Чувствовала ли ее собственная мать к ней что-нибудь подобное? Джинни вопросительно посмотрела на желтое одутловатое лицо. Конечно, нет. Мать не хотела, чтобы Джинни было хорошо, и всякий раз при одном намеке на то, что у дочери есть тело, требующее чувственного наслаждения, заикалась и смущалась.
Порядок восстановился, когда Венди немного подросла. Стоило Джинни утром пошевелиться, как чуткие, словно у олененка, ушки Венди улавливали этот звук, и она радостно кричала: «Мамочка, найди меня!» Джинни входила в детскую, заглядывала в шкаф, корзину для белья, за книжную полку. Чем невероятней было место, куда она заглядывала, тем больше радовалась Венди. Наконец Джинни натыкалась на ерзающий от нетерпения маленький холмик под одеялом и тащила в спальню, где ждал улыбающийся Айра.
Иногда Венди хватала Джинни за грудь и шепелявила:
— Это сто?
— Мой сосок.
— Чтобы я пила молочко?
— Да.
— А это — мои сосочки. — Венди гордо дотрагивалась до собственного крошечного соска. — Для моей дочки. И для детей.
— Сколько же их у тебя будет? — спрашивал Айра. Она начинала загибать пальчики. — Девять? — смеялся он. — Измучаешься, пока накормишь.
— Мне мама поможет, — серьезно отвечала она.
Все! Хватит! Зачем себя мучить? Почему не вернуться к Айре и не завести второго ребенка? Он — добрый, заботливый, надежно устроен. Он примет ее, если она все объяснит…
— Слава Богу, я не так плоха, как мистер Соломон или сестра Тереза, — сузив от боли глаза, пробормотала мать.
— Что с ними?
— У него — эмфизема, у сестры Терезы — рак. У меня, к счастью, все не так серьезно. Скоро я вернусь домой.
Тон, которым она произнесла последнюю фразу, напомнил Джинни ребенка, пытающегося убедить себя, что в его кроватке нет чудовищ.
— А что говорит доктор?
— Что у меня тромбоцитопеническая пурпура.
— Что это значит?
— Плохо сворачивается кровь.
— От чего это?
— Неизвестно.
— Как же они могут лечить, если не знают причину?
— Они не знают, от чего рак, но все-таки лечат. — Она умоляюще посмотрела на дочь. — Когда меня отпустят домой?
Джинни испуганно отвела глаза. Роли поменялись. Теперь мать смотрела на нее так, словно она контролирует ситуацию.
— Не знаю, мама. Я только что приехала. Ты знаешь об этом больше меня. Я ведь даже не видела доктора Фогеля. Кстати, кто он? И где доктор Тайлер? — Джинни привыкла перекладывать все заботы на плечи матери и теперь, когда мяч оказался в ее руках, поспешила бросить его обратно.
— Уехал, — мрачно ответила миссис Бэбкок.
— Как это уехал? Нельзя бросать тех, кого лечишь всю жизнь.
— Не знаю. Спроси у доктора Фогеля. Но, наверное, и доктора должны отдыхать.
— И что говорит этот Фогель? Когда он тебя отпустит?
— Я не спрашивала, — печально призналась мать.
— Тогда спрошу я.
Это было похоже на детскую игру: намазала губы маминой помадой, напялила туфли на высоких каблуках и решила, что она — старше. Джинни прыснула.
В этот момент дверь распахнулась и показалось мясистое лицо с остатками белокурых волос на голове. Оно принадлежало высокому плечистому человеку — вылитому левому крайнему «Викингов из Миннесоты».
— Ну, как наши дела? — бодро спросил он и заглянул в карточку. — Не слишком ли здесь жарко? — спросил он кого-то невидимого и исчез так же неожиданно, как появился.
— Это он! — кивнула мать, и Джинни выскочила в коридор. Массивная фигура в белом халате уже поворачивала за угол. Гремя своими походными ботинками, как лошадь — копытами, она помчалась за ним. Доктор Фогель обернулся и вопросительно уставился на Джинни.
— Я… Простите, доктор. Я — Вирджиния Бэбкок, дочь миссис Бэбкок. Можно вас кое о чем спросить?
— Я очень занят, мисс Бэбкок.
— Только пару минут! Какой у нее прогноз на будущее?
— У нее тромбоцитопеническая пурпура.
— Я это слышала. Но что это значит?
— Причины неизвестны. Возможно, нарушена иммунная система. Возможно, нарушена нормальная функция селезенки. Характеризуется…
— Синяками?
— Гм-м-м, да…
— Скажите, она опасно больна? — напрямик спросила Джинни.
— Не беспокойтесь, мисс Бэбкок. Мы проводим все анализы, располагаем целым арсеналом лекарств. Не поможет одно — попробуем другое. — Он покровительственно похлопал ее по плечу. — Все под контролем!
