— Не хватает только одной фигуры на лугу — ее, идущей мне навстречу, — подумал Сайфер. И тут же ему пришла в голову мысль: если бы она была здесь, видел бы я что-нибудь, кроме нее?
В Пентон-Корт у дверей его встретила служанка.
— Сэр, вас дожидается мистер Дикс.
— Мистер Дикс? Что вы! Где же он?
— В гостиной, сэр. Он уже часа два ждет.
Сайфер, очень обрадованный, сбросил ей на руки шляпу и пальто и поспешил приветствовать нежданного гостя. Он нашел Септимуса сидящим в полумраке у французского окна, которое выходило на лужайку. Молодой человек вписывал в свою записную книжку какие-то сложные вычисления.
— Дикс! Дорогой! — Сайфер крепко сжал его руку и похлопал по плечу. — Я страшно рад — больше чем рад. Что вы тут делали?
Септимус показал ему записную книжку.
— Пытался решить вопрос: возрастают расходы на воспитание мальчика с того дня, как он начинает кормиться из рожка, и до того, как оканчивает университет, в арифметической или геометрической прогрессии?
— Это зависит от его пристрастия к жизненным благам, — засмеялся Сайфер.
— Боюсь, что тот мальчуган, которого я имею в виду, будет очень расточителен. Когда у него чешутся зубки, он грызет итальянскую резную статуэтку пятнадцатого века из слоновой кости, изображающую Иоанна Крестителя, — я приобрел ее случайно: зашел в магазин купить кошелек, а мне всучили это — и воротит носик от кораллов и четок. И было бы еще что воротить! В жизни своей не видел у ребенка такого крошечного носика. Я изобрел машинку для его удлинения, но мать не позволяет мне ее испытать.
Сайфер выразил сочувствие миссис Дикс и осведомился о ее здоровье.
— Недурно. Она провела несколько недель в Оттето-сюр-Мер, в Нормандии, и это пошло ей на пользу. Теперь она в Париже, под крылышком мадам Боливар, и останется там до тех пор, пока ей не захочется вернуться в свою квартиру в Челси, из которой жильцы уже выехали.
— А вы?
— А я бросил, наконец, свой отель Годе и вернулся сюда, в Нунсмер. Может быть, потом, когда вернется Эмми, я сдам этот дом, заберу Вигглсвика и перееду в Лондон. Она обещала подыскать и для меня уютную квартирку. Женщины, знаете, это умеют — находить квартиры и устраиваться.
Сайфер предложил ему сигару. Септимус закурил, неловко держа ее кончиками длинных нервных пальцев, пальцы же другой руки излюбленным своим жестом запустил в волосы.
— Я подумал, — нерешительно пояснил он, — не зайти ли мне к вам, прежде чем идти в усадьбу. Там придется отвечать на вопросы, что-то объяснять. Моя жена и я — у нас чудеснейшие отношения: мы большие друзья, но вместе нам жить невозможно. Во всем, разумеется, виноват я. Разве со мной кто уживется? У меня, знаете, невозможный характер: я резкий, грубый, сухой человек, вообще неприятный в совместной жизни. И для ребенка это не полезно. Мы страшно ссоримся, т. е. Эмми не ссорится…
— Из-за чего? — серьезно спросил Сайфер.
— Из-за любого пустяка. Понимаете, если я требую, чтобы мне подали завтрак за час до обеда, это же вносит беспорядок в хозяйство. И потом эта машинка для удлинения носа и прочие мои изобретения, относящиеся к ребенку, — ведь это может убить его. Возьмите на себя труд объяснить им все это; скажите, что наш брак — ужасная ошибка со стороны бедной Эмми и что мы решили жить врозь. Вы сделаете это для меня? Вы мне не откажете?
— Не могу сказать, чтобы это доставляло мне удовольствие, — очень огорчен такой новостью. Нечто подобное я заподозрил еще раньше, когда встретил вас в Париже. Но постараюсь, как можно скорее, повидаться с миссис Олдрив и все ей объяснить.
— Благодарю вас. Вы не знаете, какую огромную услугу мне оказываете!
Септимус вздохнул с облегчением и снова закурил сигару, погасшую за время их разговора. Наступило молчание. Гость мечтательно разглядывал деревья на знаменитой лужайке, выходившей к железнодорожному пути. Под вечер туман сгустился и тяжелыми клочьями повис на деревьях, небо стало свинцовым. Сайфер смотрел на Септимуса, глубоко взволнованный, готовый закричать, что он все знает и не верит детской выдумке о дурном характере своего друга и его небывалой черствости. Всем сердцем он рвался к этому человеку, одиноко живущему на высотах, недоступных простому смертному. Его переполняла жалость к нему, граничащая с благоговением. Возможно, Сайфер преувеличивал, но он ведь был идеалистом. Ему и крем казался солнцем на его небосклоне, и Зора — путеводной звездой.
