Лошадь внезапно остановилась. Рядом со мной тяжело вздохнул Один и прислонился к своему копью. Перед нами сияла маленькая белая палатка. Она выглядела наспех возведенной, с заметным провисанием крыши, но я все же удивился, что она вообще успела что-то поставить. Очевидно Скади пыталась произвести на нас впечатление.
Мы гуськом вошли в палатку. В центре потрескивал костер, посылая дым через покрытую сажей дыру в провисшей ткани крыши. Скади стояла по другую сторону костра, в полном вооружении, скрестив руки на груди и хмурясь, как грозовая туча. Позади нее стояли два охранника, а рядом с ней переминался с ноги на ногу пожилой мужчина, чье лицо было почти таким же бледным, как стены палатки. Он показался мне знакомым, но я отбросил смутный шепот узнавания и сосредоточился на Скади.
Я никогда не был так близко к ней. Я не ожидал, что она будет привлекательна, но она была в некотором роде свирепым военачальником. Она явно была дочерью своего отца, но большой нос и пухлые губы, которые казались такими непривлекательными на Тьяцци, почему-то казались на ней соблазнительными. Свет костра заставлял ее броню светиться, будто она была освещена изнутри.
Один кашлянул, как старик, прежде чем низко поклонился ей. Рука, сжимавшая его копье, задрожала, и я почувствовал неохотное восхищение старым пронырой. Как можно выбросить безжалостного военачальника из игры? Покажись слабым стариком.
— Скади, дочь Тьяцци, предводитель армии Йотунхейма. Я благодарю тебя за готовность вести переговоры.
Скади нахмурилась. Я сомневался, что это было именно то приветствие, которого она ожидала от Всеотца Одина, и было похоже, что она не совсем понимала, что делать с этим сюрпризом.
— Мы здесь, — продолжал Один, — чтобы искупить великое зло. Смерть твоего благородного отца Тьяцци была трагедией для всех холмов и долин, для всех гор и пустынь, для всех Девяти Великих миров.
Мне удалось подавить желание закатить глаза. Губы Скади все еще были плотно сжаты в сердитой гримасе, но ее правый глаз дернулся от его слов.
— У меня есть возможность, в пределах моей скромной власти, предложить тебе вознаграждение, а также гарантировать, что твой в отец, великий Тьяцци, никогда не будет забыт. — Голос Одина упал почти до шепота.
Ноги Скади напряглись, и она слегка покачала головой, словно сбрасывая чары. Она махнула рукой в сторону костра.
— Гриери, — прорычала она. — Выйди вперед. Расскажи этим людям, что ты обнаружил.
Старик рядом со Скади зашаркал вперед. В мгновение ока я вспомнил, где видела его в последний раз. Это было в ту ночь, когда Трим прибыл в лагерь, а я прятался в тени казарменной палатки. Он был одним из генералов Скади.
Гриери дрожал в свете костра. Он оглянулся на Скади, тяжело сглотнул и повернулся к нам.
— Я, эээ. Я не нашел одного из г-генералов, — его голос дрожал, и ему потребовалось некоторое время, чтобы взять себя в руки. Странно. Он казался гораздо более компетентным в ту ночь, когда прибыл Трим. Что же, во имя Девяти миров, случилось с ним сейчас?
— Один из наших генералов, м-м-м, пропал, — пробормотал он.
— И? — спросил Один, и в его голосе прозвучал лишь легкий интерес.
Скади плюнула в огонь, который зашипел и неодобрительно замигал.
— До сегодняшнего вечера о наших планах знали только шесть человек. И теперь, осталось только пятеро из них. Гриери?
Старик вздрогнул, словно его ударили, и повернулся к Скади с широко раскрытыми дикими глазами.
— Моя госпожа?
— А кто отвечал за Трима?
Голова Гриери поникла.
— Я.
Скади двигалась так быстро, что у меня едва хватило времени разобраться в ее действиях. Ее рука скользнула вперед, раздалось металлическое шипение, и что-то горячее и влажное брызнуло мне на лицо, обжигая глаза. Густой запах крови наполнил воздух. Я вытер глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как обезглавленное тело Гриери, все еще стоя, начинает медленно и грациозно опадать на утрамбованную землю под палаткой. Его бьющая сонная артерия окутала палатку тонким красным туманом.
