— Извините. Но вы сами виноваты.
— Тихо. Не говори мне ничего, — зашипел он, бросая нервные взгляды ей за плечо. — Мне с тобой нельзя разговаривать, — и, забывая о подкуренной сигарете, забежал обратно в квартиру.
— У тебя новая юбка? — прокричала Кате Ника, стараясь не анализировать, что за чувства просыпаются у нее в груди при мысли, что совсем скоро они с Градом останутся наедине. — Крутая! Выглядишь отлично!
Кожа незаметно налилась горячим теплом, но и тут девушка убедила себя, что это лишь результат солнечного воздействия. Балкон у них находился с восточной стороны, и утром, как сейчас, на него попадали прямые лучи.
— Спасибо! Заезжай завтра после работы. Мама о тебе спрашивала. Говорит, что-то Кузя нас совсем забыла.
— Богдан болел, а тут еще новый семестр. Времени мало было. Передавай привет. Постараюсь заехать завтра.
— Окей. Попрошу маму что-нибудь испечь. Так что давай, не "наверное".
Градский помог Алине с коляской, и вскоре они с Катей ушли, двигаясь в направлении парка. Ника едва успела убрать всю грязную посуду в раковину. Мыть уже не стала. Услышав, как хлопнула входная дверь, напряженно замерла, вцепляясь пальцами в столешницу позади себя.
31.3
— Где тебе будет удобно?
Обменялись красноречивыми взглядами.
— Разговаривать, — уточнил он. — Где тебе удобно разговаривать?
— Здесь, — уронила нарочито безразличным тоном.
Град прошел к окну и собрал все ее внимание каким-то удивительно- многозначительным молчанием. По ощущениям, прежде чем начать предполагаемый диалог, он, как будто погружаясь в прошлое, начал немой монолог с самим собой.
— У меня всегда были проблемы с эмоциональными реакциями. Не знаю, является ли это конкретным психологическим заболеванием или, что скорее всего, какой-то неразбавленной смесью. Пытались диагностировать в юности, когда совсем пацаном был… В общем, ничего не получилось, потому как, при необходимости, у меня получалось играть ту или иную эмоциональную реакцию. Психологи, конечно, с уверенностью не окрестили меня здоровым, но и конкретных патологических отклонений не обнаружили. Заверили отца, что некоторые изменения в моей лимбической системе возможны с возрастом.
Посмотрел на притихшую, едва дышащую от впечатлений, которые вызвали его слова, Доминику в упор и коротко объявил:
— До двадцати лет- ничего не происходило.
Ее шею и лицо обожгло теплом. Дыхание, неизбежно набирая частоту, спровоцировало быстрое вздымание грудной клетки. Переместив руки вперед и опустив взгляд, Ника с повышенным интересом принялась их разглядывать.
— Совсем ничего? — выдала взволнованно, забывая о старых обидах и должной настороженности.
— Когда дрался, гонял или занимался сексом — казалось, что-то получалось, — продолжил Градский после небольшой паузы. — Работая с психологами, я научился распознавать чужие чувства, и иногда они, как эхо, в слабой форме отражались внутри меня. Но, встретив тебя, понял, что все эти ощущения — так… легкий сквознячок.
Подошел совсем близко. Остановился взглядом на ее лице, и Нике пришлось поднять к нему глаза.
— Я жил, как умел. И меня все устраивало. Пока не встретил тебя. Республика, ты с первого дня — мощный электрический разряд, — говорил в своей естественной манере, ровно и спокойно, предельно серьезно. — Приземлило.
А Доминику пробрало нервным ознобом. Дыхание сорвалось. Чтобы сделать следующий шумный вдох, пришлось прибегнуть к вынужденной физической концентрации.
— Я просто охренел от того, какими сильными могут быть эмоции, — поджимая губы, осторожно взял в ладони ее лицо. Застыл на мгновение, будто рассчитывая, что она начнет отбиваться. Но Ника уже не могла пошевелиться. Своими словами он словно парализовал ее. — Моментами я чувствовал себя так, словно схожу с ума, моментами — будто моя физическая оболочка вот-вот не выдержит, и меня тупо разнесет на куски. Не понимая, в чем причина, я, конечно, пытался справляться. Но стоило столкнуться с тобой где-то в коридорах, поймать один взгляд, да даже просто услышать твое имя, твой голос — вся выдержка летела к черту. Меня замкнуло. Я хотел только тебя, Плюшка. А если ты смущалась и без пауз молола какую-то миленькую сопливую чушь — хотел предельно сильно.
