— Эй, отец, если не хочешь глазами до дна выпить море, иди уже домой, чай остыл!
После того, как мотор заглох и катер замер на месте, старик встал и прошел к скамейке в центре лодки, там, где находилась его сумка с припасами, торопливо достал из нее термос с приготовленным с вечера чаем и, ни на что не отвлекаясь, выпил пиалу крепкого, настоявшегося чая. Немного утолив жажду, он ослабил пояс, надетый поверх длинной, доходящей до колен темно-синей рубахи и прикрывающий поясницу, которая временами очень сильно болела. Только после этого он во второй раз наполнил пиалу и осторожно, чтобы она не опрокинулась от малейшей качки, аккуратно поставил ее перед собой, потом потянулся и достал стоявшую перед ним сумку с едой, поставил ее себе на колени. Старик поел захваченных из дома бутербродов с брынзой, запивая чаем, который раз от раза становился все гуще и крепче, спокойно понаблюдал за окружающим его пейзажем, и был он сейчас похож на рыбака, в одиночку вышедшего в море и удившего рыбу далеко от берега. Укутанные в бархат складки волн напоминали молодую женщину, лежащую в обнимку с младенцем и мечтающую о чем-то прекрасном, вздымающийся купол ее расшитого кушака говорит о том, что вся ее плоть жаждет удовольствий, она словно заигрывает с кем-то.
Вдруг взгляд старика задержался на участке моря слева, там лучи солнца, резвясь между бугорками волн, придавали им золотистый оттенок. Это место напомнило ему чудесное видение, когда по весне миллионы рыбешек, ослепляя сверкающей на солнце золотистой чешуей, стаями перемещаются к нерестилищам на пресноводных реках. Когда же частичка этого блестящего клубка отделилась от общей массы и поплыла в его сторону, он поверил, что это и есть стая рыб, участвовавшая там в любовных играх и теперь возвращающаяся обратно, они плыли, задрав носы к солнцу, и это напоминало картинку, на которой каждая из них, ухватив ртом лучик солнца, тянет его за собой, извиваясь, они плыли с надменным видом, ни на кого не обращая внимания. Когда же они подплыли ближе, старик с удивлением обнаружил, что никакие это не воблы, а водяные ужи, купающиеся в лучах солнца.
Честно говоря, старик не думал, что после недавних холодов они еще остались в этих краях. Поэтому, увидев их, так удивился: “Вроде бы им давно уже пора уползти в норы и спрятаться под землей”. Но потом вспомнил, что в последние дни солнце снова щедро согревало землю своими лучами. “Эти молодчики змеи на солнце понадеялись, кому хочется уходить отсюда? Разве не сказал поэт: “Нет ничего прекраснее этого света”?”
В дорогу старик собирался тщательно. При нем была и сеть, а если тот, кто попадется в сети, окажется чересчур сильным и начнет биться в сетях и угрожать его жизни, на этот случай у него был длинный шест с острым наконечником, похожим на стрелу. Подумав, что ему может пригодиться, он прихватил с собой двустволку и десять-пятнадцать патронов к ней. Когда змеи, словно слепые, стали нахально приближаться к его лодке, старик понял, что надо спугнуть их. Он пожалел, что не вынул ружье из вещмешка и не положил его рядом с собой. Но теперь уже было поздно, змеи подплыли слишком близко и продолжали двигаться к его лодке. Отложив еду в сторону, старик достал со дна лодки одно из весел, на всякий случай, вдруг понадобится, чтобы ударить им по змеям. А тем временем и сами змеи, похоже, заметили выросшую перед ними лодку, а в ней человека с веслом, приготовившегося ударить по ним, они спешно ретировались с этого места, обошли лодку с другой стороны и проплыли мимо.
Держа курс в сторону старого маяка, он вновь вспомнил о своей больной жене, представил, как она протягивает бессильные руки к стоящему рядом с ее постелью термос у с чаем, потом, повернувшись на бок, с трудом наливает себе чаю, представил, как озирается она по сторонам и думает: “Куда же он запропастился?”, а потом берет таблетки, от которых вот уже много времени нет никакой пользы, и вначале по одной кладет на пересохшую губу, отчего они становятся похожими на белые пуговицы, приготовленные для пришивания к этому мест у, запивает их без особой надежды: “Если бы от таблеток была польза, я бы уже давно почувствовала это”, тем не менее, со слабенькой надеждой на исцеление она все же глотает эти таблетки.
В последнее время Умман мама похудела еще больше, буквально высохла, глаза запали, но это были все те же глаза, глаза некогда сильной и красивой женщины, на которой любые наряды сидели как влитые, женщины, красотой своей и нежными ласками постоянно подчеркивавшей и всю жизнь доказывавшей Балкану, что она — лучшая из жен.
