не горжусь этим чувством, но оно мне знакомо.
Снег растаял только во второй половине марта. Все вокруг говорили: «Не расслабляйтесь. Помните бурю и снегопад в апреле?» Жители Новой Англии любят так говорить, хоть пресловутый снегопад ни разу не повторялся с тех пор в течение нескольких лет. Прошла сессия, и я целую неделю не звонила Персику, потому что мне было необходимо собраться. После того как я закончила, у нее не было для меня вызовов три или четыре вечера, и я никак не могла понять, случайность ли это.
Я была в фитнесс-центре, где после двадцати пяти кругов в бассейне блаженствовала в ванне с гидромассажем. В этот момент мне позвонила Персик. Мой сотовый зарегистрировал сообщение, и я сразу же ей перезвонила.
- Что нового?
- Джен, я подумала, что тебе лучше будет услышать это от меня, - сказала она с показной грустью в голосе. - Умер Билл Френсис.
Я принялась ворошить память.
- Билл Френсис? - Потом я его вспомнила - он был одним из самых давних и преданных клиентов Персика.
Я иногда с ним встречалась: он жил в Бикон-хилл, в одном из домов, фотографии которых помещают на открытках. Я помнила только, что он был неплохим человеком. Просто еще один ничем не выдающийся мужчина. Если подумать, то почти все они такие. Очень хорошие и очень плохие были исключением из общего правила. Персик продолжала говорить:
- Я просто не хотела, чтобы ты расстраивалась.
- Как он умер? - спросила я, поскольку было ясно, что она изнемогает от желания рассказать мне об этом.
- Я слышала, что кто-то вломился к нему в дом, а хозяин пострадал, когда попытался их выгнать. Не знаю, как все произошло, знаю только, что он умер.
Я не стала спрашивать, откуда она получила эту информацию.
- Мне очень жаль, Персик. Ты, наверное, очень расстроилась? - Не только из-за потери клиента: Персик разговаривала с ними по нескольку раз в неделю, иногда это были долгие разговоры. Некоторые из клиентов приобретали для нее статус хороших знакомых.
Билл Френсис ничего для меня не значил, и я была очень удивлена следующей ночью, проснувшись в слезах и поту, не в силах избавиться от остатков ночного кошмара. Я видела смерть.
По моему лицу бежали слезы. Я зажгла все светильники в квартире и заставила себя смотреть поздние телевизионные шоу, но черные мысли не уходили, притаившись в уголках моего сознания в ожидании того часа, когда я снова лягу спать и окажусь в их власти.
Я сидела, неосознанно раскачиваясь вперед и назад, будто бы пытаясь себя утешить. Слезы не останавливались, и я ничего не могла с ними поделать. Я почти не знала этого человека, у меня не было связанных с ним историй, и я не помнила ничего из того, что он мне говорил. Он просто был одним из клиентов. И все равно, мои слезы не иссякали.
Мне снился не сам Билл. Скорее, это были видения о горе, потере, о тех, кто когда-либо был мне дорог, о моих страхах, о том, что меня ждет впереди.
На следующий день я вела занятия по теме «Смерть: процесс и результат».
Там я рассказала о своем умершем «друге», о кошмарах, которые мне приснились накануне, о ярких мертвящих образах, и весь рассказ постепенно перешел к теме, которую я хотела оставить на более позднее время, но внезапно изменила свои планы. Мы стали говорить о смерти и искусстве. Я перешла к ней потому, что искусство большей частью исходит от подсознания, где смерть непостижимым образом связана с жизнью. Мы перешли к обсуждению Гойи, Дали и Босха.
Наблюдая за активным участием студентов в работе, я размышляла о том, что мог подумать Билл Френсис, узнай он, что одна из его девочек историей о нем тронула сердца других людей. Мне хочется думать, что ему это было бы приятно.
В мае предстояли экзамены, а затем - свобода летних каникул. Мне становилось все труднее удерживать внимание студентов на теме занятий, да и вообще они стати гораздо реже их посещать. Как оказалось, вопрос дисциплины в этом колледже стоял особенно остро.
Кто знает, может, я когда-нибудь поеду преподавать в Китай. Генри рассказывал мне, что студенты там уважают своих профессоров, считают возможность учиться привилегией и работают на износ. В нынешнем году, правда, мне не удастся это сделать.
На лекциях о жизни в психиатрической клинике мы говорили об использовании средств, ограничивающих подвижность пациентов. В девятнадцатом веке людей просто привязывали или пристегивали к чему-то неподвижному: к стулу, колонне или стене.
- Итак, что мы узнали? - саркастически спросила я старшекурсника.
- В наше время в клиниках используются химические средства для ограничения подвижности пациентов. Им просто делают укол, и они становятся зомби.
- Да, - подхватил его другой голос. - Как в той песне: «Зеркала на потолке, розовое шампанское на льду!»
- Что? - переспросила я, с удивлением услышав цитату из песни моего поколения. Более того, мне совсем не хотелось, чтобы обсуждаемое понятие обросло дополнительными толкованиями. - Что вы хотите этим сказать?
- Это слова из песни «Иглз», - терпеливо объяснил он.
- Я знаю, что это из песни «Иглз». Но я всегда считала, что в ней идет речь об использовании наркотиков.
- Ну да, только не наркотиков, а наркотических лекарственных средств, - подтвердил мои догадки студент. - Понимаете, я раньше подрабатывал в психиатрическом отделении, где лечились подростки. Во всех комнатах там были специальные зеркала в углу и на потолке, чтобы, заглянув туда во время обхода, вы всегда знали, чем занимается пациент в палате. Один из препаратов, который там применяли, я видел в шприцах, только забыл его название. Так вот, он всегда использовался охлажденным и был розового цвета. Поэтому я думаю, что «Отель Калифорния» - это название психиатрического госпиталя.
Для меня эта новость была поразительной, потому что давала возможность иначе взглянуть на привычную классику. Я решила его поддержать.
- Так вы работали в современной психиатрической клинике! Можете рассказать, какие средства для ограничения подвижности пациентов там использовались?
Он оглянулся на сокурсников, впервые подумав о своем имидже.
- Ну, я понимаю, что это было жестоко, и так далее, но там, понимаете, это все кажется логичным и необходимым.
По аудитории разнесся неодобрительный шепот.
- Расскажите, как именно это происходит, - мягко попросила я его.
