— Ну Антон! - капризничает, как маленькая.
— Я еще не решил, - продолжаю кривляться, хоть уже всем сердцем ненавижу джинсы и молнию в них, в которую член упирается не то, чтобы комфортно.
До Очкарика медленно доходит, что просто так меня не взять.
Она сначала даже хмурится. Воображаю, о чем думает; снова решает, может, она слишком похудела или слишком побледнела, или материнство сделало ее непривлекательной. Приходится помочь ей случайно не свернуть не в ту сторону.
Например, поглаживая себя по стояку поверх джинсов.
Даже ее светлый, но еще очень ванильный мозг, должен сопоставить одно и другое.
Темно-зеленые глаза становятся немного ярче. За хитрым прищуром появляется вызов.
Ну, малыш, давай, покажи, что не один я в нашей семье озабоченный мужик, которому хочется всю ночь поебаться с любимой женой. Именно в такой формулировке. Потому что секс - спокойный и приятный, для души - мы устроим как-нибудь потом.
Глава пятьдесят девятая: Антон
Малышка поднимается на крыльцо, осматривается. Даже радуется, что к вечеру, как по заказу, начинает моросить дождь.
Делаю пару шагов за ней, но не спешу сокращать дистанцию. А то ведь реально тут и трахну в коленно-локтевой.
Она стаскивает с волос тяжелую заколку, которая, как обычно, болтается явно не там, где положено, до конца расстегивает толстовку и в одно движение плеч стряхивает ее на пол. Точно так же, виляя бедрами, выскальзывает из спортивных штанов. Остается в трусиках, кедах, смешных белых в горох носках и майке.
Тонкая, суховатая, без мяса там, где «модно».
На животе, над линией трусиков, пара едва заметных «ниток» растяжек.
Она всегда их стесняется, а я всегда говорю, что в курсе, что после беременности у женщин бывают растяжки. И на всякий случай напоминаю, что я и сам не Аполлон с восемью кубиками пресса, а обычный мужик.
Чуть-чуть смелея, малышка ведет головой, чтобы растрепать волосы, берется за нижний край майки.
Я задерживаю дыхание, пока она тащит ее вверх. Снимает и бросает в сторону.
Мгновение - или даже меньше - пытается ссутулить плечи и даже поднимает руки, чтобы прикрыться, но я щурюсь и предупредительно мотаю головой.
Она даже не представляет, как охуенно сейчас выглядит.
Как я отвык от этой белой кожи с мелкими веснушками на локтях и маленьких круглых коленях.
А от вида этих шикарных «троек» с темно-розовыми сосками у меня встает даже мозг
Я делаю еще пару шагов, на ходу стаскиваю через голову футболку. Успеваю «поймать» татуировками на плечах немного дождя. Очкарик распахивает глаза. Приоткрывает губы. Поднимаюсь на крыльцо.
Становлюсь рядом, хрипло посмеиваюсь, когда она цепляется в мои плечи - и это так же больно, как и приятно. А потом прикусывает кожу на груди чуть выше сердца.
Моя рука сама путается у нее в волосах, прижимает сильнее.
А потом, сжав в пятерне охапку прядей, задираю ее голову к себе.
— У тебя лицо, малыш, как будто хочется потрахаться.
— Здесь, - поддакивает она. Я не против.
Может тут и два шага до двери, но хер мы их сделаем. Одежды на полу в самый раз, чтобы уложить на них Йени. Рукой развести ей ноги.
Она тут же, не стесняясь, отводит в сторону узкие трусики, гладить себя между ног. Я стою перед ней на коленях и почти чувствую, как кипит мозг, когда малышка приподнимает бедра, чтобы я видел маленькую взбухшую точку клитора, который она потирает и поглаживает, вздрагивая от собственных прикосновений.
У меня подрагивают руки, когда пытаюсь расстегнуть ремень.
Первый раз такое за кучу времени. После такого воздержания - ничего удивительного Джинсы вместе с трусами спускаю ниже бедер. Беру ее за ягодицы, приподнимаю к своему рту.
Прижимаюсь губами, провожу языком по ее пальцу, которым продолжает себя ласкать.
Она дергается, стонет, вскрикивает и снова стонет.
