Она чувствовала себя чуть ли не ровесницей Тимолеона, но гораздо более свободной в поступках. Правда, ей слишком редко удавалось так легкомысленно проводить время. Геба тоже ничего не имела против: шустрая, проворная в услужении, нубийка больше любила дремать на солнце, потягиваясь, как большая ленивая кошка.
Они расположились на самом краю рыночной площади, неподалеку от возвышения, где еще совсем недавно в одиночестве сидел Антоний — неужели это было только вчера? Диону тогда поразила холодная бесстрастность его лица.
В это утро Антония здесь не было — или только пока не было. Отсутствовало даже его кресло, которое всегда появлялось вместе с триумвиром. Единственное место, где оно еще не побывало — корабль Клеопатры. Египет остается независимым государством, что бы там ни думали римляне.
Диона съела лишь половину своего виноградного листа, а остальное отдала маленькой бездомной кошке, худущей — кожа да кости, — с огромными голодными глазами. Уронив кусочек мяса, кошка протянула костлявую лапку, подхватила кусочек и отправила в рот, совсем как ребенок.
Геба зашипела, сотворив руками знак против дьявола, и попыталась отогнать кошку.
Диона остановила ее.
— Не надо. Это дитя Матери Баст[11]. Смотри — она понимает нас. Кошечка на минуту оторвалась от своего мяса, прошипела ответ Гебе и, застенчиво взглянув на Диону, что-то спросила тихо, почти неслышно: «Мяу?»
— Мяу, — ответила Диона.
Кошка благодарно потерлась головой о ее руки.
Диона поднялась, собираясь идти дальше, кошка последовала за ней. Диона не прогоняла ее. Если кошка решила остаться с ней, значит, сама Бастет благословляет ее, но не стоит торопить события: кошки принадлежат лишь сами себе и своей богине, они слишком редко идут к людям.
Недалеко от статуи Афродиты тянулись рыбные ряды. Диона купила пригоршню маленьких соленых рыбок: в ее доме в Александрии жили кошки — большие любительницы этого лакомства. Чуть дальше женщина продавала парное козье молоко. С большой чашкой молока Диона снова устроилась у статуи. Часть она выпила сама, часть отдала Гебе и немного — кошке: та съела пару соленых рыбок и теперь ей ужасно хотелось пить.
Неожиданно Диона заметила, что за ними наблюдают. Она знала, конечно, что римляне надевают тоги лишь в особых случаях, поскольку эта одежда слишком неудобна для повседневной носки. Но ее все же весьма удивил вид Луция Севилия, гаруспика, — он был в таких же сандалиях из мягкой кожи и тонкой льняной тунике, как и у всех жителей Тарса. Судя по всему, его эта встреча не удивила.
— Доброе утро, — поздоровалась она.
— Доброе утро, — вежливо ответил он, лишь слегка покраснев. — Ты всегда подбираешь бездомных кошек, когда бываешь на рынке?
— Да нет, пока не приходилось. Она сама за мной увязалась.
— Да, подлизываться они умеют.
Кошка подняла голову, изучающе посмотрела на римлянина и вынесла свой вердикт: «Мур-р-р». Казалось, она мурлычет вся — от ушей до кончика хвоста.
— Она говорит, что тебе нужна строгая мать, — перевела Диона, — но не может же она усыновлять всех подряд.
— Особенно сироту из Рима?
— Кошкам все равно, к какой вере или какому народу мы принадлежим. Люди есть люди, жалкие создания, где бы ни родились.
Гаруспик засмеялся. Здесь, на рынке, среди простых горожан, он вел себя более непринужденно, чем на приеме у Клеопатры. Диона намекнула, что Луций может взять кошку себе, но он сделал вид, что намека не понял.
— Наверное, ты держишь собак, — поразмыслив, предположила Диона.
— О, псы очаровательные создания, только уж очень зависимые.
— Но разве римляне не предпочитают подобострастие независимости?
Луций Севилий понял, что она имела в виду, и глаза его вспыхнули, но, кажется, не рассердился. Скорее он был немного удивлен.
— Римляне — возможно. Но я — нет.
Громко замурлыкала кошка. Она доела наконец свой завтрак и теперь забралась на колени жрицы, намереваясь умыться. Луций уселся рядом — должно быть, он не имел обычной для римлян привычки гордо стоять в любых обстоятельствах. Он по-мальчишески поджал ноги и стал рассматривать прохожих.
«До чего же хорош, — подумала Диона, — и, похоже, не сознает этого».
Кошка закончила утренний туалет и попыталась завернуться в полу платья Дионы. Геба, сидящая на корточках неподалеку, у стены дома, кинула на нее гневный взгляд, но кошка ничуть не испугалась служанки.
— А твой сын сегодня в городе? — неожиданно поинтересовался Луций Севилий.
У Дионы чуть сердце не остановилось.
— Почему ты спрашиваешь? Ты его видел? Что он делает?
— Ничего особенного, — успокоил ее Луций. — С ним еще один мальчик, помладше. Они играют в салочки. Была на нем ярко-зеленая туника?
— О боги, нет. Если это все, что он натворил, — я просто счастлива.
— Довольно странный оттенок зеленого, — добавил римлянин, — чересчур яркий, по-моему. Надеюсь, он не отдал за нее кучу денег?
— Нет. Кошелек у Диомеда.
— Диомед — это, по-видимому, стражник, — заключил Луций, — а мальчики — ваши сыновья.
— Только один, старший. Младший — сын царицы. Да. Птолемей Цезарь — Цезарион.
И царица… его мать… она позволяет ему так запросто бегать по улицам Тарса, будто сыну простолюдина?
— Тебя, кажется это не удивило, когда ты подумал, что он мой ребенок. А я тоже не отношусь к простым ремесленникам.
Луций понял, что его слегка осадили, и стал осторожнее.
— У царицы, я знаю, есть… были сестры, но…
— О нет, я не сестра Клеопатры. Мой род идет от брата первого правителя Египта Птолемея. Мы никогда не претендовали на трон, но и сборщиками мусора не были.
Теперь Луций Севилий с обидой посмотрел на нее.
— Я не говорил этого. Но чтобы сын Цезаря один бегал по Тарсу… Если Антоний узнает, он будет в ужасе.
— Антоний Цезариону не отец, и даже не опекун.
— Возможно, ему следовало бы быть им.
— Почему? Не потому ли, что египетская царица неподходящая мать для маленького римлянина — даже рожденного вне брака?
— Он сын Цезаря, — снова повторил Луций.
— Но его мать — Клеопатра.
Они сверкнули друг на друга глазами. Диона не могла бы сказать, кто из них раньше понял нелепость этого спора здесь, на краю рыночной площади, когда на коленях у нее спит маленькая бездомная кошка… Она засмеялась первая, Луций — еще того раньше.
Когда взрыв неожиданного веселья улегся, Диона облокотилась на постамент — отдышаться. Кошка ткнулась носом ей в подбородок.
— По-моему, Рим и Египет должны пойти на взаимный компромисс, — миролюбиво заключила она.
— Риму идти на уступки? Зачем же? — ринулся в атаку гаруспик, но прежде, чем Диона снова успела разгневаться, с раскаянием покачал головой.
— Признаю: я ужасный зануда. Да к тому же неимоверно смешон, обсуждая политику, не имея к ней почти никакого отношения.
— И тебя это может удержать? Тех, кого я знала в Риме, это не останавливало. Даже гладиаторы затевают политические дискуссии.
— Но политика очень важна, — попытался объяснить Луций. — Пожалуй, важнее всего в мире.
— Я так не думаю.
— Да, у женщин обычно другое мнение.
— Ты говоришь совсем как мой муж.
Он с удивлением посмотрел на нее. Чему тут удивляться? Порядочная женщина не рожает внебрачных детей, если, конечно, она не царица.
— Ты напомнил мне, почему он со мной развелся, — продолжила Диона. — Он был слишком эгоистичен.
Луций снова с изумлением посмотрел на нее.
Пока он пытался соотнести ее жизненные представления со своими, она встала. Кошка спрыгнула на землю, села у ее ног и принялась прилизывать взъерошенную шерсть.
— Надо бы найти мое чадо. А то они решат, что зеленая туника — только начало, и сами перекрасятся в зеленый цвет.
Луций неохотно поднялся. Для римлянина он был довольно высок, намного выше ее.
— Могу ли я проводить тебя?
Диона хотела отказать ему, боги видят, что она вольно или невольно делает все, чтобы вызвать его неприязнь. Но если он задумал что-то дурное, то ему следовало бы знать, что она защищена гораздо лучше, чем могло показаться с первого взгляда. А может быть, им движет вежливость или простое любопытство — наверняка не терпится посмотреть на сына Цезаря, все они этого хотят. Так или иначе, Диона снова устремилась в толчею рынка в сопровождении служанки, римлянина и кошки. Разыскать детей не составило особого труда — они наверняка там, где и должны были быть.
Вот продавец сладостей; торговец одеждой; фокусники, жонглирующие кинжалами; дикарь в меховой накидке с танцующим медведем; слепой певец с собакой. Диона остановилась послушать его. Собака спала у его ног, положив голову на лапы, но даже во сне внимательно прислушивалась, не грозит ли ее хозяину опасность. Кошка зашипела, но собака оставила это без внимания. Диона подхватила кошку на руки.
