Мила Бояджиева - Бегущая в зеркалах

Мила Бояджиева

Бегущая в зеркалах

Всем, кого люблю,

и А.К.Троицкому,

в том числе.

ПРОЛОГ

Облачным, но светлым декабрьским утром 199... года я наконец вырвался из Нью-Йорка, оставив в неряшливом одиночестве опостылевшие апартаменты под крышей огромного билдинга и переместив свой скромный, но увесистый багаж на борт трансатлантического гиганта "Морро Касл", отбывающего на Багамы.

Накануне отъезда мой советник и личный секретарь жестом карточного шулера метнул на письменный стол веер ярких бумажек: билет компании "Роял Каррибиан" в одноместную каюту первого класса, глянцевый буклет, представляющий породистый профиль и анфас океанского богатыря с подробным описанием его умопомрачительного внутреннего содержания, а так же вырезанную из "Нью-Йорк таймс" статью. Автор статьи "Звезды в океане" с ажиотажным захлебом перечислял звучные имена тех, кто оказал честь своим присутствием блестящему во всех отношениях экваториальному лайнеру.

Если три-четыре года назад возможность лицезреть на борту шейхов, кинозвезд, биржевых воротил, промышленных магнатов и отряд квалифицированных журналистов могла заметно поднять мой жизненный тонус, а отсутствие собственного имени в списках бомонда его же снизить, то теперь все обстояло наоборот. Я стал достаточно состоятелен и знаменит, чтобы утолить покладистое тщеславие без допинга громких знакомств, и слишком озабочен своей собственной проблемой, именуемой " творческим кризисом". чтобы не заподозрить иронии в приклеенному газетчиком к моему писательскому имени определению "плодовитый".

Темно-коричневый кофр, погруженный на борт "Морро Касл", хранил три варианта рукописи моего двадцатого романа, процесс создания которого явно зашел в тупик.

Запершись в комфортабельной каюте, я решил ограничить общение с внешним миром вылазками в тихий ресторан и моционом к ближайшему бару. Отрадно было вообразить, лежа с томиком ненавязчиво-гениального Монтеня, что метрах в четырех над моей головой лопочет, улыбается камерам нарядная, благоухающая толпа с удельным весом в пол знаменитого лица на один квадратный фут.

Капитан судна объявил в первый же вечер плавания "Бал величайших знакомств" с ведением репортажа для "Светской хроники", так что я мог не вставая с кровати наблюдать за порханием одухотворенного тележурналиста, вещающего то из корабельной кухни, изобилующей живописными развалами всевозможной снеди, то из радиорубки с задумчиво-сосредоточенными офицерами, то из самой гущи бальной тусовки - из ее яркого оранжерейного букета, в котором не было ни одного заурядного экземпляра.

Мелькали обнаженные плечи, сияющие улыбки, чернокожий дирижер с зажатой тройным лоснящимся подбородком нежно-розовой бабочкой представил оркестр, готовый исполнить любой шлягер по заказу всякого размечтавшегося гостя. С широким зевком я выключил телевизор и натяну на голову одеяло. Из отдаления, как сквозь вечерний провинциальный парк, доносилась ретроспектива хитов от Синатры до Мадонны. Я мысленно пробегал списки собравшихся в зале, пытаясь вычислить заказчиков и приманить осторожно подступающий сон.

Было уже около полуночи, когда в дверь постучали и кто-то назвал мое имя. Велюровые халаты и шелковые пижамы - не моя слабость. Но даже то, что я успел натянуть мятую джинсовую рубашку, оказалось кстати, поскольку в коридоре стояла незнакомая дама.

- Можно войти? - не дожидаясь ответа она быстро захлопнула за собой дверь и припала к ней с видимым облегчением. Посетительница - в длинном черном плаще. усеянном искрящимися водяными брызгами, с тяжелой спортивной сумкой на плече - выглядела так, словно явилась с дождливой улицы.

- Присаживайтесь, мисс.. - предложил я , придвигая гостье пухлое кресло и воровским движением прикрыл голые ноги пледом.

- Пришлось пробежать по верхней палубе. Кажется собирается шторм, откинув длинные мокрые пряди, она шагнула в световой круг и протянула руку: - Меня зовут А.Б.

Да я уже и сам видел, что это была она! Человеку, пробывшему в Штатах хотя бы неделю, легче было бы не узнать президента, чем эту девушку. Ее присутствие на экранах, рекламных щитах, журнальных обложках стало столь же привычным, как дорожные указатели на автобанах. И все же привыкнуть к ее лицу было невозможно. Даже такая - не сотворенная усилиями визажистов и кутюрье, в дождевой россыпи на взлохмаченных волосах, с размывами туши под строгими глазами - она была неправдоподобно хороша.

- Вас трудно не узнать. Очень приятно, мисс А.! - вслед за гостьей я сел, засунув под кресло босые ступни.

