— Быстро! — говорит он мне. — Идем!
Поднимает на ноги и тянет в сторону, к лесу, где можно укрыться от выстрелов и хаоса. Я ищу глазами Вовку, но не могу рассмотреть ни одну из черных фигур. Кроме той, что несется к нам, поднимая руку с оружием.
Парень толкает меня в сторону, прямо на ствол поваленного наполовину промерзшего дерева. От удара из глаз сыплются искры, а пространство вновь наполняется звуками выстрелов и руганью. Потом все стихает. Я лежу на земле, прислушиваясь к дыханию, тело отказывается подчиняться, и мир кружится, словно меня усадили на карусель и хорошенько подтолкнули.
— Леха, ну ты нахрена мне жену в дерево-то кинул, блядь?! — слышу я.
— Да я чет эта… не заметил как-то… да Владимир Борисыч, ну там не до сосны было!
— Ксюх…
Меня кто-то поднимает, ставит на ноги — и кружиться все вокруг прекращает.
— Ты как? Больно? Бля, Леха…
— Это не он, — с трудом говорю я, имея в виду ссадину на скуле.
— Ксюха, дурочка ты моя, ну как ты с Царевым-то связалась?
Я всхлипываю, прижимаюсь к груди мужа, и накрывает истерикой. Слез нет, наверное, замерзли, просто очень сильно трясет и тошнит. Я верчу головой, пытаясь рассмотреть тех, кто снует по поляне и натыкаюсь на пустой стеклянный взгляд Царева и кровь на лбу…
— Тихо, — Вова отворачивает меня от машин, — не надо туда смотреть. Ксюшка… ну ведь в последнюю минуту же!
— Как ты меня нашел?
— Я слежу за всеми машинами. Увидел, что вы свернули не туда, и вместе с парнями поехал следом.
— Вов… — поднимаю голову. — Я тебе должна кое-что сказать… Царев ко мне приходил, когда мы с тобой… ну, когда я виделась с Машей по пятницам. Предлагал подставить тебя и взамен получить опеку над Машей. Я слила его твоему отцу, думала, он погиб, а он…
Вовка ругается сквозь зубы, и руки за моей спиной сжимаются крепче.
— С отцом я сам поговорю.
— Знаешь… я теперь знаю, что она чувствовала. Когда ее убили. О чем думала, знаю. Только ей не предлагали позвонить и тебя предать… просто убили, чтобы мне жилось получше.
— Он предлагал тебе позвонить? Ксюша! Ну почему ты не послушалась?! Почему не позвонила? А если бы я не следил за машиной? Ты соображаешь, что могло бы случиться?! Где твоя логика вообще?!
— Ты у меня спрашиваешь про логику? — Я нервно смеюсь, то ли от шока, то ли от облегчения. — Я так испугалась, Вовка, ты не представляешь.
— Хорошо, что на этот раз я успел.
Я тянусь к нему, чтобы поцеловать, забыться в накатывающей теплоте, в аромате знакомого парфюма, почувствовать удивительно реальное и будоражащее ощущение губ. И вдруг замечаю, как Никольский морщится от боли, а потом вижу на своей белой шубе красные следы.
— Вова! У тебя кровь! — ахаю я.
— Царапина, — сквозь зубы говорит он.
Но затем пошатывается и тихо стонет.
— Вызовите врача! — кричу я.
Леша тупо смотрит на меня, не понимая, что делать.
— Да позвони ты хоть кому-нибудь! — почти рычу и, наконец, парень выходит из ступора.
Дальнейшие события смешиваются в одно огромное и очень смутное воспоминание. Вот мы идем к машине, потому что вызывать скорую на поляну с трупами нельзя. Вот я всматриваюсь в бледное лицо мужа и умоляю всех богов, которые только существуют на свете, чтобы с ним все было в порядке. Смотрю на пропитавшуюся кровью рубашку, и меня трясет от ужаса и осознания, что вот сейчас, в этот момент, я могу его потерять.
В голове бьется эгоистичная и страшная мысль: самой умирать проще. Все кончается в один миг и нет всепоглощающего страха остаться одной. Как же сильно я люблю его! Неужели не имею право на счастливый конец?
Потом помню скорую, мигалку, вой сирен и укол в вену, после которого отключаюсь почти мгновенно. Перед тем, как заснуть, думаю: а вдруг мне все это приснилось? И сейчас я проснусь в больнице провинциального городка, после того, как скорая увезла меня без сознания отеля. И не было никакой любви, не существовало ни Димки, ни Царева.
