– Вы должны хорошо поработать со мной руками, – заявил он.
Но мы не умели этого делать. Тогда он взялся показать нам, как это делается, уселся в кресло и принялся полировать себе член. Мы быстро усвоили, что к чему и устроили состязание по натиранию его жезла. Анна, Мицци и я, по очереди сменяя друг друга, обрабатывали его упруго стоящий член, а Мицци начала брать его в рот и сосать. Она исполняла это с такой вдохновенной жадностью, что длинная спаржа Роберта чуть ли не полностью исчезала у неё во рту. Мы обе наблюдали за ней, и Анна захотела сменить её в этом занятии. Однако Роберт ухватил меня за волосы и прижал мой рот к своему шлейфу. Теперь я оказалась при деле. У меня не было много времени на размышления, я вытянула губы и приняла предмет, с которым уже познакомилась другая часть моего тела. Но едва я почувствовала его у себя во рту, как меня охватило небывалое вожделение. Каждое движение туда и обратно, каждый выход и вход эхом отдавался в моей невскрытой ещё раковине, и наезжая и съезжая таким образом по шлейфу Роберта, я вдруг смутно начала представлять себе, как должно выглядеть подлинное соитие. После меня наступил-таки черёд Анны. Но едва только она успела немного полакомиться, как у Роберта ударил фонтан. Она отпрянула и выплюнула первый заряд, полученный ею. Роберт же схватил свой хобот и до конца оттянул вниз крайнюю плоть, а мы все сгрудились вокруг него, чтобы досмотреть пьесу. Вверх резко, крупными каплями устремилась густая белая масса, да так высоко, что целая клякса её попала мне на лицо. Все мы были в полном восторге и страшно взбудоражены.
Мицци тотчас же снова стала приставать к Роберту, умоляя его:
– Ну теперь-то ты будешь сношать меня, ты хочешь?
Однако шлейф Роберта обмяк и беспомощно свисал вниз.
– Ничего не получится, – сказал Роберт, – он у меня больше не встанет.
Мицци была просто вне себя. Она устроилась на полу между колен Роберта, взяла его хобот и сосала, целиком засунув себе в рот, целовала с причмокиванием и одновременно, снизу вверх почтительно поглядывая на парня, восклицала:
– Но когда он снова встанет, ты меня отсношаешь!
Между тем остальные, – Франц, Полдль, Фердинанд, – тоже захотели испробовать вновь открытое совокупление в рот. Таким образом, расплачиваться за всё предстояло Анне и мне, однако дело сладилось очень споро, потому что хоботки у них были ещё маленькими и гораздо тоньше, чем у Роберта.
Я выбрала брата Анны, Фердля, а Анна выбрала Франца. Фердль впал в такое неистовство, что засунул мне свой конец чуть ли не в горло. Мне пришлось ухватить его за корневище и потом самой нежно водить взад и вперёд. После десяти-двенадцати движений у него подкатило. Я ощутила конвульсивное вздрагивание, но наружу вышла лишь одна капелька. И всё же ощущение было такое, будто хобот находился глубоко в моей плюшке, и я почувствовала, что и на меня тоже что-то накатывает. Я не выпускала шлейф Фердля изо рта до тех пор, пока тот совсем не обмяк. А поскольку Анна всё ещё продолжала лизать Франца, я приняла Полдля, который в нетерпении поджидал. Полдль уже опробовал этот способ со своей сестрой. Он действовал исключительно умело, и я могла быть за себя спокойной, когда он входил и выходил так искусно, как будто находился в какой-нибудь плюшке. Меня охватил зуд и спазмы такого блаженства, которое я даже описать не могу. Не задумываясь, что делаю, я начала языком играть на свирели, которая была у меня во рту, и это привело к тому, что на Полдля тотчас накатило. Он крепко ухватил меня за затылок, прижимая к своему шлейфу, и пульсация его кровеносных сосудов только усилила чувство моего вожделения. Его хобот я тоже удерживала до тех пор, пока он не обмяк совершенно.
Затем мы оглянулись на Анну и Франца. Мицци же по-прежнему сидела на полу перед Робертом и посасывала его вялую колбаску. Но Анна вдруг перестала лакомиться и предложила:
– Давай попробуем ещё раз, может быть, он всё-таки войдёт.
Франц кинулся на неё, а мы поспешили к ним, чтобы понаблюдать. Произошло ли это оттого, что шлейф у Франца был таким маленьким, или оттого, что благодаря слюне, оставшейся на нём, он скользил лучше, или оттого, что многочисленные попытки бурения, прежде предпринятые Анной и её братом, уже, должно быть, укатали дорогу, но этого оказалось достаточно, чтобы процесс сдвинулся с мёртвой точки.
– Он внутри! – с ликованием воскликнула Анна.
– Внутри он! – вторя ей, крикнул Франц, а я поинтересовалась у Анны, доставляет ли ей это боль. Однако ответа не получила. Потому что оба совокуплялись с такой стремительностью, что напрочь утратили способность слышать и видеть. Лишь позднее Анна сказала мне, что это было прекрасно.
Тем временем успеха добилась Мицци. Она так долго дразнила и обрабатывала конец Роберта, что тот снова выпрямился и Роберт обрёл способность, наконец, отсношать её.
Мицци была как обезумевшая. Она сама держала себя за груди. Один за другим брала она пальцы Роберта и вкладывала себе в рот. Она опускала вниз руку, ловила шлейф Роберта, нежно сжимала и затем опять втыкала его глубоко в себя. Она так подскакивала под ним, что трещала кровать. Внезапно Роберт нагнул голову, захватил одну из грудей Мицци ртом и принялся лизать сосок, точно так же, как давеча мы поступали с его шлейфом. Мицци плакала и причитала от сладострастия:
– Сношай меня, сношай меня! – прерывающимся голосом выкрикивала она, – ты каждый день должен сношать меня… Этот хобот, этот славный хобот… Долби крепче…Ещё крепче, ещё, ещё!.. Возьми и другую титьку… Другую титьку тоже соси, крепче, быстрее, ах, ах… А завтра ты тоже будешь меня сношать? Приходи завтра вечером… Ты каждый день должен сношать меня… Иисус, Мария, Иосиф… а-а-а… ах!
Роберт издал звук похожий на хрюканье и брызнул. Мицци распласталась как мёртвая.
Роберт, без сомнения, был главным действующим лицом. Анна радовалась, что сегодня она, наконец, совокуплялась как взрослая. Только никто в этот день не придал этому факту значения. А Роберт рассказал нам, что живёт половой жизнью уже два года. Приучила его к этому мачеха. Его отец был парализован, а сам он спал в кухне. Однажды вечером, когда он находился в кухне, а отец ещё бодрствовал, туда вошла мачеха. Начинало медленно смеркаться, и она вплотную придвинулась к Роберту. Они сидели на кухонной лавке рядом друг с другом. И тут она принялась гладить его: сначала по голове, потом по рукам, по бедрам, и, в конце концов, запустила руку ему в штаны. Его конь тотчас же встал на дыбы, едва лишь мачеха коснулась его. Она некоторое время поиграла им, а Роберт, придя от возбуждения в неистовство, схватил её за грудь. Тогда она на секунду отпустила его, чтобы самой расстегнуть одежду, и позволила ему поиграть голыми грудями, затем подвела его руку к соскам и показала, как ему следует действовать. И при этом дышала так громко, что отец из своей комнаты крикнул, что-де там происходит. Мачеха быстро ответила: «Ничего, ничего, я просто сижу здесь с Робертом». При этом она снова взяла Роберта за хобот и поглаживала его.
