Лариса Уварова
Всему свое время
Когда самолет наконец приземлился, сердце Лики предательски защемило. А она-то полагала, что смогла, сумела-таки основательно подготовиться к этой встрече! Лика тяжело вздохнула и посмотрела в иллюминатор. Знакомый пейзаж, хотя и изрядно позабытый.
Ее город. Город, в котором она родилась и выросла. Родители… Шесть лет прошло с того черного дня, но боль не оставила. Особенно тяжело, когда накатывают воспоминания. Поэтому Лика старалась не вспоминать. Но разве можно без этого обойтись сейчас? Хотелось бы, да не получится! Ведь знала же, знала! Может, все-таки права Марина и ей вовсе не стоило сюда возвращаться? Что ее здесь ждет? Скелеты в шкафу? Сможет ли она справиться со всем этим, если уже сейчас, в самолете, сердце так замирает? И такое чувство, будто оно не выдержит, не справится…
Лика тяжело вздохнула и, дождавшись приглашения стюардессы, вышла из салона самолета. «В конце концов, — думала она, спускаясь по трапу, а потом ожидая багаж, — в любой момент я смогу вернуться к Марине. Хотя, правильнее сказать не «вернуться», а «сбежать»? Так вот, сбежать к ней никогда не поздно. Но это — самый крайний вариант. Только на тот случай, если уж совсем станет невозможно жить среди воспоминаний».
Ведь ее сюда тянуло и она прекрасно знала — да и сейчас знает, чего уж там! — что без этой поездки, без этой попытки вернуться, дальнейшей жизни у нее не получится. Как там говорится? «Хочешь начать новую жизнь — вернись туда, откуда тебя послали»… Лика усмехнулась, подхватила багаж — два чемодана, сумку — и вышла в город.
Ей казалось, что даже воздух в этом городе будет каким-то иным, особенным. Она вздохнула полной грудью и задержала дыхание. Выдохнула и поняла, что воздух здесь самый что ни на есть обычный. Городской смог, к которому примешана изрядная доля запаха самолетного топлива. Ничего особенного. Лика снова невесело усмехнулась и отправилась к остановке. Сколько еще обманутых ожиданий и надежд ждет ее здесь? Однако думать об этом не хотелось, а потому она зашагала быстрее, посматривая не без любопытства по сторонам.
Едва Лика подошла к остановке автобуса и поставила багаж на землю, как к ней подскочил шустрый парень с веселыми карими глазами и россыпью веснушек на курносом носу.
— Девушка, могу я предложить вам свои услуги?
— Какие? — опешила она, не сразу сообразив, что перед ней «частник».
— А какие вам нужны? — не растерялся он.
— Ох, извините, — слегка стушевалась Лика, отругав себя за рассеянность. — Да, конечно, мне нужно на Южно-Зеленую.
— Прошу, — парень сделал приглашающий жест и добавил, подхватив два Ликиных чемодана: — Позвольте-ка чемоданчики…
Она прошла за парнем на автомобильную стоянку, села на заднее сиденье красных «Жигулей» и сразу же предупредила его, что город она знает как свои пять пальцев, а потому везти ее окольными путями, по крайней мере, бессмысленно. Парень хитро заулыбался, понимающе кивнул каштановой головой и подмигнул, глядя в зеркало заднего вида:
— Заметано, землячка.
— И еще, — чуть подумав, добавила Лика, глядя через зеркало ему в глаза, — к беседе я не расположена, поэтому сделайте одолжение — поезжайте молча и быстро. Спасибо. — И отвернулась к окну, довольная, что пресекла на корню всяческие разговоры, тем более что парень смотрел на нее явно заинтересованно.
Он включил самую попсовую из всех возможных радиостанций и дал газу. И как назло, зазвучала песня, которая и в душевном-то равновесии наводила на Лику тоскливое настроение. Она нахмурилась. «Не хватает только сейчас разрыдаться! — раздраженно сказала она себе. — Ну, подумаешь, песня как песня — любовная баллада в исполнении двух заграничных звезд, которые очень прочувствованно поют о том, что у тебя есть больше, чем ты можешь дать. Ее гоняют всюду, где только возможно, поэтому нечего нюни распускать». Но Лика знала, что эти ее «нюни» вовсе не от песни. Кстати, она уже кончилась, а предательский комок, подступивший к горлу, так и остался. Лика еще раз приказала себе не распускаться и попыталась сосредоточится на пейзаже, мелькающим за окном. Пока он ни о чем ей не говорил, но когда въехали в город и оказались в ее районе, Лика стала присматриваться, отмечая произошедшие перемены.
