Уже больше двадцати лет прошло с тех пор, как ее увезли из деревни.
Бабушка увезла, и тем самым спасла.
Гуля и сейчас продолжала видеть эти страшные сны. В детстве она думала, что это всего лишь выдумка ее разума, но чем старше она становилась, тем отчетливее понимала, что это все было в реальности. Просто память запрятала это так далеко и глубоко, что все было покрыто пеленой.
Только эмоции остались все такими же яркими и правдоподобными.
Будучи взрослой, девушка знала, что дом, в котором она родилась и жила первые годы своей жизни, стоит на другом конце деревни. Вернее, его уже не было. Он сгорел.
И от тех далеких смутных днях в ней остались лишь темные, пугающие воспоминания.
Лица своей матери Гуля не помнила.
Остался только силуэт, который склонялся над ней с криком, чтобы ударить. В очередной раз. За то, что под ногами путалась и мешала общаться с мужчинами, которые в доме появлялись регулярно и каждый раз новые.
А еще ощущение постоянной тревоги, отчего малышка постоянно пряталась за грязными, свисающими клочками шторами. От них плохо пахло, но это было единственной её защитой от криков взрослых и их кулаков.
Гуля не помнила, чем питалась, и были ли у нее какие-то игрушки, кроме окурков, что валялись на грязном затоптанном полу - вероятней всего, не было.
Но это был ее мир, и на тот момент другого она просто не знала.
Она была как маленький зверек, который не давался в руки, и появлялся только поздно ночью из-под шторки, или в редкие моменты, когда становилось тихо и шумные взрослые засыпали.
Лишь тогда можно было найти хоть что-то съедобное, что удавалось достать с высокого стола.
Что это была за еда, маленькая трехлетняя девочка не знала.
Но в одну из таких ночей, когда поняла, что дома тихо и тайком шмыгнула к столу, она потянула за серую прожженную от сигарет скатерть слишком сильно, вставая на носочки. Так сильно, что скатерть поехала вниз, и все, что стояло на ней, с грохотом и лязгом упало на пол.
Что-то разбилось, зловонная прозрачная жидкость разлилась на полу, и этого звука было достаточно, чтобы все взрослые соскакивали со своих мест на нетвердые ноги, принявшись кричать.
Они кидались на пол, пытаясь собрать остатки утекающей через щели в полу жидкости в какие-то платки, но у них ничего не получалось. И тогда мама пришла в дикую ярость.
Сбежать Гуле не удалось, и шторка в этот раз не спасла.
Мать била ее остервенело и яростно, не жалея своей силы, и не слыша как малышка кричала: «Мамочка! Мамочка!».
Гуля не умела говорить.
Ее этому никто не учил.
Поэтому ребенок не мог выразить всю свою боль, ужас и горечь оттого, что мамочка не слышала мольбы в ее тонком голоске.
Не понимала, что худые маленькие ножки не способны вынести такой оглушительной ярости взрослого, потерявшего свой рассудок. Боли настолько сильной, что девочка описалась, поджимая ножки под себя.
- Хватит уже! Оставь девчонку! Уши закладывает от ее визга! - рявкнул кто-то из мужчин, толкая мать в спину.
Лишь тогда женщина брезгливо откинула ребенка от себя, а Гуля испуганно забралась под шторку у самого окна, кусая маленькие пухлые губы, чтобы не рыдать вслух, потому что понимала, что если ее услышат, то продолжат бить.
Взрослые забыли о ней сразу же.
Они ругались между собой. Снова что-то били. А Гуля дрожала от ужаса, не чувствуя того, что под окном очень холодно, и первые снежинки стали падать через щели, опускаясь на ее грязные спутанные волосы.
Там малышка и уснула, продрогнув настолько, что тело онемело.
Но выбраться из укромного места или просто пошевелиться она себе не позволяла - было слишком страшно, что о ней снова вспомнят.
Проснулась Гуля от новых криков.
Снова кто-то дрался, и незнакомый женский голос раздался где-то очень близко, отчего малышка забеспокоилась и попыталась отползти в самый темный угол за окном, но двинуться с места не смогла - влажные грязные колготочки намертво примерзли к холодному полу, на котором она сидела. И ноги совсем не хотели слушаться.