Вздрогнув, она опустила взгляд и медленно-медленно выдохнула.
— Я не умею красиво говорить. Но, если по-простому и без мата: все то время, что мы были вместе, я был счастлив. Думал о тебе сутками. Мечтал проводить каждую секунду вместе.
Замыленным взором поймала в фокус его губы. Он слегка улыбнулся, и Ника подсознательно отразила эту эмоцию.
Своими словами Градский сотворил невозможное — вырвал у вселенной практически целый год их совместного прошлого. Воспоминания обрушились резкими красочными вспышками. Вроде как и до этого момента все, что связано с ним, помнила и периодически, вопреки всему, перебирала в памяти. Но именно слова Сергея сделали события прошлого настолько яркими и живыми, будто они заново все это переживали.
— Я хотел, чтобы ты смотрела только на меня. Да и требовал это от тебя. Я был необыкновенным придурком.
— Ну да, такое-то я тоже помню, — хрипловатым голосом согласилась Ника.
Облизав пересохшие губы, почувствовала, как Градский прижался к ним своим ртом. Надавив ей на затылок, открыл их осторожно, но настойчиво. Толкнулся в чувствительную полость ее рта своим влажным языком, скрепляя важные для них обоих слова поцелуем. Крепким и терпким. Сладким и отчаянным. Горячим и колючим. Дрожа всем телом, Доминика вдохнула все его чувства в себя, словно горькую целебную микстуру.
Боль, слезы, шрамы и незаживающие раны — все это являлось неважным.
Только разделяя свою жизнь с Градским, становилась счастливой.
Иной любви она просто не знала. И не узнает никогда.
Они забылись, когда ее руки забрались ему под футболку и огладили крепкие напряженные мышцы живота. Град хрипло простонал, шумно вдохнул и тяжело выдохнул. Тогда Ника, пробегая кончиками пальцев по жесткой полоске волос, скользнула ниже, просовывая ладонь за пояс его джинсов.
И все пошло против планов.
Жизнь, конечно, воспитала его воином, но с Плюшкой, за каких-то ничтожных пару секунд, его в который раз выбросило из реальности. Выше неба.
Она не решилась забраться под белье, ласкала член через ткань и сама же так часто дышала и сладко стонала, что Сергей забыл обо всем на свете. Некоторое время не двигался, лишь жадно, словно во сне, ловил кайф визуально.
A потом, решив, что приятная пауза не помешает их важному разговору, выдернул из штанов руку Ники и, заведя ее ей за спину, задрал короткий сарафан до самой поясницы. Она резко выдохнула и, в поисках опоры, со звонкими шлепками несколько раз переместила ладонь по столешнице позади себя.
Прихватывая губами, принялся влажно и беспорядочно целовать шею девушки. Сжал ладонями ягодицы и немного грубовато впечатал ее в свой каменный от напряжения пах. Приподнимая голову, заметил, как по ее нежной коже побежали мурашки, а глаза широко, с каким-то забавным изумлением, распахнулись.
— Не бойся. Я не буду тебя тр*хать. Еще нельзя. Может быть больно, — выдохнул, прикусывая ее нижнюю губу.
— Не будет. Все уже хорошо. Я чувствую. Я хочу… Пожалуйста, Серёжа.
— Бл*, Ника… Нельзя так.
Но она уже отбросила все здравые мысли. Лихорадочно представляла, как сейчас, в эту самую минуту, случится их второй раз. На самом деле, как именно, ее мало заботило. До безумия хотелось только лишь ощутить его снова внутри себя.
Волнение и неуверенность, чистый неразбавленный страх и еще масса других эмоций толкали Нику требовать от Градского то, что совершенно точно перекроет абсолютно все.
— Пожалуйста, пожалуйста, Сережа… Вдруг после разговора мы… уже никогда… Вдруг окончательно рассоримся. Навсегда. Давай сейчас… второй раз, пока ничего непонятно.
— Что тебе, бл*дь, непонятно? — психанул на ее предположения. — Для меня все понятно стало еще вчера.
