— Зная Беатрис, можно предположить, что Бакст сам подарил ей, — полушутя сказала Кэрри. — Возьми их на память. Пожалуйста!
Он покачал головой.
— Это невозможно.
— Но ты должен взять их. Я так хочу! Я вижу, как они тебе нравятся. Я настаиваю! Ты ведь хотел оставить себе что-нибудь на память.
Он посмотрел на нее с такой по-детски открытой улыбкой, что его лицо совершенно преобразилось.
— Можно?
— Ну конечно! И все, что тебе понравится! Лео, я ведь уже говорила тебе — ты имеешь такое же право на эти вещи, как и я.
Он осторожно сложил рисунки в папку и завязал ее.
— Нет, Кэрри, — ео покачал головой. — Беатрис была иного мнения.
Кэрри задумчиво стирала большим пальцем пыль на фарфоровой статуэтке, которую до сих пор держала в руках.
— Мне бы хотелось знать, почему? Почему она так относилась к твоему отцу?
Он пожал плечами.
— Это темная история. Они умерли, и мы никогда ничего не узнаем.
— Наверное, ты прав.
Вдруг Кэрри спохватилась.
— Боже мой, какая я невнимательная! Нам давно пора перекусить. Сегодня тепло, и мы можем расположиться на веранде.
— Прекрасная идея.
— Ты занимайся своими делами. Я позову тебя, когда все будет готово.
Они завтракали на веранде, примыкавшей к кухне, в том ее углу, куда попадали солнечные лучи и который в то же время был слегка затенен высокой раскидистой грушей. Отсюда открывался захватывающий вид на долину. Они беседовали легко и непринужденно, перескакивая с одной темы на другую, перебивая друг друга и прерывая свой разговор смехом. Кэрри высказала тревогу относительно фашистских идей, которые все глубже укоренялись в Европе, особенно в Италии и Германии. Лео возражал ей. Ей хотелось знать мнение Лео о положении женщин, потенциальные возможности которых не признавались современным обществом. В конце концов, лишь война дала некоторым из них право занять достойное место в жизни.
Подняв наполовину наполненный стакан, он предложил тост за ее здоровье.
— Но откровенно говоря, место женщины, несомненно, дома, не так ли? — спросил он, лукаво улыбаясь.
Кэрри скорчила гримасу.
— Ты рассуждаешь совсем как Артур.
Он посерьезнел и внимательно посмотрел на нее.
— Это плохо?
Ее рука дрогнула и она пролила вино на стол. С деланно рассеянным видом она окунула в лужицу палец и нарисовала на столе круг, потом, подняв голову, она посмотрела на Лео открыто и вызывающе, сознавая, что, наверное, выпила лишнего.
— Да, плохо. Откровенно говоря, очень плохо.
Молчание затягивалось. Теперь она рисовала мокрым пальцем квадрат, избегая смотреть на Лео, но ощущая его внимательный и пристальный взгляд. Она слишком хорошо осознавала, что коснулась запретной темы.
— Кэрри? — Произнес он мягко. — Что слупилось?
Она молча покачала головой, покусывая губу. До сих пор во всех беседах она старательно избегала разговоров об Артуре.
Он наклонился над столом, разглядывая стакан с вином. Прямые светлые волосы упали ему на лоб. Он откинул их назад резким движением головы — подсознательный, привычный, в некотором смысле, нервозный жест.
— Какой он? — спросил он минуту спустя с неподдельным любопытством в голосе.
Она посмотрела на него. Ее единственный оставшийся в живых кровный родственник. Самая близкая родная душа, брат. Почему бы ей не довериться ему? В конце концов, что такого сделал Артур, чтобы заслужить ее преданность?
— Артур? — Она заставила себя смотреть ему прямо в глаза. — Он уважаемый, честолюбивый и очень способный. А также — сухой, скупой, прижимистый, мелочный. — Она не смогла выдержать дольше его взгляд. Дерзость и вызов в ее глазах угасли. Кэрри отвернулась и с силой вытерла винное пятно на столе. — И жестокий, — добавила она очень тихо.
Установившееся молчание было долгим и неловким.
— Пожалуй, — наконец произнесла она, — мне не следовало говорить об этом.
— У тебя нет причин скрывать, если это правда.
— Это правда. — Невыносимая горечь от безысходности своего положения слышалась в ее словах.
— Почему ты вышла за него замуж?
Она откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула, глядя вверх на нежные розовые лепестки, выбирающиеся из почек начинающей цвести ipynm, которая широко раскинула над ними свои ветви.
