— Тебя хочет Валайтис.
Кирилл смотрит на меня, по-видимому, ожидая шока, настороженности, логично возникающих вопросов. Но не получает ничего, кроме прямого и максимально равнодушного взгляда в ответ.
— Это не новость, — в его голосе проскакивают раздражение и внутреннее напряжение, и мне слишком самонадеянно кажется, что связано это в первую очередь с тем, что Измайлов затронул эту тему при мне.
— Он очень настойчив, Кир. И максимально настроен на диалог и компромиссы. Мне кажется, этим нужно пользоваться, пока расклад не поменялся.
Кирилл только морщится и тянется за пачкой сигарет и пепельницей, скорее делая вид, что раздумывает над ответом, чем действительно сомневаясь в своём будущем решении. Настойчивость Глеба вполне объяснима: отказываться от предложения главы правительства, а вместе с тем и наиболее вероятного будущего президента, не самая разумная и безопасная идея.
Павел Валайтис позиционирует себя как самого честного, справедливого и ратующего за родную страну человека, только нужно витать в розовых облаках фантазий, чтобы всерьёз поверить в это. Там, где начинается политика, резко заканчиваются человечность и моральные принципы, зато появляются реки крови, огромные деньги и пьянящая власть.
— Вернёмся к этому вопросу позже, — наконец выдаёт Кирилл, а я ловлю на себе довольную ухмылку Измайлова, отнюдь не случайно решившего сказать об этом именно сейчас. Словно он всерьёз надеется, что моё мнение способно что-то поменять в чёткой и жёсткой иерархии приоритетов и безоговорочных решений его начальника. — Что ещё?
— Пришёл новый отчёт. Там ваши вечерние приключения и ещё кое-что интересное. Лирицкий приехал в офис утром? — Глеб получает согласный кивок и задумчиво трёт подбородок, прежде чем продолжить: — Пару часов назад Юле звонила куратор из её отдела. Изображала волнение и расспрашивала о том, по какой причине Лирицкий задержал всех практиканток вчера. И она была очень и очень настойчива.
— Юля работает на вас? — у меня выходит спросить это спокойно, совершенно ровным и лишённым каких-либо эмоций голосом.
А самой хочется прикрыть лицо руками и по уже сложившейся в последние месяцы традиции спросить: «Почему ты такая дура, Маша?». Ведь я могла бы давно догадаться об этом, занимайся своей работой как следует и не потеряй бдительность, направив и всю свою энергию, и все ресурсы собственной способности анализировать информацию только в одном направлении.
В том самом, что нервно затягивается сигаретой и выпускает изо рта облако сизого дыма с горьковатым запахом, который мне хочется лизнуть языком. Залезть прямо на этот высокий кухонный островок, встать на нём на четвереньки, приблизиться вплотную к нему, почти соприкасаясь кончиками носа, а потом склониться и впиться зубами прямиком в венку на его шее.
Ненавижу тебя, Кирилл.
— Конечно, — кивает Глеб, хотя бы воздерживаясь от высокомерного фырканья и насмешливых комментариев о том, насколько это было очевидно с самого начала.
— Следить за мной?
— Боже, Маша, ты действительно считаешь, что весь мир крутится вокруг тебя? — передразнивает Кирилл мои же слова, но на лице его так и не появляется усмешки, а взгляд жжёт кожу едкой смесью чувств. Возбуждение, злость, зависимость и что-то ещё, особенно крепкое и сильное, что у меня не получается разгадать.
Просто какого-то чёрта с каждым днём наши миры всё больше крутятся только вокруг друг друга.
— Нет, в первую очередь она смотрит за всеми старожилами вашего отдела, отслеживает настроения и слухи, что ходят по компании, и, конечно же, наблюдает за Лирицким. Изначально мы думали, что данные для нас тоже раздобудет она, — Глеб осекается и бросает украдкой взгляд на Кирилла, — но потом планы поменялись.
— Просто так взяли и поменялись? — хмыкаю скептически, даже не надеясь получить хоть от одного из них нормальными честный ответ.
И неожиданно ошибаюсь, вздрагиваю почти испуганно, подняв глаза от кружки с кофе и заметив, как Кирилл снова на меня смотрит, поясняя:
— Ты сама заметила расхождения в данных и сразу же сообщила об этом начальству. Юля отразила это в отчёте. Проще было привлечь тебя к этому делу, чем гадать, что ещё ты откопаешь и как решишь воспользоваться этой информацией.