Один осторожно отступил в сторону, позволив трупу Гриери упасть на землю рядом с ним. Скади перешагнула через тело, вытащила из-под нагрудника тряпку и тщательно вытерла меч. Мы наблюдали в абсолютном молчании, как она вытирала кровь и грязь со своего клинка, а затем снова вложила сверкающее оружие в ножны. Наконец, она подняла глаза на Одина.
— Я не твоя дорогая, Один, сын Бора. И меня не так легко подкупить.
Рука Одина крепче сжала древко копья. Я заметил, что он больше не дрожит. Когда он заговорил, съежившаяся ранимость старика исчезла.
— Скади. Мы окружили твою армию. Мои войска превосходят твои в два раза, а твои люди истощены и деморализованы.
Выражение лица Скади не изменилось, но ее правый глаз снова дернулся.
— Из уважения к твоему отцу, — продолжил Один, — я пришел сюда сегодня вечером, чтобы предложить тебе альтернативу позорному поражению. Или ты хочешь, чтобы тебя запомнили как женщину, которая вела армию Йотунхейма к ее гибели?
Губы Скади скривились в сердитой гримасе.
— Меня предали! Вы, сосущие член сыновья шлюх, добрались до Трима!
— Возможно, — сказал Один. — А может быть, у меня есть другие способы, и у Трима хватило ума бросить тонущий корабль. Крысы ведь тоже так делают.
Впервые с тех пор, как мы вошли в палатку, на хмуром лице Скади промелькнуло еще одно выражение. Любопытство?
— А что именно вы готовы предложить? — спросила Скади.
— Звезды, — ответил Один. — Я назову две самые лучшие и яркие звезды в честь твоего отца, великого Тьяцци. Во всех Девяти мирах он никогда не будет забыт.
Скади фыркнула и снова сплюнула. Огонь зашипел.
— Недостаточно.
— Я только начал, — сказал Один. — Во-вторых, мы смиренно предлагаем тебе одного из наших.
Это странное выражение вернулось, какое-то открытое и недоверчивое очарование, прежде чем Скади взяла себя в руки и снова нахмурилась, как обычно.
— Заложника?
Один пожал плечами.
— Если хочешь. Я думал о муже.
Толстые губы Скади сжались так, что почти исчезли под ее пристальным взглядом.
— Кого же?
— На твой выбор. Всех, кто не женат.
Ее глаза широко раскрылись. Она оглядела заляпанную кровью внутренность своей палатки, будто каким-то образом пропустила появление Бальдра Прекрасного. Ее темные глаза нашли меня, и я почувствовал, как что-то холодное и тяжелое пустило корни в моем животе. Мои пальцы сжали нити магии, о они были защищены. Мне потребуется немало усилий, чтобы выбраться отсюда.
— Но этого все равно недостаточно, — сказала Скади.
Ее голос изменился. То, что только что было железом и кровью, теперь стало мягким, почти сладким. Это напомнило мне низкое шипение змеи, и у меня возникло внезапное, непоколебимое чувство, что все только что стало намного, намного хуже.
— Назови свою цену, — сказал Один.
Рука Скади скользнула по ее телу во второй раз. Клинок с шипением вылетел из ножен. Что-то холодное прижалось к основанию моего горла. Непроизвольно я заставил огонь вспыхнуть сильнее. Оранжевый свет пронзил холодную, сверкающую длину меча Скади, когда она прижала его к моей шее.
— Локи… Кузнец Лжи, — промурлыкала Скади. — Незаконнорожденный сын этой сумасшедшей суки Лаувейи. Ты заманил моего отца на верную смерть.
Я сделал шаг назад. Клинок Скади последовал за мной. Когда я сглотнул, давление холодной стали у основания моего горла усилилось. С внезапной, безнадежной ясностью меня осенило, что я мог бы остаться в Мидгарде. К этому времени я уже был бы в объятиях Трима, сытый и хорошо оттраханный. Возможно, я установил бы свои обереги и позволил себе заснуть в сильных объятиях Трима.
Скади повернулась к Одину.
— Жизнь за жизнь кажется мне справедливой, Всеотец.
Один ничего не ответил. Я скорее надеялся, что он не согласится. Темные глаза Скади снова повернулись ко мне, блестя от возбуждения.
— Я хочу, чтобы Локи умер, — сказала она.