Ее клитор у меня между губ - горячий, тугой, твердый. Только притронулся - она уже кричит. Люблю, что такая громка, бесстыжая и плевать ей на всех. Когда у моей малышки отключается «стесняшка» - она превращается в развратную похотливую кошку, которую надо драть, чтобы орала и просила еще.
Она сама толкает бедра мне навстречу, практически заставляет втянуть ее в рот.
Лизать, постукивать кончиком языка. Остановиться, развести складки пальцами и ввести в нее язык. Бля, она реально очень тугая. Кажется, даже больше, чем была.
И мне немного страшно, что могу сделать ей больно.
Поэтому продолжаю трахать ее языком, пока малышка трет клитор своим пальцем и мечется на горстке одежды, как будто на королевской перине.
В голове уже туман.
В моих мыслях мы уже закончили прелюдию и перешли к самому интересному. — Антон, - она приподнимается на локтях. Проводит языком по губам. Они у нее распухли, покрылись темним пятнышками от укусов нетерпения.
Как будто стали больше и темнее.
— Хочу тебе отсосать, - с острой улыбкой. И этим, мать его все, румянцем. Скромница и пошлячка - два в одном. Одновременно.
Я не знаю ни одной другой женщины, которая бы была так дуальна и так взрывала мне мозг.
Становлюсь перед ней на колени, еще даже не успеваю ничего сделать, а она уже переворачивается, обхватывает меня ладонями, дрочит вверх-вниз почти как профи. Могу поспорить, что моя умница учит в интернете не только устройство Священной Римской империи, но и вот такие штуки. Спасибо, высшие силы, что у этой женщины талант быть прилежной ученицей во всем.
Я нетерпеливо толкаю бедра вперед.
Она раскрывает рот. позволяет втолкнуть туда член - глубже и глубже, пока сдавлено не выдыхает и помогает себе рукой, отстраняясь для вдоха. Губы теперь не просто пухлые и красные, но еще и влажные.
Я помню, что ей нравится, когда я немного доминирую.
Так что надавливаю ладонью на затылок, заставляя снова взять мой член в рот. Подмахиваю навстречу, глубже и сильнее.
До влажных звуков, пока не начинает упираться ладонями мне в колени.
Отодвигается, переводит дыхание и, глядя мне в глаза, слизывает с головки собственную слюну.
Сдуреть можно.
Блядские глаза у скромницы с кукольными плечами и веснушками на ушах.
Когда снова заглатывает, очень старается взять максимально глубоко. Дышит носом и, когда я упираюсь яйцами ей в подбородок, издает гортанный звук, от которого я чуть не кончаю прямо ей в горло - узкое и горячее.
Мое тело начинает жить собственной жизнью.
Толкает член ей в рот, уже почти грубо и без головы.
Мы оба уже в ее слюне и моей смазке.
Это пошло и охуенно классно.
Потому что красивее всего женщина именно в те моменты, когда выключает мозг и трахается от души, с удовольствием.
Яйца становятся очень тяжелыми. Я задвигаю ей в рот жестко, сильно.
Горло сжимается вокруг меня, звук ее стона отдается через кожу прямо в вены. Хочу кончить вот туда, чтобы захлебнулась, но проглотила все. И продолжить тоже хочу. Черт.
Я с силой - сама малышка не понимает - оттягиваю от себя ее голову.
Провожу ладонью по мокрым губам. Она дышит тяжело и часть, не стесняется, продолжает дрочить мой член так яростно, словно хочет, чтобы кончил прям на эти блядские губы.
Приходится опрокинуть на спину, развести ноги почти как циркуль.
Она подмахивает заднице навстречу, бесстыже потирается об мой член клитором. И не скрывает, что кайфует от этого.
Приходится взять ее за запястья, завести их за голову и с силой вдавить в дощатый пол крыльца.
Медленно, придерживая себя за основание члена, прижимаюсь к ее входу. Там мокро.
Так офигенно мокро, что ток в поясницу и отдачей в мошонку. Входить в нее осторожно, по миллиметру - это просто пытка. Так туго, что почти больно.
Мы друг к другу - глаза в глаза. Натянутые и заточенные как ножи.
Когда вставляю полностью, до влажного шлепка, малышка со стоном выгибает спину. Вскрикивает. Вены на ее шее натягиваются, артерия пульсирует и светится под кожей, как неон.
