Салли стонет, откинув голову на спинку сиденья.
— Боже, я даже не могу вынести, когда ты просто говоришь это. Ты убьешь меня, девочка.
Я провожу кончиком языка по кончику его члена, дрожа от удовольствия.
— Что бы ты предпочел? — спрашиваю я, хриплым, полным желания голосом.
Салли просовывает руку между нашими телами, вниз, между моих ног, и рывком расстегивает мои джинсы. Зубы оскалены, глаза горят огнем.
— О, мы сделаем и то, и другое, Лэнг. Определенно.
Берет в меня за волосы и тянет — достаточно мягко, чтобы не было больно, но достаточно сильно, чтобы я знала, где он меня хочет. Он вонзается мне в рот, одновременно опуская мою голову на него, и его член скользит к задней стенке моего горла. В то же время, Салли начинает работать пальцами другой руки против моей киски, выписывая маленькие круги против моего клитора через мои трусики.
— Черт, ты такая мокрая, — выдыхает он. — Ты действительно хочешь меня, не так ли? Боже, я чувствую, как сильно ты меня хочешь.
Я тоже чувствую, как сильно он хочет меня. С каждой секундой он становился все тверже и толще. Провожу языком от основания его члена до самого кончика, и Салли дергается подо мной, его дыхание участилось.
— Черт, Лэнг. Боже. Вот черт. Я сейчас кончу. Детка, я собираюсь...
Внезапно в окне грузовика вспыхивает свет, отражаясь от внутренней части машины. Салли реагирует так быстро, что мне требуется секунда, чтобы понять, что происходит. Он не кончает. Он отталкивает меня от себя и хватает свою рубашку, пытаясь прикрыть меня ею.
— Салли Флетчер, чувак... — кто-то стоит у окна машины со стороны водителя, заглядывая внутрь через стекло. В руках у него фонарик, и свет направлен прямо на нас. — Это вы, Мисс Лэнг? Рад снова вас видеть.
Мне знаком этот голос, но не могу вспомнить, откуда именно. Я слишком занята, пытаясь одеться. Салли покраснел, натягивая джинсы и ругаясь себе под нос.
Пять секунд назад мы были на грани тр*ха, а теперь Салли пинком распахивает дверцу грузовика и выпрыгивает из машины с обнаженной грудью, ревя во всю мощь своих легких.
— Хинчлифф, ублюдок. Да что с тобой такое, черт возьми?
Хинчлифф? Хинчлифф. О, нет. Коп, который появился после того, как я сообщила о смерти Ронана? Господи помилуй. Моей собственной рубашки нигде не видно, поэтому я хватаю рубашку Салли и быстро выбираюсь из машины вслед за ним. Хинчлифф в форме, все еще сжимает в руке фонарик. Салли хватает его за горло, собираясь ударить прямо в лицо.
— Салли! Стой! — Бегу по снегу, хватаю за руку, которую он поднял и отвел назад, готовый ударить. Как только дотрагиваюсь до него, Салли отпускает хватку на горле полицейского.
— Какого хрена ты делаешь, чувак? — рычит он себе под нос, толкая Хинчлиффа. — Ты теперь шпионишь за людьми, целующимися в машинах.
Хинчлифф сплевывает на землю, потирая шею.
— Я офицер полиции, Салли. Черт возьми, чувак, секс на публике — это преступление. Как и нападение на полицейского. Я мог бы прямо сейчас оформить протокол, если бы захотел.
— Ты собираешься меня арестовать?
— Конечно, нет.
— Тогда какой смысл писать протокол? Чертовски жалко, чувак.
— Без разницы. Вам лучше убраться отсюда, пока я не вызвал подкрепление.
Салли громко расхохотался.
— Подкрепление? Ты имеешь в виду Карузерса?
— Давай просто уйдем, Салли. — Я переплетаю свои пальцы с его и сжимаю. Когда он сжимает ее в ответ, понимаю, что мы в безопасности от нового взрыва ярости. Повернувшись ко мне, он слегка улыбается, но я могу сказать, что он все еще кипит от гнева.
Взгляд его темных глаз сосредоточен на мне.
— Хорошо, — говорит он. — Если ты этого хочешь.
— Хочу.
Хинчлифф ворчит нам вслед, когда мы оба садимся в машину. Салли забирается на водительское сиденье и крепко сжимает руль, все еще кипя от злости.
