— Да, — сказал Поль, — это хорошо.
— С другой стороны, как я уже прежде говорил, я не хочу становиться на твоей дороге, и если ты думаешь, что будешь ближе к своим высокородным родителям, связавшись с господином архитектором, тоже ладно — ты достаточно вырос, чтобы выбирать. Я предоставляю это тебе.
Но Поль уже выбрал. У дороги есть магическая притягательная сила, которой он отдал бы всю свою ребяческую душу, если бы не был так настоятелен зов его судьбы. Дорога не вела к ней. Принцы и принцессы не встречались на дороге. Их сверкающие экипажи не сталкивались с фургоном, не стояли они и у украшенных гербами ворот больших парков, терпеливо поджидая давно утраченного сына. Поль знал, что должен искать их в их собственном мире, до которого его, конечно, возвысит его фантастический заработок в тридцать шиллингов в неделю.
— Ты не запретишь мне наблюдать за тобой дружеским взором в течение ближайших двух-трех лет? — спросил Барней с доброй, хотя и саркастической улыбкой.
Поль покраснел. Он почувствовал себя эгоистом, неблагодарным животным, неспособным отблагодарить Барнея Биля за то, что он вывел его из дома рабства в страну, текущую медом и млеком. Он в равной мере был тронут и деликатностью упрека и заботой о его будущем благополучии. Романтические слова, вроде тех, какие он читал в книгах, смутно бродили в его голове, но он не мог найти подходящих выражений. Он умолк на несколько мгновений, запустив руки в карманы штанов. Потом он быстро выхватил агатовое сердечко и протянул его своему благодетелю.
— Я хотел бы дать это вам, — сказал Поль.
Барней Биль взял сердечко.
— Спасибо, сынок! Я буду помнить, что ты дал мне его. Но я не хочу отбирать у тебя талисман. Вот, гляди, — он сделал вид, что плюет на него, — это на счастье. Счастье Барнея Биля и хорошие пожелания!
Поль спрятал сердечко обратно в карман, до глубины души тронутый великодушием своего друга, и маленький сентиментальный эпизод на этом закончился.
Месяц спустя, когда Барней Биль, отправляясь в свое одинокое зимнее путешествие, покинул юг Англии, он оставил Поля в совершенно новом виде — одетого благодаря его щедрости в приличный костюм, включая воротничок и галстук (признак касты) и пальто (признак роскоши), за которое Поль должен был расплатиться из своих будущих заработков. Он поселил Поля в маленькой, но уютной комнатке на антресолях, с настоящей кроватью, матрасом, подушками и одеялом, с зеркалом и умывальником, таким роскошным, что поначалу Поль боялся умываться, чтобы не запачкать его. Поль уже был приглашен на ряд сеансов у мистера Сайроса Раулата, королевского академика. Барней Биль, таким образом, оставил Поля, уже посвященного в блеск современной жизни.
— Как бы то ни было, у тебя есть друг, не заблуждайся на этот счет. Если ты будешь в беде, извести меня. Больше я тебе ничего сказать не могу.
С этими словами Барней Биль уехал, и Поль остался один-одинешенек в Лондоне. На первых порах этот огромный лабиринт подавлял его, он чувствовал себя ничтожным атомом, что могло быть полезно для его души, но было неприятно для его тщеславия. Однако мало-помалу он все же изучил главные пути города, в особенности ведущие в кварталы, где собираются художники, и, прислушиваясь к звону монет в кармане, начал высоко держать голову, продвигаясь в уличной толпе.
В доме на Барн-стрит, где он жил, его хозяйка мистрисс Сидон и ее тринадцатилетняя дочь Джен звали его «мистер Поль», что утешало и подбадривало Поля. Джен, стройная, хорошенькая голубоглазая девочка, обещавшая стать со временем красивой, выполняла его скромные требования с ревностью, не пропорциональной получаемой плате. Поль испытал новое ощущение власти. Он распоряжался и приказывал часто ради одного удовольствия. Так велика была перемена в его жизни, что в первые дни ему казалось, будто он уже прибыл в свое королевство. Он важничал, бедный мальчик, как сказочный принц, и вскоре, несмотря на прощальные наставления Барнея Биля, «вырос из своей обуви».
Мистрисс Сидон, старый друг Барнея Биля, которого она величала «мистер Уильям», торговала в маленькой лавочке газетами и дешевыми письменными принадлежностями. В маленькой комнате позади лавочки мистрисс Сидон, Джен и Поль обедали, оставляя на всякий случай в лавочке подручного, незаметное существо с постоянным насморком. Для Поля этот мальчик, с которым он несколько месяцев тому назад охотно поменялся бы местами, был ничтожным прахом под его ногами. Он посылал его с поручениями с важностью лорда, обращаясь с ним так, как обращался с детворой Бэдж-стрит после победы над Билли Гуджем, и мальчик беспрекословно повиновался. Поль верил в себя, а мальчик — нет.