А потом шторка неожиданно отодвинулась, и девочка впервые увидела женщину с седыми волосами и глазами, полными слез.
- Птенчик мой! Голубка ты моя! Что же с тобой сделали!
- Это мой ребенок! – закричала мама и попыталась оттолкнуть женщину, но ей не дали этого сделать, потому что вовремя подоспел какой-то мужчина с густой бородой, - Я не позволю вам ее забрать!
- Она и моя кровиночка тоже! Николай, держи их!
- Держу, тёть Марусь! Забирайте внучку и поедем уже отсюда!
Женщина протянула руки к ребенку, который почти скулил от страха, боясь, что ей снова сделают что-то плохое, но не смогла поднять ее на руки.
Колготки просто стали ледяной коркой, которая не отпускала девочку. Их пришлось разрезать каким-то тупым ножом - это все, что смог найти Николай в этом жутком доме. О каких ножницах можно было говорить!
- Не бойся, моя птичка! Теперь все хорошо будет! Больше тебя никто не обидит! - все твердила женщина, вытирая поспешно горькие слезы, потому что не могла сдерживаться, видя избитые худые ножки невинного ребенка. На них живого места не было.
Столько синяков и ссадин, что как ребенок еще ходить мог!
Гуля сжалась и перестала пытаться отползти, потому что лицо этой женщины казалось ей добрым и понимающим.
Все это время, пока она резала грязные выцветшие колготки, Николай выталкивал из дома тех, кто пытался помешать с криками, ругательствами и попытками драться.
Грохот стоял такой, словно дом складывался, но мужчина был сильным и не собирался оставлять в беде ребенка, поэтому выпихал из дома всех людей и запер дверь.
- Вот так, мой птенчик! Ничего не бойся!
Женщина как могла руками прибрала волосы девочки, и надела на ее мягкую вязаную шапочку, и саму закрутила в теплое одеяло, словно куклу, накинув еще и свою шаль, чтобы согреть малышку.
- Идем, Николай. Мы готовы.
Мужчина шел впереди, расталкивая всех, кто пытался броситься на женщину, которая несла перепуганную девочку с огромными голубыми глазищами, где стояли слезки.
Гуля ничего не понимала, чувствовала только, что одеяло никогда еще не было таким теплым и мягким. А как же чудесно от него пахло! Таких ароматов ее маленький носик еще никогда не ощущал, привыкнув к смраду и грязи.
А потом они оказались в салоне машины, где тоже было тепло и вкусно пахло.
Женщина дала малышке попить сладкой вкусной водички, а Гуля едва дышала, боясь поверить в то, что все это по-настоящему. И что ее не вернут обратно, где мама разозлиться и побьет ее снова.
- Тёть Марусь, а ведь она и правда может подать заявление в полицию. - пробасил мужчина тихо, пока они куда-то ехали по заснеженной дороге в полной темноте.
- Пусть подает! Тогда и посмотрим, с кем органы опеки оставят мою девочку! Больше я ее никому не отдам, Николай! Ни сыну, ни этой сумасшедшей тем более! Ты же сам видел это дом!...
- Видел, - мужчина сокрушенно покачал головой и поджал губы под густой бородой, потому что никак не мог поверить, что над родной кровиночкой, над такой малышкой можно вот так бесчеловечно издеваться!
Такое не только в голове не укладывалось - сердце кричало, что не может нормальный человек вот так поступить!
Но ведь поступили же!
Оттого в груди мужчины рокотало от возмущения и ярости.
Вот бы вернуться и переломать им всем кости так, чтобы больше никогда рука не смогла подняться, даже чтобы вилку держать – не то, что бить и обижать кого-то!
Он ведь подозревал, что ничего хорошего не увидит. Тетя Маруся всегда сдержанно говорила о своей невестке и не вдавалась в подробности. Но что будет настолько все плохо – он бы не мог предположить даже!
Главное, что ребенка они забрали, а дальше все будет хорошо.
Малышка хоть и была напугана, а молчала всю дорогу. Только иногда переводила свои большие глаза цвета неба из стороны в сторону и моргала. Она даже не уснула, хотя дорога до вокзала была долгой.
