— Ты?.. Я?.. — не переставая дрожать пробормотала она. — Как же можно?.. Мы друзья… Я никогда и… А что скажет Гарл, если?.. Ой, больно же, не дави так…
— Не мы ли мечтали зажить вместе спокойной обеспеченной жизнью? Не нам ли самими Богами уготовано стать мужем и женой? — продолжил я пылко, и тут, издав тихий жалобный стон, моя верная подруга навсегда рассталась со своим, так долго ею оберегаемым, девством.
На следующее же утро отправились мы на невольничий рынок, и встреченные на улицах, завидев плащ мой, кланялись весьма и весьма учтиво. С Денрой же непрестанно, украдкой от остальных, обменивались мы понимающими теплыми взглядами и я едва удерживался от ежеминутного желания заключить ее в объятия. Наша маленькая милая Трина шла меж нами, держа нас обоих за руки. Крикун же находился рядом, ни о чем о произошедшем меж мной и его сестрой не догадываясь.
— Ах, Рассвет, посмотри, как мало ценят они свободу, — вздохнула Глазки, едва только ознакомилась с царящими на рынке ценами. И столько было в ее голосе печали, что я в одночасье был готов всех выставленных на продажу, хоть даже ценой собственной жизни освободить лишь бы не грустила моя любимая жена.
Однако же, понимая что толку от такого самопожертвования будет мало и взяв себя в руки, выбрал я двух девочек-погодков старшей из которой уже двенадцать исполнилось, да еще одну — в возрасте около тринадцати, объяснив Денре, что более зрелых брать мне, как мастеру, не приличествует, ибо, уж если что в невольницах на местных землях ценится превыше всего, так это — юность.
Верная моя жена с этим согласилась, попросив, однако, чтобы ни в коем случае не был я разлучником меж избранницами моими и их матерями, с чем я, восхвалив человеколюбие ее, тут же согласился и, кроме девочек, приобрели мы еще двух, достаточно мило выглядевших, тридцатилетних особ женского пола.
Заинтересованный же в том, чтобы продать побольше товара разом, работорговец, нам еще и скидку сделал, так что от человеколюбия своего мы и немалую выгоду получили. Впрямь, недорого ценили в здешних краях свободу — за этих пятерых заплатили мы даже менее трех золотых.
Придя домой, объяснили первым делом нашим рабыням, что именно их у нас ожидает и как желаем мы одарить их в ответ свободою, после чего пали те ниц и одна из матерей, восхваляя человеколюбие наше, обещалась хоть лично показать дочерям своим что к чему и как доставить мне поболе всяких разнообразных удовольствий, другая же во всем ей вторила, готовая тако же указать своему чаду личный пример.
Умилившаяся столь сильной их тягой к свободе, Денра решила, что, и впрямь, дабы девицы не слишком пугались незнакомыми для себя делами, стоит превратить все в веселую для них игру, в которой и матушки их поучаствуют. Засим предались мы с невольницами всевозможным любовным игрищам, дочерей, однако же, не трогая, а обратив все свое внимание, исключительно, на их матушек.
И Крикун тут потеху немалую нашел, и милая всем нам Трина, мы же с Денрой, хоть не отставали внешне от всех, но все время пытались оказаться рядом друг с другом и я, как бы случайно старался коснуться ее, она же отвечала мне застенчивым нежным взором.
Тем же вечером отправили мы обеих матушек в спальню Крикуна, девиц же — к Денре и Трине, куда и я перебрался. Однако, юных невольниц даже не тронул, ибо не до них мне было, а заключил сразу в объятия рыжеволосую подругу мою.
— Милая Денра, что с вами сегодня такое?.. — удивленно спросила невинная наша Трина, когда по прошествии и четверти часа не разомкнул я объятий.
— Ах, Трина, девочка моя, — алея и смущаясь пробормотала Быстрые Глазки. — Ничего… Разве мы раньше с ним так не обнимались?
— Да нет, — покачало головой милое создание. — Никогда раньше ты не краснела и всегда было это для тебя только веселье. Теперь же… Что на тебя нашло? Ты ведь уже не играешь в наши с папочкой игры, а, как будто, делаешь все по-настоящему.
— Как по-настоящему? — удивилась моя тайная жена.
— Вот какая ты непонятливая! — подернула плечиками Трина. — Ну, знаешь, как говорят, что женщина отдается мужчине? Ты ведь никогда раньше не отдавалась, а просто играла в игры.
— Трина, радость моя, — сказал я, видя, что, ошеломленная такой проницательностью невинного ребенка, Денра не в силах вымолвить ни слова. — Быть может, и правда, произошло меж нами нечто…
— Молчи, Бес… Прости, Рассвет, — перебила меня Быстрые Глазки. — Трина, я уже не девица. И, если ты хочешь, буду тебе вместо матери, раз уж Рассвет тебе вместо отца, хоть мы и играли в такие игры, которые…
— Вы? — рассердилась вдруг Трина. — Как муж и жена? У вас это было? И вы меня не позвали?
— Милая моя дочь и любимая подруженька, — разом оставив меня, Денра заключила в объятия нашу милую маленькую Трину. — Пойми, это случилось так неожиданно. Нет, никогда не смогу я быть тебе хорошей матерью. Знай же, по первому твоему слову я уйду немедленно и никогда…
Тут слезы закапали из ее прекрасных глаз, а Трина разревелась в ответ:
— Еще чего! А где я найду себе лучшую мачеху? Неужели это будет та толстая старуха, на которой папочка женился в порту Жемчужном? Или та девчонка, что вышла за него замуж когда мы покинули дварфов? И я совсем не хочу, чтобы ты куда-нибудь уходила!
Трогательные их объятия настолько умилили меня самого, что и я не мог удержаться от слез и тоже заключил их обеих в объятия.
Конечно же, ни о каких невольницах в ту ночь не могло быть и речи, столь много нежности чувствовал я по отношению к моей милой жене и таким нетерпеливым любопытством загорелась невинная Трина, пожелавшая непременно увидеть, как мы любим друг друга.
Дела мои в местной магической гильдии продвигались, меж тем, неплохо. Изучал я литературные источники мудрости в тамошней библиотеке и занимался с тамошними наставниками, которые учили меня уже не только луч света из посоха концентрировать, но и доводить силу оного до того, чтоб можно было даже возжигать огонь.
Дело это оказалось необычайно трудным, однако же, через достаточный период времени, удалось мне достичь того, что кусок бумаги, на который я обращал силы свои, начинал темнеть, пенька же дымиться, но вот самого пламени не видывал я никогда.
Брат Севрус отбыл к себе в эльфийское государство и простились мы с ним весьма тепло. Напоследок же сей ученый муж вымолил у меня клятвенное обещание написать полное изложение истории моей жизни, дабы было оно всем будущим эльфийским магам в поучение. Немало противился я тому, почитая, что не все в жизни моей примером умеренности, добродетели и благомыслия явиться может, но он чуть ли не на колени предо мною пал, заверяя, что никто младше мастерского звания писаний моих не увидит. А в таковом звании можно уже зерна от плевел отделять научиться.
