Тот, с позволения сказать, пейзаж, что открылся моему взору в родном районе, мало отличался от картинки, которая окружала Машин "медвежий угол". Странно, а я и не замечал. Почти те же дома, совсем нет деревьев, пустота, и огоньки, огоньки, огоньки.
Войдя во двор, я отыскал среди многочисленных разноцветных пятен окно Витальки Рыбкина. Там еще мерцал красноватый свет. Если человек один, он вряд ли станет наслаждаться зрелищем красного фонаря. Наверняка у Рыбкина эта библиофилка Пастернак торчит. Деловое совещание, однако, затянулось. Хорошо, наверное, когда жена отдыхает где-то за границей. На Канарах или где там они проводят свой отдых? Я, правда, не могу судить, хорошо это или плохо. И кому хорошо. Вот если бы у меня была жена... Ну-ну, не будем об этом.
Итак, Виталька и его Пастернак отменяются. Если честно, мне вовсе и не хотелось идти к Рыбкину. Меня уже несколько часов слегка знобило - начиная с той минуты, как я выгрузился из метро в медвежьем углу мадам Еписеевой. К тому же верхняя челюсть начала неприятно пульсировать, что, по опыту, не предвещало ничего хорошего.
Я открыл дверь своего жилища. Под воздействием сквозняка из-под моих ног, словно вспугнутый кролик, а может, барсук, в кухню прошмыгнул гигантский комок свалявшейся пыли. М-да, уборки эти стены давненько не видели. Сейчас бы ванну принять, пропариться хорошенько. Но, увы, это невозможно. На прошлой неделе мы с Тимирязьевым устроили небольшие посиделки, поэтому в ванной ждала своего часа грязная посуда. Вымыть ее руки все как-то не доходили.
- Еда, кстати, тоже отменяется, - сказал я вслух, присев на табуретку у таинственно светившейся в темноте ниши холодильника.
Он был пуст. Если не считать черного сухаря палеозойских времен, пары увядших морковок и жидкости неизвестного происхождения, томившейся в майонезной банке. Из этой продукции, конечно, можно что-нибудь сварганить, но для этого нужно быть, во-первых, первоклассным поваром, а во-вторых, отпетым гурманом и ценителем деликатесов из подобной дряни.
Я с горечью захлопнул белую дверцу и побрел к дивану. Телевизор радостно встретил меня мерзким писком и разноцветной сеткой на экране. От писка у меня тотчас разболелся зуб. Пришлось осмотреть полочку над унитазом. Там у меня хранились нехитрые лекарства, а именно анальгин и глюконат кальция. Насчет глюконата не скажу, его лечебный эффект так, наверно, и останется для меня тайной, а вот от чего помогает анальгин, я знал. Пошарив рукой, я наугад вытянул бумажную обойму каких-то таблеток. Глюконат! Анальгин закончился еще в прошлый раз, когда у меня болела голова. И что теперь делать? Аптеки-то давно закрыты. По соседям я не пойду даже в том случае, если буду умирать.
Я склонился над раковиной и набрал полный рот холодной воды. Немного полегчало. Удовлетворившись результатом, я решил заняться насморком. Носу тоже досталась хорошая порция ледяной жидкости. Высморкавшись по системе йогов, я почувствовал облегчение. Эх, если бы все болезни излечивались так же легко!
Как только я взгромоздился на диван, боль опять взялась за свое. Рука потянулась к пачке "Явы". Тоже, между прочим, испытанное средство. Эксперименты ставились на людях. Еще точнее, на мне. Но в пачке перекатывались две смятые сигаретины. Для бессонной ночи - а именно столько мне и придется ожидать прихода врача, который выпишет бюллетень, - явно не достаточно.
Мои пальцы вынырнули из сигаретной пачки и сунулись к телефонному диску. Так, кому бы позвонить? Кто у нас знает народные средства от зубной боли?
- Кать, я тебя не разбудил?
Кто еще мог вынести столь поздний звонок? Пусть даже от человека, страдающего насморком и зубной болью?
- А, Васильев, ты, говорят, тут вовсю с моими подругами заигрываешь? Поздравляю!
- Какие подруги! - взвыл я. - Ты мне лучше скажи, есть какое-нибудь средство от зубов?
- Есть, - веско ответила мадам Колосова. - Зубной врач, у которого ты не был, наверное, с тех пор, как у тебя выпали молочные зубы.
- Я серьезно! - это было больше похоже на стон. Верхняя челюсть стреляла, как Анка-пулеметчица. Метко стреляла. Казалось, прямо в мозг. Что-нибудь народное...
- Народное? - переспросила Катька. - Тебе "Калинку-малинку" или анальгин?
- Да нет у меня анальгина! Выпил весь!
- Да, Васильев, ну ты попал... в ситуацию. Давай, открывай аптечку и перечисляй. Что за зверь там у тебя водится?
- Нет у меня никакой аптечки! А из животных только глюконат кальция!
- Кальций? Нет, кальций в твоем случае не панацея, - удрученно сказала Кэт.