— Например, как сделала это Вика, — кривится Глеб, — это счастье, что Илья оказался не тем человеком, кого мы искали, иначе сейчас нам вполне вероятно пришлось бы заниматься розысками её тела.
— И ты думаешь, в краже денег замешана наша куратор?
— Вполне вероятно. Или она просто так же следит за Ильей, — Кирилл задумывается, просчитывая все возможные варианты и совсем забывая о тлеющей в его пальцах сигарете, пепел с которой свободно падает на светлую мраморную столешницу. — Он сам говорил, что дядя наверняка будет приглядывать за тем, как он выполняет свою работу. Да и зная Байрамова-старшего, было бы странно, не приставь он какого-нибудь человека для контроля за тем, что творится в компании. Или эта ваша куратор и есть тот человек, или она действительно причастна к махинациям. Как быстро ты достанешь о ней информацию?
— Основное уже есть, там ничего подозрительного я не нашёл. Сегодня ребята покопаются в её родне и окружении, попробуем последить аккуратно, заодно поймём, следит ли уже за ней кто-нибудь другой, — перечисляет Глеб, пока я никак не могу оторваться от этой проклятой сигареты. Дёргаюсь вперёд, вырываю её у Кирилла из рук и остервенело тушу о дно пепельницы.
Я на самом деле жду новый виток переглядываний, усмешек или наглых замечаний, от которых уже начинает потряхивать. Или от них, или от непонятной, раздражающе-зудящей внутри потребности к прикосновениям.
Пусть вскользь, еле-еле, самыми кончиками пальцев к прохладной ладони.
Пусть сильно и яростно, впитывая оставшееся на бумажном фильтре тепло.
Пусть мысленно, в запрещённых к просмотру и не прошедших цензуру фантазиях представляя своё тело в объятиях крепких рук.
— Если она действительно человек Байрамова, с этой Юлей могут возникнуть проблемы, — как ни в чём не бывало продолжает Кирилл, не комментируя и вообще никак не реагируя на мою дурацкую выходку.
— Видишь ли, Маша, Юля уверена, что её нанял для слежки именно Байрамов-старший, а никак не кто-то из нас, — добавляет Глеб, вслед за Зайцевым делающий вид, что ничего не произошло. — Так что ситуация выходит очень… неоднозначной.
— Нам надо как можно скорее разобраться со всеми счетами. Я сам заберу у Ильи всё, что он вытащил из базы, тебе лучше не светиться, — бросает ему Кирилл и хмурится напряжённо, снова отбивает глухой ритм пальцами, решаясь на новые опрометчивые действия. — Привлечём его. Я придумаю, как лучше обьяснить ему происходящее. Попрошу поискать, у кого можно купить доступ в головную компанию Байрамовых, всё же он намного ближе к ним. И… пусть попросит свою подружку помочь с анализом данных.
— Нет! — тут же вскидываюсь я, собираясь отстаивать своё решение до последнего. — Не нужно втягивать Вику в это дерьмо. Большую часть данных из нашей компании я уже просмотрела и смогу закончить всё за эту неделю, пока идут праздники. Нет смысла привлекать новых людей сейчас.
— Может быть у тебя, Ма-шень-ка, есть ещё и способ заставить её или Илью забыть об уже найденных хищениях денег? Тогда давай, поделись с нами соображениями на этот счёт! — его голос звучит уверенно, властно, грубо, а я ловлю себя на ужасно постыдной мысли о том, что мне это безумно нравится. Проглатываю все свои возражения, дышу учащённо, нервно ёрзаю на месте и покусываю губы, а низ живота наполняется щекочущим теплом, мгновенно реагируя на любезно подкидываемое памятью столь же жёсткое и бескомпромиссное «раздвигай ноги».
Мне не хочется, не хочется вспоминать об этом. Смотреть на него с жаждой путника, блуждавшего по засушливой пустыне десяток мучительных лет. Одержимым художником улавливать весь спектр оттенков ярости в его голосе, от жжёной охры к эбонитово-чёрному, сквозь страстный карминовый, прорывающийся подобно языкам бушующего в нём пламени. Пропускать вглубь себя проказу, от которой так долго убегала, закрывалась, защищалась.
