Мне стало стыдно и я отвернувшись, наверное, минут десять все стригла и подправляла себя. А потом я одурела от запаха и вида еды!
А когда я, третью порцию молча смела, то те парни даже переглянулись.
— Ну и дела? Ты откуда, с какого голодного края сорвалась?
Я им не говорю, а мычу, рот занят пищей и показываю пальцем в пол. Прожевала и бубню:
— Я оттуда, из-под земли! Крыса я, с тепловухи мы!
— Кошка, дранная ты! Хотя, если будешь умная, то можешь стать кошкой, которая гуляет сама по себе…
И пока он мне говорит, я его, слушая, все жую и жую, что мне второй приносит и смотрит с недоумением…
— Ты все, поняла? Повтори?
— Самой не двигаться, рот не открывать и делать, что мне велят. Так, кажется? — заученно им бубню, пережевывая жадно еду.
— Смотри-ка, какая ты? А теперь, на горшок и спать! Утром тебя отведет он, он же будет тебя охранять, что надо попросишь его. Поняла ты, гулящая Кошка? Да, и забери ночную рубашку, и вот еще, что, забирай бабские штучки, затычки и что-то еще, забирай всю коробку сразу! Буду я еще тебе выдавать прокладки, затычки и всякие бабские щитрости …
Как заснула, не помню, но сон снится и такой правдоподобный…
Будто бы я, так же ела, спала в какой-то кельи, а потом у меня молоко, так и потекло…И я, во сне говорю себе, это от того, что я так много поела…Вот грудь и выросла в два раза и как заболела…Но тут, на меня налетела охрана и кто-то из них говорит мне во сне.
— Ну, вот, что Кэт? Ты теперь Кэт, запомни! Больше ни звука и не шевелись, что скажут, то и выполняй. С себя все снять и стой так. Я позову. И не вздумай повязку снять с глаз. Убью, ты меня поняла? Повтори? А за молоко не беспокойся, его все до капли… Повернись, не туго? Все, пошли…
И я, как стала шагать, то мне просто мука!. Грудь руками поддерживаю и чуть ли не плачу от боли при каждом шаге и мне даже нет никакого дела не до кого, лишь бы облегчить мои страдания…
По тому, как стало прохладно, и следом послышались голоса, даже женский смех я поняла, что меня привели в какой-то зал.
— Сядь, руки на колени и замри! — у самого моего уха и…
Вокруг говорят и щебечут на непонятном мне языке, мужчины и со смехом — женщины… Что это, где я оказалась? Потом, совсем рядом голос женщины с восторгом…
— О, месье, мадам и дальше та-та-та, та-та-та…Говорят и вот, чьи-то руки меня коснулись за груди…Рука мягкая, теплая, женская…Я чуть было не вскрикнула, от напряжения и того, как из меня тут же закапало молоко…
— О! Вюи! Ой, ляля! Ха…ха…ха! — следом, неожиданно касание одежды, тяжесть навалившегося тела и…
Я не смогла не вздрогнуть от сильного и крепкого сжатия того, что раньше было еще так похожее на сосок! А следом… потянули из меня колючие губы и я, я не удержалась…И я, как… Горячая струйка ударила в ноги… Я писалась, и ничего не могла с собой поделать!
Вокруг стали смеяться и меня тут же стали лапать, нажимать больно груди, много рук сразу же и с многих сторон…И я, от каждого прикосновения часто вздыхала и пыхтела, пытаясь не закричать, а потом…
— Мадам, месье…тра-ля-ля… — говорил громко какой-то господин, картавя и касаясь, каждый раз, дотрагиваясь до меня, от которого так приятно пахло коньяком.
Потом стало тихо и только выкрики издалека, а рядом с грудью, кто-то засопел. Я сжалась сильней и тут я почувствовала, как по груди нежно и страшно, чем-то щекотно…Что это? На перышко очень похожее. Но мне от этого не щекотно вовсе, мне больно и так, как будто бы по ней плетью! Кто-то водит и следом у меня, молоко так и полилось…
— О! Ву а ля! Ха. ха…ха! — и неожиданно множество голосов и аплодисменты!
У меня над самым ухом, тот же голос охранника.
— Вставай ссыку…! За мной, быстро…
— Так, постой! — чей-то незнакомый и повелительный, не молодой голос. — Все сдоить и одать моей Герде! Нет! Сначала дай попробовать Янычару. Понял?
— Да, господин Маркиз!
— Ну, а девку, — и тут же, ощутила около себя запах дорого одеколона, табака и спиртного, — девку… — теперь уже цепкие и жесткие руки легли на живот, потом заскользили туда… Я дернулась поневоле, сжимая вместе ноги…
— Ну, а Девку, помыть и после всего, ко мне!
— Будет исполнено, хозяин! — и тут же, меня жестко и сильно снова подхватили руки охранника за локоть и потянули от женского смеха, чьих-то множества голосов, на непонятном мне птичьем языке и я…проснулась…
Первое, что я не поняла, это сон или что? Почему, так болят мои груди?
Осторожно рукой, ой, ой, ой! Они горячие и такие болезненные, не прикоснуться рукой, а на ощупь, как перекаченные баскетбольные мячи! Больно! Ой, как же мне больно! С места не сдвинуться, так все ощущается и еще, меня просто распирает в груди от тяжести…
Кое как, осторожно, словно раненная, согнулась, перегнулась, груди руками поддерживаю и села. А что дальше? Кому мое молоко и кто его будет сосать из меня? Что, как во сне, дядьки и тетки? Или же, как во сне, те же собаки какого-то там маркиза?
И так мне стало себя жалко, что я, потихонечку, стала всхлипывать…
— Мамочка, мама! Родная! Как же мне больно! Как мне нехорошо! И какая же я дура… Что я наделала? Почему, так меня сразу ухватила и не отпускает беда? В чем моя вина? Прости меня, моя деточка, я плохая мать оказалась и тебя не сберегла, не смогла…
И тут же я зарыдала!
Маленький беззащитный и теплый комочек нетерпеливо вертел головкой, открывая крошечный ротик и сглатывая впустую, а потом, коснувшись щечкой ее обнаженной груди, неожиданно быстро повернулся личиком, ткнулся под грудью и…
Все что угодно, но только не таких ощущений ожидала она от младенца, а тут такие?!!!
У нее широко раскрылись глаза, и даже сбилось дыхание, следом все, что было в ней женского, обратилось в ощущения исхода из нее, к такому прекрасному существу, которое присосалось и тянуло из ее груди молоко. И за эти несколько секунд, что произошли у нее с малышом, она, будто бы, обрела новую жизнь! И куда делись, куда пропали ее выражения на лице апатии, безразличия и ощущения никчемной загубленной жизни? Все! Теперь все встало на свои места! Вот дитя и вот, кормящая мать!
Хотя и оно не ее, но она, именно так и почувствовала себя, словно это милое и прелестное дитя как будто бы стало ее, которое она только что родила. Все это отразилось на ее лице и умиротворенной позе.
Все соединилось, наконец-то и инстинктивно приобрело потерянный ранее для нее смысл в жизни. Все! Теперь она кормила дитя! Вот мать и дитя, а все остальное — ничто!
Мы не чувствуем протекание крови в наших жилах, а вот молоко, что с каждыми секундами убывает, то она почувствовала и ощутила сразу же, это было видно по выражению наслаждения на ее лице. И нам, даже показалось, что она чувствовала, как по невидимым и неощущаемым каналам из ее молочных желез, что все это время только наливались и томились, из них, из самой середины мягких и вздувшихся венами тканей груди, из нее потекли волшебные ручейки…