— Мне очень жаль. Черт. Я не должен был выходить из себя. Я просто… мысль о том, что он увидит тебя голой…
— Сомневаюсь, что он вообще что-нибудь видел, — говорю я ему. — Окна совсем запотели.
Салли поворачивается ко мне с очень серьезным выражением лица, и оно сменяется весельем. Он смеется, откинув голову назад, закрыв глаза.
— Господи, да они совсем запотели, а? Черт возьми. Ты превратила меня в подростка, Лэнг.
Он заводит грузовик и срывается с места, поднимая снег и оставляя Хинчлиффа на обочине дороги.
Когда приезжаем к маяку, я твердо намереваюсь продолжить с того места, где мы остановились, прежде чем нас так грубо прервали. Но мой телефон звонит в сумочке еще до того, как я успеваю выскользнуть из футболки Салли. Когда-то давно я, возможно, и проигнорировала бы звонок, но не сейчас, когда несу ответственность за двоих детей. Я не могу позволить себе выбирать, на какие звонки отвечать, а на какие нет. Отвечаю на звонок, не глядя на определитель номера, стремясь закончить разговор как можно скорее, чтобы мы с Салли могли снова сосредоточиться друг на друге. Салли проводит руками по моим плечам, вниз по спине, целуя в шею, пока я говорю в телефон.
— Алло?
— Офелия? О, слава богу, дорогая. Где ты пропадала? Я уже несколько часов пытаюсь дозвониться до тебя.
Это мама. Ее голос напряженный, отчаянный, и она произносит слова так быстро, что я едва могу ее понять.
— Извини, я не слышала звонка. Что случилось? Мама? Ты там?
В трубке слышатся сдавленные рыдания.
— О, милая. Это твой отец. Прости, дорогая, но он мертв.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Последствия
Сердечный приступ.
Отец встал рано утром и пошел на пирс со своими рыболовными снастями. Мама поцеловала его в щеку и велела вернуться к полудню, чего он так и не сделал. Большую часть дня мама мучилась, готовая распечь его, когда тот вернется домой за то, что не пришел помочь с обедом в ресторане, а к четырем часам начала волноваться. Отец не отвечал на звонки. Мама спустилась к пирсу, но его нигде не было видно.
Именно тогда она позвонила в полицию, и они рассказали ей, что произошло. Отец схватился за грудь и свалился через перила в воду в девять утра. Двое других мужчин прыгнули вслед за ним, пытаясь спасти его, но он исчез в воде, и его нигде не было видно.
В два часа пополудни его тело выбросило на берег в пятистах футах от берега, по направлению к Эль-Сегундо. Трое скейтеров нашли тело первыми, но не стали звать на помощь. Они обшарили его карманы в поисках чего-нибудь ценного. Женщина, выгуливавшая собак на Стрэнде, прогнала их и вызвала полицию. Папин бумажник, обручальное кольцо и медальон со Святым Христофором, который он всегда носил на шее, исчезли, так что полиция не могла опознать его, пока мама не позвонила в участок и не сообщила о его исчезновении.
— Боже, мне так жаль, Офелия. Могу я чем-нибудь помочь? — Роуз суетилась вокруг меня на кухне, предлагая приготовить чай, кофе, бутерброды — все, что угодно, лишь бы мне стало лучше. Но ничего нельзя было поделать. В ближайшее время мне не станет лучше.
— Спасибо, Роуз. Правда, все в порядке. Мне просто нужно как можно скорее вернуться домой. Ты можешь присмотреть за детьми? Не знаю, как долго меня не будет. — О том, чтобы взять их с собой, не могло быть и речи. И мысль о том, чтобы оставить маму, когда она больше всего во мне нуждалась, тоже была трудна для понимания.
Роуз успокаивающе погладила меня по плечу.
— Тебе даже не нужно спрашивать. Им будет хорошо здесь, со мной. В любом случае мне причитается отпуск на три года вперед. У тебя столько времени, сколько нужно.
Сейчас рассвет. Солнце уже поднимается над кромкой океана, и я жду на причале прибытия Джерри, лодочника, когда грузовик Салли на большой скорости въезжает на холм, направляясь к стоянке. Вчера вечером он отвез меня в большой дом и долго успокаивал, сказав, чтобы я позвонила ему утром, когда узнаю, что происходит.
Припарковав грузовик и заперев его, он бежит вниз к причалу с сумкой через плечо и мрачным выражением лица.