- Что же мне делать? - вскричал я. Вернее, не я, а моя больная челюсть.
- Я, конечно, могу с тобой поговорить, если тебе это поможет, предложила моя верная подруга и хохотнула: - Но вообще-то, больной, вам надо жениться. Тогда у вас эти проблемы отпадут сами собой...
Опять двадцать пять! Она бы еще мне зубы по утрам посоветовала чистить! Чистить-то я их, конечно, чищу, да что толку, если в Москве вода начисто лишена фтора, как говорят медики. Словом, разозлился я на Катьку и гневно шмякнул трубку на рычаг.
А боль все не отпускала. Хрен с ним, с носом, лишь бы треклятые зубы угомонились! В таком состоянии позвонишь хоть черту лысому, если он, конечно, даст тебе дельный совет. Неожиданно я вспомнил об угощении мадам Еписеевой. Так, огурцы, тридцать банок, салат, облепиха... Вот оно! Такая женщина должна знать народное средство от любой болезни. А если эта женщина, по ее недавнему признанию, тебя еще и любит, то...
Дрожащей рукой я набрал заветный номер. После долгих гудков в трубке раздался недовольный басок хулигана Еписеева:
- Лех, ты, что ль? Опупел в такое время звонить?
Я тихонько опустил трубку на рычаг. Но в схватке между болью и стыдом победила первая, и я опять стал накручивать диск.
- Лех, кончай, - угрожающе предупредил Еписеев после шести долгих гудков.
- Здравствуй, Володя, - залебезил я. - А маму позови, пожалуйста.
На том конце воцарилось молчание. Потом раздался какой-то грохот, а за ним последовали короткие, зубодробящие гудки. Теперь, видно, чего-то устыдился хулиган Еписеев. Я набрался наглости и позвонил еще раз.
- Да? - раздался голос Маши, показавшийся мне музыкой небес.
- Машенька! - закричал я, будто звонил по меньшей мере с той стороны земного шара или вовсе с другой планеты. - Добрый вечер еще раз! Я тебя тоже очень люблю! - И сразу, без перехода: - Ты знаешь какое-нибудь народное средство от зубов?
- Это ты, Арсений? - ничуть не удивившись, спросила мать хулигана и начала диктовать будто по писаному: - Во-первых, возьми красную шерстяную нитку - если у тебя она есть - и обвяжи вокруг того запястья, с какой стороны у тебя болит зуб, шесть раз. Во-вторых, чеснок. Его засунь в ухо с противоположной стороны...
- А морковку можно? - перебил я. - У меня чеснока нет.
- Нет чеснока? - удивилась Маша. - Странно. Ну тогда попробуй одно не очень приятное средство. (Словно чеснок в ухе - это чертовски приятно!) Ты, разумеется, не пьешь, но вдруг у тебя где-нибудь затерялась рюмочка водки? Размешай ее с перцем и солью. И выпей...
- Спасибо, Машенька! - заорал я, но она решительно продолжила:
- Подожди, это еще не все. Надень на шею янтарные бусы. Так даже младенцам делают. Говорят, очень помогает, когда зубки режутся...
- Но у меня-то зубки не режутся! Скорее наоборот - вываливаются.
- Это не имеет значения, - авторитетно сказала Маша.
Я хотел распрощаться со своей благодетельницей и бежать претворять в жизнь ее народные указания, но не тут-то было. Мадам Еписеева, подобно всем женщинам, затеяла совершенно бессмысленный разговор.
- А ты правда меня любишь? - спросила она. Голос ее звенел. Наверное, в моем телефоне барахлила мембрана.
- Правда, правда, - торопливо ответил я и добавил, чтобы не возникло сомнений: - Давно...
- Давно? - в голосе Марии Еписеевой прозвучал неподдельный интерес. С каких же это пор?
- С тех самых, как ты стала ходить на собрания! Уже полтора года, нагло ответил я, вспомнив свои подсчеты в метро. - Машенька! - закричал я от неожиданной вспышки боли. - Давай все обсудим как-нибудь потом, в театре, в музее, у черта лысого, где хочешь! Только не сейчас!
- Ну что ж, - обиженно поймала меня на слове ночная собеседница, тогда я жду твоего приглашения. Спокойной ночи.
Я остервенело бухнул трубку и помчался следовать Машиным указаниям.
- Красная нитка, красная нитка, шерстяная красная нитка, - бубнил я в поисках хоть какой-нибудь нити.
Красной, да еще и шерстяной, мне что-то не попадалось. Попадались все больше какие-то серые, совсем не шерстяные и пыльные. С отчаяния я отодрал от синего синтетического пледа волоконце и повязал им руку. Чуть повыше локтя.
- Так, - с удовлетворением отметил я, ожидая прекращения невыносимой боли, - это сделано!
Теперь бусы, пропади они пропадом. Где я ей возьму бусы? Ладно, главное - найти что-нибудь похожее. Я оторвал от пледа еще одну нитку и нанизал на нее несколько бельевых пуговиц. Это сооружение я и нацепил на шею. Боль, однако, не отступала.