— Лео, ты не понимаешь, что значит быть молодой, не очень смелой, а вернее, совсем несмелой девушкой. Жить с тяжелобольной матерью, без денег и видов на будущее. Мы едва сводили концы с концами. Ломбард — о, как я ненавидела этот ломбард! Там был такой гнусный старик, — она передернула плечами с гримасой отвращения. — Он смотрел на меня такими глазами, что мне потом хотелось отмыться. Это было ужасно! А дома мама — раздражительная, требовательная и очень больная. Я все время за нее боялась, — голос Кэрри становился все тише и тише и наконец она замолчала. Кэрри вдруг обнаружила, что машинально намотала на палец длинную прядь волос и стала распутывать ее.
Лео молча ждал.
— Когда появился Артур, такой солидный и респектабельный, мама с радостью ухватилась за него. Лео, мне было всего восемнадцать! Я не могла противостоять им обоим. Не могла! Он старше меня — значительно старше. Для мамы это было как подарок небес. У него есть свои достоинства. Он уважаемый человек, банковский клерк, — она безрадостно улыбнулась. — Прошу прощения. Старший клерк. И наступит день, когда он станет управляющим банка. Артур спит и видит себя на этом месте…
С ней происходило что-то странное и это не было похоже на опьянение. Ощущение легкости и свободы. Словно тяжкий груз свалился с ее души. За все пять лет своей безрадостной супружеской жизни она ни разу ни с кем не говорила по душам. Да и с кем ей было откровенничать? Кого это волновало? Артур же сознательно пресекал ее малейшие попытки проявить самостоятельность и быстро отучил возражать себе. Полностью подавив ее волю, отобрав право на собственное мнение и добившись беспрекословного подчинения, он превратил ее в слабовольное, покорное и трусливое существо. Стоило уехать так далеко от дома хотя бы для того, чтобы попытаться взглянуть на себя с другой стороны.
— Мне кажется, что я его ненавижу, — прошептала она, поразившись тем, что не так страшно оказалось произнести эти слова. — Я его действительно ненавижу… — До сих пор Кэрри не смела признаться в этом даже самой себе, не говоря уже о ком-либо другом.
Он коснулся ее руки.
— Кэрри, извини, мне очень жаль.
Она грустно улыбнулась.
— Ты не сделал ничего такого, за что тебе нужно было бы извиняться.
Он невесело засмеялся.
— Знаешь, что я думаю?
— Что?
— Твоя беда в том, что ты постоянно недооцениваешь себя.
Она несогласно покачала головой.
— Поверь мне! Я разбираюсь в этом, потому что многое повидал за время войны. Героями были не те, кто говорил громкие речи и демонстрировал показную храбрость, а те, кто знал не понаслышке, что такое страх и смотрел ему в глаза. Кто знал свои слабости и преодолевал их. Кто хотел бы бежать, чтобы спасти свою жизнь, но не бежал, а просто выполнял свой долг. Вот кто был героем.
— И ты один из них?
Его голубые глаза, опушенные густыми ресницами, вспыхнули озорным огнем.
— Я? Нет… Спроси кого угодно. Я просто неплохо проводил время. — Он потянулся к нагрудному карману за портсигаром.
Кэрри не сводила с него глаз.
— Я не могу в это поверить.
— А ты поверь. — Его голос прозвучал холодно и отчужденно.
— Ты был ранен, да?
— М-м. — Голубой дым сигареты окутал его лицо. — Дважды. Нельзя пройти через эту бойню, на получив хотя бы случайной царапины.
— И тебе никогда не бывало страшно?
Ответом был принужденный смех.
— Я этого не говорил, не так ли?
— Нет, не говорил.
Он смотрел на долину. Солнце стояло высоко. Его лучи проникали сквозь густые ветви, отчего все вокруг казалось золотистым.
— Странная эта штука — война, — сказал он очень тихо.
— По-моему, это слишком мягкое определение.
В тишине над ними запела птица.
Кэрри слегка нахмурилась.
— Лео? Ведь этого не может быть, правда? Я имею в виду то, что ты просто развлекался на войне.
Он долго молча курил, думая о чем-то своем, потом нехотя ответил.
— Нет. Разумеется, нет. Это была чудовищная война. Все, кто прошел через нее, побывал в кровавой мясорубке. Но, Кэрри, на войне пришлось учиться выживать. — Он задумался. — Адаптироваться к обстановке, что ли. Либо ты ее, либо она тебя.
— Да, — согласилась она.
— Вот я и приспособился к ней. Я научился получать преимущество и сохранять его за собой. Я даже научился получать наслаждение от опасности. — Он усмехнулся. — Видишь ли, моя дорогая кузина, риск, опасность могут возбуждать, как наркотик. Чем больше принимаешь, тем больше хочется.
