Его голос звучал чарующе:
– Хорошо. Поскольку мы не считали, будем думать, что ударов было двадцать. Звучит правдоподобно?
Я поспешила согласиться, не имея представления о том, сколько раз он меня ударил, но думая, что это звучит достаточно внушительно. Вряд ли я смогла бы выдержать больше. Думаю, он никогда еще не подвергал меня такому наказанию, но…
– Если мы дойдем до ста думаю, это будет справедливо.
Услышав это, я задрожала сильнее, чем когда-либо раньше. Как, черт возьми, ему пришло в голову это круглое число?
Все началось с невинных – я так думала – шлепков. Он заставил меня раздеться и сесть на стул с высокой спинкой, раздвинув ноги, и привязал мои щиколотки к ножкам, оставив меня беззащитной перед его взглядом и руками. У него блестели глаза, когда он принес наручники и защелкнул их у меня на руках позади стула. Но когда он ушел на кухню и вернулся с деревянной ложкой и двумя прищепками, я запаниковала, хотя в тот момент я не могла ничего сделать – лишь беспомощно ерзать на стуле.
Для начала он поиграл моей грудью, обводя ее руками. Его прикосновение успокаивало, давая ложное чувство безопасности. Он слегка ущипнул меня за соски, наблюдая, как они твердеют, и его внимание согревало мое тело. Затем он прильнул к моим соскам, лаская их и сильно посасывая, пока я не закрыла глаза в блаженстве.
Но мне надо было знать, что за этим последует. Как только я расслабилась, ощущая его нежность, он стал кусать мои соски зубами все сильнее, пока я не закричала. Его не остановили мои стоны, и когда он зажал мои соски прищепками, обе мои груди были покрыты его слюной и красными отметинами укусов. Грудь уже горела, и, поскольку это были простые хозяйственные прищепки из дерева, ощущение было такое, будто мне вкрутили пружины. Я сжимала и разжимала закованные руки, пытаясь привыкнуть к боли, вспыхивая от того, насколько пристально он рассматривал мою грудь, вздрагивая и пытаясь глубоко дышать через нос, чтобы справиться с нахлынувшими ощущениями.
Я была так сосредоточена на острой боли в сосках, быстро ставшей центром моего мира, что забыла о ложке. И тут он ударил ею. Он бил меня по груди руками и раньше, но сейчас, после того, как он искусал ее, было особенно больно. Приступы боли накатывали один за другим, как волны, бьющиеся у меня в голове. В тот момент весь мир состоял только из этого звука и боли в сосках.
До того момента, как он ударил меня деревянной ложкой между ног.
Я кричала и не могла остановиться. Тишина после моих пронзительных криков ощущалась столь же остро, как и сам крик. Было тихо, глаза мои были полны слез, раздавались только звуки моего неровного дыхания. Он не спросил, в порядке ли я. Только пристально посмотрел на меня, глядя в глаза, которые сверкнули в ответ. В тот момент я испытывала ярость не только по отношению к нему, причинившему мне столько муки, но и к себе, поскольку, несмотря ни на что, я страстно этого желала. После нескольких секунд, когда он увидел, что хотел, что-то изменилось.
Он придвинулся ближе – я закрыла глаза, не в силах видеть, как он нанесет второй удар. Несомненно, все это означало, что я не была готова к нему. Звук удара эхом раздался в комнате, и я испытала ни с чем не сравнимую боль. В подсознании прозвучал отчаянный крик – я не могла больше этого вынести, – но, прежде чем я смогла что-то сделать, чтобы остановить это (или остановить его, поскольку была близка к этому как никогда), обрушился третий удар… Каждая частичка моего существа была сосредоточена на мужчине, который стоял передо мной, и пыталась справиться с приступами боли, которую он мне причинял.
Обычно после нескольких ударов мое тело начинает привыкать к боли, принимая ее. Я все еще испытываю боль, несомненно, но что-то меняется в моем восприятии, и это начинает приносить немыслимое удовольствие. Но в этот раз ритмичные удары ложкой заставляли меня испытывать только боль, еще большую боль. Я тщетно попыталась соединить связанные ноги, чтобы прикрыться от ударов. Оставалось терпеть и надеяться на то, что удары прекратятся и я с этим справлюсь, не попросив его пощады и не разочаровав его и себя. Я не была уверена, смогу ли пройти через это, выдержать муки, не говоря уж о том, чтобы получить удовольствие. Но он придерживался иного мнения.
И установил мне срок.
Он заправил мне выбившуюся прядь волос за ухо и объяснил, что произойдет дальше. Мир на секунду перевернулся, когда я пыталась понять, что он говорит и чего от меня ждет.
– Дело в том, что ты становишься мокрой даже тогда, когда кричишь, рыдаешь и трясешься.
Я открыла рот, чтобы возразить, но, прежде чем я смогла заговорить, он прижал изогнутый конец ложки к моим губам. Я почувствовала вкус своих выделений, вспыхнула и закрыла глаза, не желая признавать предательство собственного тела. Когда он убрал ложку, я сжала дрожащие губы и проглотила возражение, решив проявить благоразумие вместо героизма и заткнуться.
– Думаю, если я буду тебя бить достаточно долго, ты сможешь кончить.
Глаза мои распахнулись – он улыбался, глядя на меня сверху вниз. Олицетворение самодовольства. Чем больше мы занимались играми, тем лучше он узнавал, на что я способна. Это было изумительно: когда он выталкивал меня за границы изведанного, я ощущала чувство полета. Однако в другие моменты, подобные этому, когда все в нем дышало высокомерием и он толкал меня в пропасть, я могла просто послать его подальше. Но тоненький голосок в моей голове, который с нетерпением ждал, когда это произойдет в следующий раз, заставлял меня молчать. Некоторое время.
– Итак, я устанавливаю срок. Определенное количество ударов, после которого ты должна кончить. Если не кончишь, я сделаю с тобой такое, что все, что было сегодня, покажется тебе пустяком. И если ты не сможешь, меня это не касается. Я кончу, потому что ты либо отсосешь, либо я тебя как следует оттрахаю.
Когда он выталкивал меня за границы изведанного, я ощущала чувство полета.
При этом он запустил руку мне между ног, что заставило меня выгнуться под ним настолько, насколько позволяли мои путы.
– А затем я накажу тебя так, что ты и представить не можешь. Ты будешь умолять меня, не зная, о чем ты просишь – остановиться или продолжать. Но я поимею тебя так, как хочу, сколько хочу, пока ты просто не захочешь уползти и прийти в себя. И поскольку в нашем распоряжении все выходные, это может длиться очень долго. Тебе ясно?
Я почувствовала спазм в желудке, возбуждение и, что смешно, прилив адреналина, который я испытывала каждый раз, получая задание. Да, я журналистка до мозга костей. И я уже хотела оргазма и была готова пройти испытание, каким бы оно ни было. Я смогу это сделать. Боль не продлится слишком долго. Мой голос был тих, но, как мне казалось, полон уверенности:
