Так они и сидели, как бы вдвоем, отделенные от Киры, опутанные вином, и улыбались друг другу бессмысленно и бесстыдно.
... Лелька напилась, думала Кира, пытаясь хоть как-то спасти перед собой ситуацию и лелин имидж. А Леля невпопад вдруг и горячо заговорила о том, что ей предлагают место в издательстве Иностранной литературы и она как раз хотела посоветоваться с Кирой...
- Если ты хочешь уйти от нас, - тебе мой совет не нужен, если не хочешь, - тоже, - ответила Кира, похолодев от такой перспективы, но, скорее, это пьяная болтовня... Если же нет... Тогда их дружбе - конец.
И она почувствовала, что ее физическая болезнь возвращается: разболелось горло, стянуло обручем голову, стало невыносимо душно в этом прокуренном пропитом зале.
Леля увидела, как вдруг отекло и посерело кирино лицо, испугом наполнились глаза, - Кира боялась болеть,- и спросила с тревогой: Кира, тебе плохо? Уйдем?
И Кира, ощутив искренность ее тона, заявила, что все отлично и она будет пить здесь до полуночи. Она ждала, что Леля сейчас скажет Мите, чтобы он шел домой, а они еще посидят, она надеялась, что тревога за нее подвигнет Лелю... Но этого не произошло.
Леля обрадовалась кириной лжи, хотя видела, что это ложь, но ей хотелось сидеть здесь, в чаду и дыме, в гуле пьяных голосов, с этой незамысловатой пошленькой музычкой... Сквозь этот чад светились напротив узкие темневшие внезапно отчего-то глаза и можно было протянуть руку и сказать: Митя... Передайте пожалуйста сигареты... Как признание в любви. И слышать в ответ: Елена Николаевна...
Это было непостижимо и хотелось, чтобы длилось вечно, всегда. Ничего больше - только этот аляповатый, ставший уже неприс
тойным, зал и шепот: Митя... Елена Николаевна...
Но кирино совсем побелевшее лицо вдруг закачалось перед ней и Леля поняла, что больше - нельзя. Кира позволила себя увести, потому что уже совсем расползлась и еле двигалась.
Они вышли и стали ловить такси. И снова наступили счастливые минуты они ВДВОЕМ, ВМЕСТЕ, заботились о Кире! Они одинаково думали о том, что должны хорошо относиться к Кире, которая соединила их. Они суетились у такси, как нашкодившие дети, - не существовало уже ни возраста, ни сана.
Киру усадили на переднее сидение, - она сама этого захотела,
- и когда машина тронулась, Леля вдруг молоденьким, фальшивым, тоненьким голосом назвала адрес Киры, сообщив, что одну ее не оставит... На это Кира резонно заметила, что она не одна, а с Митей и Леля почувствовала стыд. А Митя - счастье, ибо понял, что из-за него Елена Николаевна хочет ехать к ним!
И вдруг все погасло.
Леля, скользя глазами по мокрому асфальту, озарением поняла, как она смешна и непристойна. Кончилось сомнительное чародейство ресторанного зальца с пропыленными, жирными от чада занавесями и хмель, потеряв свою воздушность, превратился в то, что он есть - тяжкую тяжесть. А она пьяноватая, с проявившимися морщинами бабенка, воркующая с мальчиком!..
Кира видела это все! Поэтому она и почувствовала себя так, - ей стало стыдно за нее, Лелю!
Отвернувшись к оконцу Елена Николаевна тихо заплакала от страшного, черного, все рушащего стыда. Рукой, в мягкой перчатке, она вытирала слезы у глаз, со щек, у носа, и никак не могла унять. Перчатка намокла и она сняла ее, держа как платок у глаз и боясь одного, - чтобы никто не заметил.
Митя смотрел на Лелю и видел, что она отвернулась от него, видимо, занятая своими мыслями, в которых не было места ему, иначе она хоть коротко взглянула бы на него! Хоть коротко...
И он начал погружаться в бездну, из которой - так думают в ранней юности! - нет возврата. Он смотрел на ее склоненную к ок
ну голову и увидел, что лелины плечи вздрагивают, а руку она
прижала ко рту... Плачет?.. Наглый дурак! Она смеется! Над ним.
Он похолодел от ужаса - стопроцентного настоящего ужаса - страшно видеть наяву, что над тобой смеются!.. Мите захотелось почти по-настоящему открыть дверцу машины и выкинуться вон, на бегущий мокрый асфальт, чтобы доказать, что он принадлежит к миру сильных, пылких, простых и открытых, которых можно не любить, можно ненавидеть, но над которыми нельзя смеяться!
Он даже взялся за битую корявую ручку, чтобы свершить то, о чем только секунду назад подумал ( в его годы это и делается только так. Мгновение, вспышка, и... все кончено. Без раскладок и раздумий. Потом бы вернул. Поздно), но было не суждено. Поворот. Машину занесло, шофер, выворачивая, оглянулся и Митя отдернул руку, будто тот мог догадаться, ЧТО Митя только что не совершил.
Машину занесло и Елене Николаевне пришлось опереться рукой на сидение и тут открылось ее лицо. Оказалось, что Елена Николаевна плакала! Не смеялась!
Митя, не раздумывая, как и минуту назад, когда хотел лишить себя жизни, положил свою холодную жаждущую руку на руку Лели. Он почувствовал, как что-то царапнуло его ладонь, замирая, вспомнил про перстень с голубым камнем, окруженный золотым частоколом, сжал с силой лелины пальцы, вдавив частокол себе в ладонь. Глаза его были закрыты, он не чувствовал ничего, кроме этой боли, которая - он этого хотел! - становилась все острее. Невольно из горла его вырвался гортанный звук, природу которого он не смог бы объяснить.
А Леля смотрела на него и все, что с ним происходило, отражалось на ее лице. Она видела, как мертвеют его щеки, не двигаются, будто исчезают глаза под закрытыми веками, как безвольно откинулась голова и рассыпались волосы по дрянной дерматиновой спинке такси... И ей хотелось невозможного провести влажной еще от слез рукой по его лицу и снять эти напряжение, боль и мертвенность.
Она чуть шевельнула пальцами зажатой руки, будто назвала его по имени и он понял. Убрал руку. Она раскрыла свою - ладонью вверх, безвольно, откровенно, - отдаваясь.
Он ощутил это движение и снова накрыл ее ладонь своею. Мир перестал существовать для него - осталась только рука и он узнал наслаждение такой силы, какой не достичь телам.
Лелина ладонь раскрывалась все откровеннее. Леля теперь тоже не смотрела на Митю. Глаза ее закрылись. Она не представляла за минуту до того, как отдала Мите свою руку, что может скрываться в такой, казалось бы банальной части тела!
Прошла возможно минута и в их пальцы вошла нежность. После страсти. Их пальцы медленно скользили по запястьям, прослеживали вены, обегали лунки ногтей, задерживаясь как невысказанные слова на выпуклостях ладоней...
Митя вел Лелю, которой, впрочем, как и ему, открылось таинство любви, о котором она и не предполагала. Митя вел ее и был так чуток, потому что был причастен. Причастен ордену...
Он и не подозревал об этом, а теперь узнал.
Леля же постигала все как чужестранка.
Кира обернулась к ним, увидела их лица, их мертвые лица со вдавленными веками и, опустив глаза, посмотрела на их текучие как ручьи руки.
Она смотрела долго, потому что они ее не видели, смотрела на худые длинные пальцы подростка, которым позволялось скользить так непристойно по такой белой на темном дерматине руке Лели. И это зрелище, - как в театре на высотах спектакля, когда тишина, ни вздоха - в первую минуту увлекло ее своею странной притягательностью...
Но в следующую минуту она уже пылала ненавистью.
Голос Киры, рассчитывающейся с шофером, не сразу, но вернул Митю и Лелю в действительность. Леля первой разомкнула веки и через секунду ее глаза встретились с митиными, - и, поняв, что теперь она отвечает за двоих, вдруг наполнилась мужеством и силой. Она сказала мягко, но четко: Митечка, помогите Кире выйти из машины, - видя, как слабо справляется с этим ее подруга.
Митя быстро исполнил приказ, выскочив из машины и подав тетке руку. Кира едва переносила его присутствие, но была ужасно слаба сейчас, да и жил он пока в ее квартире!..
Она увидела, что Леля идет следом и не стала возражать, - не было сил.
Митя же, ведя по лестнице тетку, прислушивался к шагам Лели и ему казалось, что - вот миг! и он, обернувшись никого не увидит.
Это было таким сильным наваждением, что он обернулся со страхом и посмотрел на Лелю дольше, чем это было прилично...
Кира вдруг захохотала, не сдерживаясь, и Елена Николаевна все поняла. Как они были несдержаны с Митечкой, и что предстоит им сейчас, а Мите потом!.. И ей тоже!
Но она не испугалась.
Елена Николаевна вдруг перестала бояться потерять Киру.
Но как всякий слабый человек Леля все же искала лазейку для улаживания всего: Кира такая уставшая и больная!..
... Конечно, думала Леля, Кира - не добрячка, и естественно отнесется к их любви - однозначно плохо...
Она всерьез думала о перспективах! - и этим ничем не отличалась от юного Мити, только внешне держалась лучше. Была деятельной, милой, усадила Киру в кресло, укрыла пледом, повесила плащи...
А Митя стоял у стены и не сводил с нее глаз. Она это чувствовала и замирала под этим взглядом. Но надо держать себя в руках!
- Митя, - сказала она и Митя вздрогнул, - я пойду поставлю чайник, а вы накройте стол... Не стойте как незваный гость!