- Мне тоже известно, кто вы. Добрый вечер, господин N! Не буду скрывать - я заплатила приличную сумму за информацию о вас. В качестве компенсации затрат хочу попросить об одной услуге - принять в дар мое личное досье. Подлинное, разумеется.

Она сюрпризно улыбнулась. В сочетании с чистейшим русским языком последних фраз эффект получился фантастический. Как я, так и А.Б. считались коренными американцами.

- Мне нужна ваша помощь. Прошу вас о благодеянии или о подвиге - не знаю... Возможно, это щедрый дар, а может - "приглашение на казнь". Боюсь, мне не удастся толком объяснить. Слишком мало времени... Вы позволите?

Я подскочил, что бы снять с нее мокрый плащ и явить взору снежное кружево очень простого, очень открытого, длинного вечернего платья. У меня даже мелькнула мысль, что придется обогатить свой лексикон, если придется писать об этой Фее модных подиумов.

- Не успела переодеться - удрала прямо с бала. Завтра растрезвонят: "А.Б. исчезла подобно Золушке в самый разгар веселья!" Мне было необходимо улизнуть незамеченной.

- Это столь опасное свидание? -глубоким бархатным баритоном осведомился я.

- Полагаю, да... Никто ни при каких обстоятельствах не должен узнать о нем, прежде чем вы не выполните моей просьбы...Я не вправе просить, а тем более настаивать, но, пожалуйста, верьте мне! Все, о чем шумит сейчас пресса - гнусная ложь.

-М-м-м... - неуверенно отреагировал я , отчасти знакомый с версиями гремевших вокруг ее имени скандалов. Во всех вариантах домыслы относительно А.Б. и в самом деле звучали более чем странно.

Она подняла на меня молящие глаза и пододвинула к моим ногам тяжелую сумку:

- Верьте всему, что прочитаете в этих бумагах. Каким бы невероятным вам все это ни показалось.

- Вы прекрасны. Наверно, этого достаточно, чтобы совершать ради вас безрассудства, стать героем или преступником. Найдется немало людей, готовых отдать очень многое за ваше досье независимо от его достоверности. Но почему вы пришли ко мне? Я что - самый проницательный, покладистый или наиболее доверчивый? - мне не хотелось выглядеть простаком, клюнувшим на блесну.

- Все проще и намного сложней: вы - свой! Случайно я кое-что узнала о вас еще там, в России. Потом прочла несколько ваших книг и купила сведения, которые вы предпочитаете не разглашать. Доказательство - язык, на котором мы сейчас говорим, и мои бумаги. Из них вы поймете, что наша встреча далеко не случайна. Только вы, вы один можете сделать это!

А.Б. вдруг вскочила и замерла у двери, к чему-то прислушиваясь.

- Пожалуйста, тише! - она по-детски приложила палец к прекрасным губам и привстала на цыпочки. - Слышите? - Засиявшие глаза показали на потолок.

Сверху, из затухающего бального гомона, медленно потянулись завитки первых вальсовых тактов.

- "Сказки венского леса" - я заказала специально для вас. Но не потому, что вы написали "Трех Штраусов". Это в честь того, что вам предстоит еще сделать... Если по какой-то причине моя просьба покажется невыполнимой, утопите бумаги в океане - мне они больше не понадобятся.

А.Б. посмотрела на меня долгим, печальным и, мне показалось насмешливым взглядом. Я готов был поклясться, что всегда знал и любил этот взгляд. Прежде чем я успел покинуть кресло, А.Б. исчезла, подхватив шуршащий палой листвой плащ. Сверху гремел, добиваямою растерянность, окрепший, ликующий вальс, у босой ноги бездомным щенком приткнулась чужая сумка, в воздухе парил аромат "Arpejio" - как раз тех духов, которые я давно научился распознавать, как опытный коп дактилоскопию своего любимого преступника.

До жидкого рассвета, с любопытством прильнувшего к иллюминатору, я разбирал исписанные листы, стихи, фотографии, письма, газетные вырезки, обрывки дневников и прочую бумажную мелочь, забивающую обычно ящики старых письменных столов. Меня влекло не любопытство, не принятое вместе с чужой сумкой обязательство, не смутная перспектива хорошего заработка. Увы. Это было сладкое смирение обреченности: медленно и неотвратимо, с тревожным недоумением человека, окликнутого по имени на безлюдной горной вершине, я погружался в мир, неуловимо и тесно соприкасавшийся с моим собственным...

Когда часы пробили семь, я воровато покинул свое убежище, волоча по лестнице темно-коричневый кофр. На палубе, в липком, въедливом тумане, я вскрыл толстобрюхий чемодан и широким жестом сеятеля стал кидать за борт тяжелые папки. Проводив последним взглядом свои уходящие под воду рукописи, вернулся в каюту и набил кофр содержимым дарованной сумки. А потом лежал, сверля недоуменным взглядом притихший потолок и размышляя, как случилось со мной - завзятым изобретателем невероятных банальностей, банальнейшая из литературных "случайностей": я стал владельцем грандиозного, сногсшибательного и невероятно живописного сюжета?!