При мысли о старухе старику снова захотелось оказаться рядом с ней. Когда дед был дома, она чувствовала себя спокойно, ей казалось, что он сможет вырвать ее из цепких лап нежданно нагрянувшего Азраила. Хорошо, когда рядом есть живая душа, и потом, разве мужу и жене, полвека прожившим под одной крышей и спавшим в одной постели, нечего вспомнить?
Старый Балкан любил возвращаться в прошлое, стремился хотя бы в мыслях перемещать ее в счастливую пору молодости. Все хорошее, что было в жизни, имеет свойство при воспоминании о нем даже спустя много лет поднимать настроение, заставлять заново переживать счастливые мину ты жизни. В такие мину ты бабушка Умман всегда перевоплощалась в Умман-гелин (гелин — невестка, молодка), окруженная детьми, она согревалась любовью вернувшегося из плавания мужа. В это время она, хоть и ненадолго, забывала о своей болезни. Старик пользовался этим, начинал напоминать жене: “Жена, я брал тебя с собой на судно, повозил по морю, показал Астрахань, Казань… В тот раз мы и в Горький заскочили. Я тебя еще хотел с ветерком до Баку прокатить, ты бы посмотрела, сколько там похожих на тебя, большеглазых и круглобедрых женщин. Ты бы услышала их певучую речь, а как они говорят: “Ты живи, я за тебя умру!” А если ты окажешься их гостем, они для тебя последнего петуха зарежут. Послушай, как это звучит: “Ха, Вахит, режь голову красному петуху!”, ты бы увидела здоровых, усатых мужчин, они всегда чем-то вдохновлены, ты никогда не увидишь их в плохом настроении. Бродя по улицам Баку, ты можешь заблудиться, и тогда обратишься к одной из встречных женщин, чтобы она подсказала нужное тебе направление:
— Хала!
А она тебе ласково в ответ:
— Да, дитя мое!
Все это он говорил Умман мама то шутя, то серьезно, рассказывая ей о Баку, в котором ему довелось побывать.
Тюленей, которых он думал найти у старого маяка, старик обнаружил еще не доплыв до него. Он тотчас выключил мотор лодки, сбросил скорость, помня о том, что резкие звуки двигателя могут спугнуть животных, поднял лежащие под ногами весла и одно за другим укрепил их на своих местах.
Когда он подгреб к тому месту, где ему на глаза попалась знакомая тюленья морда, то увидел, что там плавал не один тюлень, а их было двое, высунув из воды мордочки, они, похоже, считали, что им удалось спрятаться подальше от человеческих глаз.
Когда тюлени все же заметили приблизившуюся к ним на опасное расстояние лодку, они удивленно переглянулись друг с другом, словно спрашивая: “Что все это значит?” Стали с любопытством наблюдать за стариком, гребущим в их сторону, в их взглядах читался вопрос: “Ну и что же будет дальше?” Старик был серьезен и сосредоточен. Он воззвал к Богу: “Господи, помоги мне, пошли удачу!..”
Раскачиваясь на волнах, тюлени пытались понять, что происходит.
— И в самом деле, откуда она взялась?
— Видишь же, в лодке сидит человек.
— А что ему надо?
— Понятное дело: если человек выходит в море, ему или рыба нужна, или птица…
— Однако, кажется, на этот раз ему и не рыба, и не птица понадобились, он сюда по нашу душу плывет…
Выбирая удобную позицию, с которой можно было бы охотиться на тюленя, старик помнил, что они не очень-то боятся человека, что время от времени они, словно собаки, с лаем появляются где-то сбоку от лодки и даже цепляются за нее. Сейчас он думал о том, что, если вдруг они начнут наглеть и вцепятся в борт лодки, он веслом даст по башке первому попавшемуся из них, вот только как потом загнать его в заранее приготовленную и сейчас разложенную на поверхности воды сеть? Старик понимал, что в любом случае у него не хватит сил затащить тюленя в лодку, да и тащить его вместе с сетью волоком, когда море качается под тобой, вряд ли получится. Он думал о том, как же доставить тюленя на твердое место, где можно будет упереться ногами обо что-то и там, оглушив его, перетащить в лодку.
В двух-трех шагах сбоку от себя старик увидел удивленный взгляд тюленя, которым тот гипнотизировал его. Помня, что ему ни в коем случае нельзя убивать тюленя, что нужно только живое существо, он поудобнее взял в руки весло и на некоторое время пустил лодку самоходом. Ему верилось, что он приближается к тюленю. Все его мысли сейчас были только об этом тюлене. Те тоже почуяли опасность, в их голосах появились тревожные нотки.