Какое счастье! Этот белокурый гигант отлично владеет ситуацией, в его распоряжении — целая армия в накрахмаленных белых халатах и бело-розовых передниках! Они таскают подставки с пробирками и удивительные лекарства. Это не глупенькая Джинни Бэбкок, так и не доучившаяся в университете. Но… если «все под контролем», зачем мать держат в больнице, где каждый день обходится в семьдесят долларов?
— Когда ее можно забрать домой?
— Когда мы справимся с кровотечением. — Он повернулся и зашагал дальше — вылитый скандинавский Бог.
Джинни ехала точно тем же маршрутом, каким много лет назад они мчались с Джо Бобом к своей стоянке. Она поднялась на холм и увидела вывеску: «Имение колонистов». Подпрыгивая на вымощенной булыжниками дороге, она подъехала к воротам, над которыми с трудом угадывались огромные цифры — «38» — тот же номер, что у лучшего полузащитника «Халлспортских пиратов». Она вышла из джипа и очутилась в объятиях Дорин: та словно хотела оправдаться за то, что десять лет назад совратила Джо Боба.
— Однако… — она отступила на шаг и капризно выпятила нижнюю губу. — Ну, знаешь… Я бы тебя не узнала, Джинни Бэбкок!
— А я бы тебя всегда узнала, — Джинни стало не по себе от такого откровенно пренебрежительного взгляда Дорин. — Ты совсем не изменилась.
Дорин вспыхнула от удовольствия. Она и в самом деле не изменилась с тех пор, как Джо Боб и Джинни встречались с ней и Доулом в его коричневом «додже». Разве что грудь… Она увеличилась дюймов на десять, не меньше, а обтягивающая блузка со скромным вырезом соблазнительно подчеркивала ее формы. Джинни не могла отвести взгляд… Казалось, опусти Дорин подбородок, и он ляжет на эти вздымающиеся холмы.
Сияя от гордости, к ним подошел Джо Боб. Джинни узнала бы его везде. В прошлом году ей прислали приглашение на встречу выпускников Халлспортской средней школы, и там она прочитала: «Тем из вас, кто знал Джо Боба Спаркса, будет приятно узнать, что старина Спарки ничуть не изменился с тех пор». Джинни тогда испугалась: нужно быть идиотом, чтобы обрадоваться, если твои друзья не меняются с годами. Она бы, например, не хотела всю жизнь размахивать флагом. Конечно, роль мадам Бовари в Старкс-Боге тоже не слишком престижна, но по крайней мере это что-то новое.
Дорин взяла Джинни за руку и повела в дом. Он был обставлен новой, под орех, мебелью — столы, стулья и буфет в столовой; софа, кресла, кофейный столик в гостиной… «Итальянский гарнитур», — сообщила Дорин. Ковры, шторы — все было в тон — цвета спелого хлеба или старинного золота. Одну стену в гостиной занимал огромный, как гроб, итальянский цветной телевизор.
— Ну как? — горделиво спросила Дорин.
— Вы проделали большую работу, — уклончиво ответила Джинни.
— Дорин — настоящая хозяйка, — Джо Боб погладил жену по заднице.
— Да, вижу.
— Она подарит мне «халлспортского пирата», — он по-хозяйски похлопал Дорин по животу.
— Спарки, милый, мы ведь никогда не говорим об этом при чужих.
— Джинни — не чужая. Она — друг. Если мы ей не скажем сейчас, она уедет в свой Вермонт и ничего не узнает.
Только теперь до Джинни дошло: ребенок!
— А вдруг девочка? — спросила она Джо Боба.
— Ну, — он с глубокомысленным видом почесал затылок, — значит, будем трудиться, пока не получится мальчик.
Джинни знала, что будь это в его силах, он выращивал бы утробный плод в графине на кофейном столике, чтобы видеть, как он растет, а потом спустил в унитаз, если бы увидел, что это — девочка. Но если мальчик?! Он будет напевать этому зародышу боевые песни и тренировать крошечные конечности. Он прислонит к стеклу свой секундомер и будет проверять, хорошо ли тот развивается.
— Дорин, милая, ты ведь принесешь мне «Пабст»? — спросил он и, не дожидаясь ответа, включил телевизор, потом еще один — маленький, черно-белый, поставил его наверх и настроил их на разные матчи.
— Поболтайте, девочки, — пробормотал он, взял пиво и бухнулся в кресло.
— Ты пьешь пиво? — ахнула Джинни.
— Я уже покончил с режимом, — усмехнулся он. — Пусть теперь мои парни страдают.
— Идем, я покажу тебе дом. — Дорин потащила ее в напичканную электроникой кухню: двухкамерный холодильник, миксер, кофемолка… Все — вплоть до посуды, полотенец и зубочисток — было цвета спелой пшеницы. Дорин махнула рукой на огромные солонины: — По семьдесят три цента банка. С распродажи в супермаркете.