Да шло бы оно все к черту. Закрываю глаза и с облегчением проваливаюсь во тьму.
Глава двадцатая
Ксюша
Когда просыпаюсь и вижу Олега, то с визгом сажусь на постели. Он делает круглые глаза и на всякий случай отсаживается подальше.
— Ксюха… я сейчас задам непрофессиональный вопрос, показывающий всю мою некомпетентность. Ты чего орешь?
Оглядываюсь, тяжело дыша, и отпускает: вокруг — стены больничной палаты частного медцентра. Букет цветов на тумбочке, стакан с водой, большой телевизор напротив койки, пульт управления, кнопка вызова медсестры. Я не в прошлом, я просто загремела в больницу.
— Что со мной?
— Ничего, просто нервный срыв. Ты проспала сутки под лекарствами, я пришел на осмотр.
Сердце стучит и с каждым ударом восстанавливает воспоминания. Удар — Димка. Удар — Царев посреди леса. Удар — Вовка обнимает меня. Удар — кровь на шубе, на руках, на рубашке и сидении машины…
— Что с ним? Он жив?
— Жив. Ничего с ним не будет, жизненно важные органы не задеты. Потерял крови, очень надеюсь, что еще и корону где-нибудь забыл. А ты давай-ка, подползай — и будем осматриваться. Руку дай. Что болит?
Прислушиваюсь к ощущениям.
— Челюсть. Голова. Нога.
— Челюсть — ушиб, голова — сотряс, нога — растяжение. Пульс повышенный, давление в норме. Так-с, Никольская Ксения Валентиновна. Сейчас придет медсестра и возьмет кровь. Не пить!
Я послушно ставлю на тумбочку стакан, за который уже ухватилась.
— Не есть. Сдать кровь и все, что велит медсестра. И еще вот тебе список всяких обследований. Узи, экг, эхокг, мрт шейного отдела, консультации окулиста, невролога, вертебролога, лора…
— Лора-то зачем?
— А мне не нравится, как ты носом дышишь. У тебя перегородка нормальная?
— Олег, я здорова! Ну… то есть, немного помята, но полежу день-два — и все пройдет! Мне надо домой!
— Размечталась, твой свекр сказал, чтобы тебя обследовали от и до. Так что дня три у нас пролежишь, а то и до понедельника.
— Ты перешел на сторону зла!
— Я перешел на сторону бабла! — фыркает врач. — Все, лежи и жди анализов, потом принесут завтрак. Я, если что, в ординаторской. Чай, кстати, тоже есть и уже не такой паршивый, как раньше.
— Олег, у меня дети! Мне нельзя лежать в больнице!
— Меня заверили, что дети в порядке и…
Олег хмурится, а затем лезет в смартфон и что-то там читает.
— Во, дети с какими-то Женей и Марьиванной.
— Капец!
— К тому же твой козел этажом ниже, в хирургии. Сможете задорно ковылять по коридорам, могу похлопотать, чтобы вам выдали один костыль на двоих — будете ковылять романтично.
Я обиженно лезу под одеяло.
— Злой врач!
— Я?! Я святой человек! А будешь обзываться, я тебе ФГДС назначу. По части гастроэнтерологии у меня тоже вопросы.
Кидаю в него подушкой, хотя на самом деле не так уж и злюсь. Мне совершенно точно необходима передышка, и раз дети в надежных руках (вот хитрая скотина, Борис Васильевич, и Марьиванну к делу подключил), можно хоть немного перевести дух. А еще здесь дают успокоительные на ночь и, быть может, кошмары о пережитом в лесу не будут мучить.
— Можно мне будет к нему сходить?
— Можно. Но только после того, как все сдашь.
Это «все» растягивается на целый день. Сначала из меня выкачивают добрые пол литра крови, потом милостиво кормят завтраком, потом гоняют то на узи, то на экг. После обеда приходит невролог и назначает еще какие-то тесты. Я возвращаюсь в отделение уже вечером, пропустив ужин и в надежде добыть что-нибудь съестное у Олега, если он дежурит. Или, на худой конец, позвонить кому-нибудь и попросить привезти денег, чтобы спуститься к больничным автоматам за шоколадкой.
В холле отделения темно, единственный источник света — коридор, но он слишком далеко, чтобы я рассмотрела что-то. Я ежусь от причудливых очертаний огромных фикусов в кадках, когда чувствую, как чьи-то руки обхватывают талию. От того, чтобы закричать, удерживает банальный страх: я впадаю в оцепенение и снова превращаюсь в девятнадцатилетнюю студентку, отбивающуюся от амбала в темной раздевалке спортзала.
