34
Предупреждение. Фиалочки, которые ругались, что в книге много эротики (в жанре эротики, да), сливайтесь. Секс ещё планируется. Остальные нежные цветочки, любящие горяченькое - приятного чтения ;)
Всё ещё пытаясь отойти от сегодняшнего стресса, я, укутавшись в тёплый халат и подтянув колени к груди, пью чай и пытаюсь готовиться к завтрашним лекциям.
— Так, — в комнату заходит Лика и ставит на кухонный стол свой планшет. — Готово. Бот сожрал всю эту завирусившуюся херню с твоими сиськами, Вась.
Вздрагиваю от напоминания, а потом, наверное, в сотый раз уже краснею перед Анжеликой. Когда я вернулась сегодня домой, она будто между прочим подметила, что уже занимается моей проблемой. Не расспрашивала ни о чём, и особенно, почему этим так озабочен Радич.
Признаться, я так и не расспросила ни его, ни её, насколько вообще у них приятельские отношения, и как далеко уходят в историю. Кажется, Семён говорил что-то, ещё когда отвёз меня к Лике.
Да и самой Анжеликой я не особенно интересовалась. Как-то свои проблемы голову заморочили, и мы с ней просто приятельствовали, как коллеги и как соседки.
Но сейчас, задумавшись и присмотревшись, я понимаю, что она не так проста. Необычная девушка. Когда она без макияжа и в домашней майке и леггинсах, можно заметить на её лице следы снятого пирсинга, на правом плече вытянутая витиеватая татуировка, а однажды я заметила, как она убиралась в своей комнате и перекладывала вещи. В большой сумке у неё сложена была одежда, которой я никогда на Лике не видела — стилевая, непривычная для девушки-преподавателя вуза.
Но что говорить, у нас обеих есть секреты. Может, она какая-то сектантка или неформалка. Это её дело. Вот я, к примеру, сплю со своим студентом и шлю ему свои обнажённые фотки, а ещё сосу прямо в университете.
— Спасибо тебе большое, Лика, — улыбаюсь смущённо. — Для меня сегодня всё это было настоящим шоком.
— Представляю, — качает она головой. — Но ты тоже не бери так близко к сердцу. Мелочи это, Вась.
Разговор наш прерывает капнувшее на мой телефон сообщение.
“Одевайся, я тебя забираю. Жду у подъезда”
Семён. Как всегда чётко и категорично.
Куда это он меня забирает?
Хотя… какая разница? Завтра у меня методический день, пар нет. Я собиралась поработать с фонограммным материалом, но… сделаю это послезавтра.
И я даже не спрашиваю ничего. Просто присылаю “ок”, натягиваю спортивный костюм, куртку, беру телефон и, махнув Лике, убегаю.
Хочу его увидеть. Хочу прижаться к нему. Потребность у меня нестерпимая. Не хочу и знать, куда увезёт.
Пусть увозит.
— Куда едем? — плюхаюсь на сиденье рядом и первая тянусь к нему за поцелуем.
— На дачу, — отвечает на поцелуй и разворачивает машину.
— Зачем? — поднимаю бровь. Настроение подпрыгивает, внутри появляется приятная вибрация.
— Трахать тебя буду, Адамовна. И долги с тебя стяжать, — подмигивает, а потом врубает громко музыку и топит педаль газа в пол.
Я откидываю затылок на подголовник сиденья и прикрываю глаза. Скорость, музыка и рядом шикарный сексуальный парень. Я никогда не чувствовала себя такой свободной и такой раскрепощённой.
Конечно, внутри назойливо стучит маленький молоточек, говорящий: “Василина, всё в жизни просто не бывает. За всё надо платить — и за это тоже придётся”.
Но впервые в жизни я готова с этим едким голосом поспорить.
Почему я должна платить за то, что мне хорошо? Кто это сказал? Кто принял такой закон?
Я всегда себя одёргивала, с самого детства ограничивала в эмоциях, в еде, в развлечениях, в порывах.
То самое “не смейся, а то потом плакать будешь”.
Верила безоговорочно. Настроила границ и сама их соблюдала.
Я никогда не была полной, генетически не склонна, тогда почему лишние сто калорий в день вызывают панику? Почему каждая радостная эмоция горчит тем самым “потом будешь плакать”? Почему за каждым порывом я жду оплеуху?
Да, жизнь — весы. Но это не значит, что за каждую улыбку я обязательно заплачу слезами.
— Надеюсь, ты выспалась, потому что ночью я тебе спать не дам, — слышу мужской голос и понимаю, что действительно задремала.
Выхожу из машины и вижу, что мы остановились на участке возле небольшого домика. Белые под кирпич стены, серая черепица, аккуратное крылечко, дорожки, выложенные по кайме округлыми камнями разной величины. На небольших фонарных столбиках круглые светильники вдоль всей небольшой аллейки от крыльца до ворот.
— Это дача моих родителей. Добро пожаловать, — кивает Семён, жестом приглашая пройти за ним к домику.
Он включает что-то в щитке у ворот, и кроме фонарей ещё загораются разноцветные огоньки, окаймляющие беседку во дворе и длинную качель рядом с ней.
Я иду за ним в дом, осматриваюсь с порога. Красиво так всё, стильно.
И богато.
Наверное, впервые я задумываюсь, насколько у нас с Сёмном разное финансовое положение. И пусть пока не у самого Семёна, а у его родителей, но всё же. Он привык к другой жизни.
