Габриэль прищурился. Никто его не будил…
Он сразу вспомнил, где именно заснул.
Гастон, скорее всего, стучал в дверь кабинета. А возможно нет. Но увидев, что в кабинете никого нет, он не стал входить в спальню Виктории.
Возможно, Габриэль почувствовал присутствие Гастона?
— Когда он пытался меня разбудить?
— Он был тут несколько раз, сэр. — Черные глаза Аллена были безмятежны. — В последний раз он приходил час назад.
Значит, Габриэль проснулся не из-за Гастона.
Аллен внешне не показывал интереса к тому, что Габриэль был обнажен и вышел от женщины. Но запах секса чувствовался безошибочно.
Аллен знал, что он был с Викторией. Гастон тоже должен был знать, где спал Габриэль. Иначе он бы разбудил его.
Слух о том, что Габриэль купил женщину, уже пополз по Лондону. Правда о том, что он с этой женщиной спит, распространится ещё быстрее.
Может, об этом уже говорят.
Гастон был единственным человеком, у которого были ключи от комнат Габриэля.
Возможно, Гастон дал их Аллену. Гастон доверял мужчинам и женщинам, которых нанял Габриэль.
— Ты сегодня заходил в мои комнаты, Аллен?
Аллен не колебался.
— Нет, сэр. У меня нет ключа, сэр.
Чем меньше ключей к его комнатам, тем меньше людей, которых могут убить — или подкупить, — чтобы заполучить их. Но был кто-то…
— Как давно ты сторожишь тут? — спросил Габриэль.
— С полудня.
— Где ты был десять минут назад?
— Здесь, сэр.
Габриэль не мог себе позволить доверять своим работникам так, как доверял им Гастон.
— Это невозможно, Аллен, — сказал шелковым, опасным голосом Габриэль.
— Нет, сэр, это так. — Аллен выдержал взгляд Габриэля. — Я был здесь, охранял вас и женщину, как мне приказали.
— Тогда как ты объяснишь, что всего несколько минут назад в моих комнатах был человек?
— Никак, сэр, — в черных глазах Аллена полыхнул гнев. Гнев и обида. — Прошу прощения, сэр, но единственный путь для вторжения в ваши комнаты — через эту дверь. А сюда он мог проникнуть, только убив меня. Мы вам верны, сэр.
Аллен кипел от негодования из-за того, что Габриэль не доверял ему. Или это могло быть следствием того, что Габриэль уволил Джона и Стивена, — никто, даже Гастон, не знал, что они всё ещё работали на него.
Или гнев Аллена проистекал из того, что полгода назад Габриэль сжег свой дом.
Гнев, как и совесть, может преследовать.
Страх тоже может неотступно следовать по пятам.
Все последние годы Габриэль ел, спал, мочился и клал дерьмо ради одной-единственной цели — убить второго мужчину. Его запах, его вид преследовали Габриэля во сне и наяву.
Ощущение на себе взгляда, которое разбудило его, могло явиться из сна. В темноте спальни запах мог прийти из воспоминаний.
Касательно Виктории — все, что могло бы быть, сводило Габриэля с ума.
Он не мог позволить себе доверять. Чувствовать. Желать.
Нуждаться.
И всё же он чувствовал. Хотел.
Отчаянно нуждался.
История повторялась.
Полгода назад Майкл позволил чувствам к женщине влиять на свои решения. Если бы Габриэль не вмешался, Майкла бы убили.
Майкл мог умереть из-за женщины.
Майкл всё ещё может умереть из-за женщины.
Из-за Виктории. Женщины, которая предпочла стать служанкой, но не зависеть от мужчины, унижающего слабый пол. Женщины, которая продала свою девственность вместо того, чтобы отдаться человеку, который выбрал её своей жертвой именно из-за невинности.
Теперь же, преследуемая мужчиной, которого никогда не видела, она зависела от Габриэля.
«Мы делаем то, что необходимо, чтобы выжить».
— Пусть Гастон поднимется. — Он спрятал бегущий по жилам страх за маской по имени Габриэль. — Я присмотрю за женщиной, пока ты ходишь за ним.
— Да, сэр, — сказал Аллен.
Габриэль вспомнил, как тело Виктории прижималось к нему. Она была такой худой, что он мог сломать её кости словно прутики.
— Пусть Пьер приготовит завтрак a deux, — отрывисто сказал он. «Я никогда не пробовала ананаса. Он сладкий?» — Скажи, чтобы был свежий ананас. Я позвоню, когда нужно будет доставить поднос.
Габриэль не стал ждать ответа Аллена. Он закрыл дверь.
Виктория манила его в спальню.
Свет из окна кабинета скользил по деревянному полу. В воздухе витали запахи секса, пота и удовлетворения.
Её. Его.
Плоть Габриэля немедленно затвердела.
Виктория лежала в той же позе, как Габриэль оставил её. Только темные волосы были рассыпаны по подушке, а не по его плечу, а нога покоилась на простыне, а не на его бедре.
Он вспомнил шелковистость её кожи, скользкой от воды — в душе. Липкой от пота — в кровати.
Он вспомнил мокрый шелк ее волос и жар ягодиц, зажатых между его бедер, когда он продирался сквозь спутанные клубы их прошлого.
Он вспомнил, как Виктория прикоснулась к его мошонке. Вид Виктории, пробующей палец на вкус, осветил его жизнь, словно молния. Её тёмные волосы почернели от воды, щеки горели от возбуждения, голубые глаза блестели в искусственном освещении.
«Я бы сказала, что твой вкус похож на …les noix de Габриэль».
Ни одна женщина никогда не шутила с ним. Они достигали с ним оргазма, но не шутили.
Они не касались его.
Они не любили его.
Виктория приоткрыла глаза.
Голубой взгляд изучал серебряный, цвет был приглушен полутьмой, жажда скрыта.
Виктория видела его обнаженный оргазм. И ни разу не задала ему вопрос, на который он не смог бы ответить.
Габриэль думал, что он невосприимчив: к боли, удовольствию.
Женщине.
И снова второй мужчина доказал, что Габриэль ошибался.
Габриэль напряженно ждал, что Виктория откажется прикасаться к бездомному fumier.
— Я намочила тебе подушку, — тихо сказала Виктория. Её голос звучал гораздо, гораздо моложе голоса тридцатичетырёхлетней женщины, каковой, как знал Габриэль, она являлась.
— Мне подушки не жалко.
— Я тебя намочила.
Неожиданно по лицу Габриэля пробежала улыбка. Он был спокоен, потому что знал, что Виктория не могла видеть его улыбки и той ранимости, что за ней скрывается.
— Да, действительно, — серьезно согласился он.
— Я теперь мокрая, — бесхитростно сказала Виктория.
Всего несколько часов назад Габриэль испытал два оргазма. У него не должно быть эрекции. Он не должен желать Викторию так сильно — до боли в яичках.
В ней было всё, что он хотел в женщине.
Она была замаскированной смертью.
— Покажи мне, — шелковым голосом сказал Габриэль. Он знал опасность сексуальных игр, но не мог противостоять искушению по имени Виктория Чайлдерс.
