Элизабет Питерс - Обнаженная дважды

Старая дама приподнялась и бросила вилкой в Сен-Джона. Она промахнулась, но он резко уклонился и закрыл лицо руками. Миссис Дарси плюхнулась в кресло и начала колотить по столу. Спектакль был скорее жалким, чем пугающим; слабые силы миссис Дарси не могли в должной мере выразить все ее эмоции.

Дверь кухни с грохотом отлетела в сторону, и появилась Марджори. Шерри подбежала к месту, где сидела мать. Миссис Дарси с бешенством и без всякого успеха тыкала руками в сторону их обеих.

Жаклин потянулась через стол и схватила беснующуюся руку.

— Она вернется, миссис Дарси. Она очень любит вас. Не беспокойтесь, все будет хорошо.

Все застыли, словно окаменевшие в одно мгновение. Единственной движущейся вещью была качающаяся туда-сюда дверь, постепенно сокращающая амплитуду колебаний.

— Да, конечно, — сразу успокоилась миссис Дарси. — Спасибо вам, дорогая. Вы вернете ее, не так ли? Она именно та, Сен-Джон. Я хочу, чтобы была выбрана она. Она может привести Катлин назад. Марджори, я хочу еще пирога. Это очень хороший пирог, Марджори. Есть еще? Я бы хотела еще один кусок.

— Он на кухне, — грубо ответила Марджори.

— Тогда я пойду на кухню. — Она поднялась. Ее дочь и Марджори попытались помочь ей, но она шлепнула их, нахмурившись. В самом деле, она казалась способной идти сама. — До свидания, миссис Кирби. Я ожидаю увидеть вас снова. Есть ли сыр, Марджори? Вы в первый раз не дали мне сыра.

— Много сыра, — сказала Марджори. — Пойдите и возьмите, дорогая.

Они вышли вместе. Через мгновение девушка последовала за ними.

Жаклин отказалась от предложенного сыра, еще одного куска пирога и кофе. Ей не терпелось поскорее уехать. Собственное легкомыслие пугало ее; она говорила, что придет в голову, надеясь успокоить обезумевшую мать, и была уверена, что психиатр не одобрил бы ее методов. Жаклин молила Бога, чтобы память миссис Дарси оказалась такой же слабой, как и все остальное.

Однако когда она заикнулась о том, что ей пора уходить, Сен-Джон запротестовал:

— Мы еще не все уладили.

— Что еще? — спросила Жаклин. — Я постараюсь набросать план книги как можно скорее.

— Но вы должны увидеть святая святых Катлин, — настаивал Сен-Джон. — Атмосферу… вдохновения, так сказать…

Предложение было слишком соблазнительным, чтобы от него отказаться, даже несмотря на то, что у Жаклин появилось чувство, что Сен-Джон не столько был заинтересован в том, чтобы в нее вселилось вдохновение, сколько пытался задержать ее у себя. Рабочий кабинет Катлин располагался в отдельном, уединенном домике. Снимки его появлялись в прессе, но на всех них творческая мастерская писательницы была запечатлена снаружи. Несмотря на то что Катлин прекрасно ладила с репортерами, она никого не впускала внутрь… как бы это сказать, «святая святых», что, в конце концов, не было таким уж неподходящим определением.

Слабые попытки Сен-Джона избавиться от Крэйга-второго оказались безуспешными.

— У меня полно свободного времени, — заявил адвокат с многозначительной улыбкой. — Я бы не возражал еще раз побывать в кабинете.

Надув губы, Сен-Джон нашел свою шляпу и трость и возглавил шествие. Тропа огибала дом и пересекала заросший сорняками луг по направлению к роще, где темные зеленые иголки были усеяны блестками бледных цветков дикорастущего кизила. Сам дом, прикрытый разросшимся рододендроном, был невидим, пока они не подошли почти к самому порогу.

Это был аккуратный, небольшой коттедж в два этажа.

Край крутой, торчащей пикой вверх крыши под углом нависал над парадной дверью и стрельчатым окном, расположенным с правой стороны. Оконные коробки, ставни и изогнутая труба — все несло на себе печать жилища ведьмы, включая коврик для вытирания ног в форме кота. Над дверью резные деревянные буквы составляли имя: Катлин.

Как и главный дом, коттедж был реальным доказательством заброшенности и недавнего поспешного ремонта, включая использование неподходящей — по мнению Жаклин — для этой цели белой краски. Цвет должен быть мягче и более характерным — приглушенно-желтым, бледно-розовым или синим.