Темнело. Сайфер позвонил и велел принести лампу и чай.
— Или вы, может быть, хотите позавтракать? — смеясь, спросил он.
— Я только что поужинал. Вигглсвик ухитрился отыскать в буфете кусок сыра, но я его зарыл в саду. — Улыбка скользнула по лицу Септимуса, как бледный луч света по воде в пасмурный день. — Вигглсвик глух. Он не услышал.
— Мошенник он у вас и лодырь. Зачем только вы его держите?
Септимус поправил языком свесившийся конец сигары — он так и не научился как следует держать сигару во рту — и в третий раз закурил ее.
— Вигглсвик мне полезен, — возразил он. — Он помогает мне оставаться человеком, а то я могу превратиться в машину. Ведь я живу среди машин. Я много работал эти месяцы над новой пушкой — вернее, над старой своей пушкой. Это теперь будет скорострельное полевое орудие. Идею мне подсказал мною же изобретенный оптический прибор. Описание у меня в кармане, а модель — дома. Я привез ее с собой из Парижа.
Он вытащил из кармана свернутую в трубку тетрадь и принялся ее разглаживать.
— Мне бы хотелось показать это вам. Хотите?
— Я чрезвычайно заинтересован.
— Видите ли, я все время что-нибудь изобретаю. Это происходит помимо моей воли — такой уж уродился. Но рано или поздно я всегда возвращаюсь к пушкам. Не знаю, почему. Надеюсь, вы больше не пытались навязать кому-нибудь мои морские пушки большого калибра? Я потом все тщательно продумал, проверил и пришел к убеждению, что та идея неосуществима.
Он беспечно улыбался, хотя потратил на эту работу несколько лет жизни. Сайфер, на совести которого пушки лежали всей своей двестипудовой тяжестью, вздохнул с облегчением. Колоссальность замысла вначале пленила его воображение, падкое на замыслы крупного масштаба. Его неопытному взгляду показалось, что идею будет легко реализовать, однако его друг, специалист по морской артиллерии, беспощадно разрушил все иллюзии. Он и теперь не решился бы рассказать об этом Септимусу, но тот заговорил сам, и притом очень спокойно:
— Да, я знаю, они хороши только на бумаге. Я вижу, в чем состояла моя ошибка, но все равно морская артиллерия меня больше не интересует.
Он помолчал, а потом задумчиво пояснил:
— В этот раз, когда мне пришлось переплывать Ла-Манш, я очень страдал от морской болезни.
— Давайте посмотрим ваши полевые орудия, — подбодрил его Сайфер. Памятуя слова эксперта, он не особенно надеялся на то, что Септимусу повезет на суше больше, чем на море, однако любовь и жалость к изобретателю внушили ему интерес и к изобретению. Септимус просиял.
— Это совсем в другом роде, — предупредил он. — Видите ли, тут у меня больше знаний.
— Все от бомбардира? — засмеялся Сайфер.
— Кто знает, может быть, и так.
Он разложил на столе диаграмму и принялся объяснять. Речь его сразу стала уверенной, быстрой и четкой; глаза утратили полусонное выражение, в голосе зазвучали восторженные нотки. На полях диаграммы он чертил в разрезе наиболее известные из современных орудий, наглядно демонстрируя преимущества своей пушки — ее скорострельность и дальнобойность. По его словам, она могла делать больше выстрелов в минуту, чем любое другое орудие. Заряжается пушка автоматически; новый прибор для наводки делает прицел математически точным; сила боя — какой еще не бывало в истории огнестрельных орудий; устройство настолько несложное, что с ней может управиться и ребенок.
Объяснения Септимуса были настолько ясны, что такой сметливый человек, как Сайфер, не мог не уловить сущности изобретения. На все его вопросы Септимус давал вполне удовлетворительные ответы. Однако в душе Сайфер опасался, что эксперт сразу найдет погрешность и отнесет и это новое изобретение к числу бесполезных фантазий.
— Если все так, как вы говорите, то на этом можно нажить состояние, — сказал, наконец, Клем Сайфер.
— Нисколько не сомневаюсь. Завтра я пришлю вам с Вигглсвиком модель — увидите сами.
— Что же вы намерены с ней делать?
— Не знаю. Я никогда не знал, что делать со своими изобретениями. Был у меня один знакомый в отделе патентов, который помогал мне их добывать. Но он теперь женился и живет где-то в Белхеме.
— Но, может быть, он еще служит в отделе патентов?
— Возможно. Мне не пришло в голову узнать. Впрочем, и от патентов мне до сих пор было мало пользы. Недостаточно ведь получить патент — надо его еще пристроить. Может быть, вы согласились бы заменить в нашем договоре орудия большого калибра этими.