Да, все вокруг заметно изменилось. Вот здесь, помнится, стоял кинотеатр, в который они бегали после уроков и на каникулах. А теперь — какой-то развлекательный комплекс. А вот здесь был пустырь, теперь — рынок, непременный атрибут современности. Тут стоял памятник обладателю «горячего сердца и чистых рук». Помнится, папа («Ох!»..) водил ее сюда совсем маленькой, тогда еще и не Лику, а Линочку, и рассказывал о революции, гражданской войне. И почти никогда — о своей работе. Только позже, став постарше, она узнала, что папа тоже с «чистыми руками и горячим сердцем» и служит в МВД. Он очень гордился своей профессией, это ей было известно наверняка. Считал, что действительно служит Родине. Да так, наверное, и было.
Позже, когда началась незабываемая, перевернувшая представление о жизненном укладе не у одного поколения, перестройка, папа по-прежнему считал, что приносит пользу Отчизне. Он стал начальником отдела по борьбе с экономическими преступлениями. Круто? Лике так не казалось. Она вообще воспринимала отца отдельно от службы, тем более что ходил он всегда в штатском и любил говорить, что на работе только штаны просиживает. Но это так, ради красного словца. Отец, конечно, не сидел сложа руки. Дослужился до полковника. И в Москве числился на хорошем счету. Его не единожды звали в столицу. Примерно раз в полгода, в течение, наверное, лет трех, этот вопрос поднимался у них дома. Папа был против, мол, где родился, там и сгодился. Его выражение. Но вот мама… Она настаивала. Нет, не давила в открытую, но деликатненько подталкивала его к перемене места, вздыхала и, опуская глаза, говорила: «Хорошо бы, Толя»…
И ее психологические атаки на в общем-то закаленную нервную систему отца в конце концов оказались успешными — он дал-таки согласие на перевод. Лика тогда была в одиннадцатом классе и главным маминым аргументом стало то, что «девочке нужно учиться дальше». Она поднимала глаза и говорила: «Ты же сам понимаешь, что лучшее образование — столичное. И вообще, «должно быть у Кузи детство, должен быть у Кузи зоопарк»… Последнее, надо полагать, означало: у нашей дочери должно быть самое лучшее образование. И после долгих, томительных уговоров папа все-таки сдался.
Вдвоем с мамой они поехали в Москву «на разведку». Папа, человек самолюбивый, решил ехать на собственной машине. Это было, конечно, ребячеством, потому что дорогу полностью оплачивало министерство, хоть самолетом, хоть поездом. Но для него принципиально. Мол, пусть в главном и уступил, но хоть в мелочах проявлю твердость. Да уж, проявил…
«Стоп! Стоп, Лика! — глубоко вздохнув, мысленно прикрикнула она на себя. — Хватит! Не вздумай разреветься сейчас! Реветь будешь дома!»
Дом. Их дом. Она увидела его сразу же, как только машина свернула на Южно-Зеленую. «Господи, помоги!» — взмолилась Лика, боясь, отчаянно боясь войти в их дом, подняться на их этаж, оказаться в их квартире.
— Какой дом? — напомнил о себе водитель.
— Вот тот, с красным торцом, — откликнулась она, даже не взглянув на него. — Второй подъезд с этой стороны.
Машина остановилась. Лика расплатилась, вышла и приказала себе не оглядываться по сторонам. Будет еще время. «Иди в квартиру, — велела она себе, — там и будешь выть». Парень помог ей с чемоданами, поднес их к самому лифту, взглянул на нее с надеждой и, набравшись смелости, проговорил:
— Может быть…
— Не может, — отрезала Лика. Парень даже несколько опешил от ее резкого тона. Ей было стыдно, и она добавила более мягко: — Не надо. Не стоит. Извините и спасибо. До свидания.
Парень сник, буркнул «до свидания» и вышел из подъезда.
Лика загрузилась в подошедший лифт, нажала кнопку седьмого этажа. Двери закрылись, лифт, вздрогнув, начал подниматься. Затем, после еще одного толчка, двери открылись. Седьмой. Квартира направо. Ключ вошел в скважину не сразу. Один замок, другой. Прежде чем открыть дверь, Лика зажмурилась. С закрытыми глазами поставила в прихожей чемоданы, шагнула внутрь, захлопнула за собой дверь, прислонилась к стене, глубоко вздохнула и только тогда открыла, наконец, глаза. Потом медленно спустилась вниз по стене и осела на пол. Слезы, сдерживаемые всю дорогу, потекли по щекам.
Три дня Лика никуда не выходила. В первый же вечер она нашла в себе силы спуститься вниз, в магазин, закупить кое-какие продукты и бутылку коньяка — именно этот напиток предпочитали родители. Вернувшись, осталась наедине со своей болью, горькими мыслями, слезами и терзаниями, а главное — воспоминаниями, о том своем прошлом, о котором последние шесть лет жизни старательно привыкала не думать.