Еще меньше было сделано внутри. Входная дверь вела прямиком в одну из двух комнат, находящихся на первом этаже. Паутина свисала с потолка, а камин зиял черной дырой с остатками грязного пепла. Влажный, затхлый воздух проникал через одежду Жаклин, обдавая ее ощутимым холодом. Был ли пепел в камине тем пеплом, который остался от огня, в последний раз разведенного Катлин? Из груди Жаклин вырвался возглас протеста:

— Здесь так сыро! Ее бумаги…

— Большинство из них находится в хранилище, — сказал Крэйг-второй. Атмосфера в комнате давила и на него; он засунул руки в карманы и сгорбился. — В шкафчике для хранения папок с бумагами не осталось ничего, кроме скрепок и заметок о тех книгах, которые она читала, и некоторых забавных писем поклонников.

Жаклин удержалась от комментариев. Не ее дело, что невежественная семья Катлин сделала с бумагами. Им был нанесен большой вред.

Переставляя ноги осторожно, как кошка, она двинулась вперед к шведскому бюро — столу с убирающейся крышкой. Сам стол, шкафчики для хранения бумаг и одно слишком набитое кресло были единственными предметами обстановки, а несколько обтрепанных плакатов — единственными украшениями. Должно быть, Сен-Джон утащил все, что представляло какую-либо ценность. Он имел на это все права, напомнила себе Жаклин. Не только права, но и долг; почему он должен был обрекать обстановку на загнивание? Посмотрите только, что случилось со шторами: дешевая, когда-то с веселой расцветкой хлопковая ткань свисала серыми ветхими лохмотьями. Плакаты, прикрепленные к стене кнопками, не представляли особой ценности, чтобы их стоило хранить все эти годы. Она не могла представить себе, почему Сен-Джон просмотрел стул, разве только он был в плохом состоянии уже тогда, облезлым и мерзким на вид. Жилище, достойное мыши, подумала Жаклин.

— Вы не возражаете?

Не дожидаясь ответа, она открыла один из шкафчиков для бумаг. Пожелтевшие края газет образовывали зубчатую неровную поверхность. Несколько сухих хлопьев поплыли в воздухе к полу.

— Самое время избавиться от них, Сен-Джон, — сказал Крэйг-второй. — Они огнеопасны и бесполезны.

— О нет! — воскликнула Жаклин. — Я сохраню и эти вырезки тоже — мысли, содержащиеся в них, могут однажды оказаться полезными. Некоторыми я никогда не воспользуюсь, но среди остальных можно обнаружить намеки на то, каким Катлин намеревалась видеть продолжение. Я бы… кто бы ни был выбран, захочет просмотреть их.

— Ну как, видели? — Сен-Джон адресовал свою ухмылку адвокату. — Я говорил вам, что вы не понимаете процесса творческого мышления.

— Будет ли творческая натура черпать вдохновение из излияний поклонников Катлин? — спросил сухо Крэйг-второй.

Жаклин перешла к следующему шкафу. Все его ящики были набиты письмами. Они содержали в себе более интересную информацию, чем дешевые газеты, однако многие из них были побиты плесенью, а из открытого ящика поднимался болотный смрад.

— Никогда не знаешь заранее, — сказала Жаклин. Она просматривала письма с некоторым трудом из-за того, что они были плотно упакованы. — Катлин отвечала им. Всем.

— Только сначала, — заметил Крэйг. — Позднее, когда тонкий ручеек посланий превратился в поток, она иногда прибегала к заготовленным стандартным ответам.

Письма были разложены по датам. Жаклин закрыла верхний ящик и выдвинула второй.

— Я тоже написала ей. Одно из трех восторженных писем фанатки, которые я сочинила в своей жизни. Вы полагаете… — Бумаги были спрессованы так плотно, что она не могла разобрать дат. Наугад она вытащила листок. — Нет, это слишком ранние.

— Не пытайтесь положить его обратно, — произнес, нахмурившись, адвокат. — Знаете что — дайте его мне.

Он открыл верхнюю крышку стола и положил бумаги на его поверхность. Жаклин присела на корточки и открыла нижний ящик.

— Это было зимой 1982-го — пробормотала она. — В феврале, я думаю.

За два месяца до того, как Катлин Дарси исчезла.

Движимая порывом, который Жаклин не могла объяснить даже себе, она вытащила еще одну пачку писем.

— О мой Бог! Это от Фредерика Фортмана. Я не знала, что она переписывалась с ним.

— Она вела переписку со многими писателями, — заметил Крэйг. По его голосу Жаклин могла бы сказать, что он развлекался созерцанием умудренной опытом миссис Кирби, сидящей на корточках в пыли и визжащей, как юная фанатка, путешествующая по городам и странам вслед за своей любимой рок-группой.

— Он был не только писателем, но историком международного… — Ее голос смолк.

— Мне бы очень не хотелось лишать вас удовольствия, миссис Кирби, но время уходит. Здесь сотни подобных писем.