С первых же шагов Поль захватил в свои руки власть над маленьким мирком. Несмотря на то, что мистрисс Сидон и Джен всегда жили в великом водовороте Лондона, поверхностный жизненный опыт Поля оказался глубже опыта матери и дочери. Они никогда не видели, как работают фабричные машины, не знали разницы между буком и вязом и никогда не читали сэра Вальтера Скотта. Мистрисс Сидон, худая, озабоченная и вяло добродушная, вечно оплакивала утрату удивительно блестящего супруга, Джен явно была более энергичной. Она обладала характером и, хотя рабски прислуживала красивому подростку, ясно давая ему понять, что ни для кого другого в жизни не стала бы так хлопотать. Поль решил заняться ее образованием.
Шли месяцы и приносили с собой золотые свершения. Известие о прекрасном натурщике обежало все студии. Это были простые времена (хотя и не столь отдаленные) в английском искусстве, и красивые картины еще были в моде. Как предсказывал молодой архитектор, мистер Раулат, Полю нетрудно было получить работу. Мало того, это было необычайно легко. Мистер Сайрос Раулат, член королевской академии, рекомендовал его художникам. Получая баснословную плату, Поль считал свою новую профессию самой аристократической в мире. В удивительно короткое время он смог расплатиться с Барнеем Билем. День, когда он отправил почтовый перевод, был величайшим днем в его жизни. Эта операция доставила ему ощущение высокой власти. Один он из всех мальчиков, благодаря особенности своего происхождения, был способен на такие вещи. Радушный прием в мире художников еще раз подтвердил ему, что он рожден для великих дел.
Сидя на троне натурщика, предмет исключительного внимания художников, Поль упивался уверенностью в своем значении. Праздная роскошь жизни модели подходила к его чувственному темпераменту. Он любил тепло и художественное убранство студии: картины, персидские ковры, оружие и рыцарские доспехи, старую парчу, богатые подушки. Если он не был рожден для всего этого, то почему же он не остался, как вся блэдстонская детвора, среди грязи и шума фабрики? Он любил слушать разговоры в студиях, хотя поначалу и мало понимал в них.
Мужчины и дамы, перед которыми Поль позировал, обладали теми же качествами, что и его незабвенная богиня, и леди Чедлей, и молодой архитектор, — качествами, которые он чутко воспринимал, но для которых не было названий в его ограниченном словаре. Позже он понял, что это была утонченность манер и речи. Он считал необходимым приобрести и такие же манеры и развить свою речь. Поэтому он стал маленькой обезьянкой тех, кто вызывал его восхищение.
Однажды когда Джен вошла в заднюю комнату лавчонки, он вскочил и пошел ей навстречу, протягивая руку:
— Дорогая леди Джен, как мило с вашей стороны, что вы пришли! Позвольте подвинуть вам кресло.
— Во что это ты играешь? — спросила Джен.
— Так следует принимать леди, когда она приходит с визитом.
— О! — могла только воскликнуть Джен.
Поль упражнялся на ней во всех новоприобретениях своего образования. Он так «утончал» свой грубый ланкастерский выговор, говоря с ней, что его становилось невозможно понять. Прислушиваясь к разговорам, он узнал о многих удивительных фактах и между прочим о том, что люди хорошего общества принимают ванну каждое утро. Следуя этому примеру, Поль приказал Джен доставить к нему в комнату большой таз для утренних обливаний. Утонченный инстинктивно, он наслаждался ощущением чистоты. Он уделял очень много внимания одежде, стараясь насколько возможно подражать молодому Раулату, к которому изредка заходил докладывать о своих успехах. Он покупал такие же галстуки и воротнички, какие носил Раулат, и показывал их Джен. Она находила их весьма изящными. Он занимал ее также обрывками художественного жаргона, схваченными им на лету.
Таким образом, Поль находился под постоянным воздействием высоких амбиций. Это делало его смешным, но предохраняло от порочных и низменных увлечений. Если вы сознаете, что вы переодетый принц, и рассчитываете на триумфальное возвращение в свое королевство, то это заставляет вас вести себя, как подобает принцу, не водить компании с пошляками и не упускать случая пополнить свое образование. Вы стараетесь овладеть всем прекрасным, что можно извлечь из мира. Действуя с этой точки зрения и руководимый практическими указаниями молодого Раулата, Поль стал посещать вечерние классы, где жадно впитывал знания. Так Поль жил, позируя или учась, совершая концы по Лондону, пополняя образование Джен и завершая облик принца, и у него не оставалось времени для порочных мыслей. Для этого он был слишком поглощен самим собой.
