию жены и рывком сажает себе на колени.
— Мое время принадлежит только мне, Уилл. — Ничуть не возмутившись, Мария обнимает его за плечи и утыкается лицом в давно не мытую шею, не испытывая ни малейшей брезгливости.
— Но ты отдаешь его мне, — сняв с нее шапку, Уильям зарывается грязными пальцами в белокурые шелковистые волосы и жадно вдыхает ее свежий дурманящий запах. Кроноса тоже совершенно не заботит, что сам он благоухает, как помойная яма. — Почему ты решила остаться, Мари?
