— Конечно, пришел бы. Правда, я чуть не разбился насмерть, стараясь сделать это. — Он хотел развеселить ее, но добился обратного.
Из глаз Хоуп хлынули слезы и ручьями потекли по щекам. Она жалобно всхлипнула, и у Слейтера чуть не разорвалось сердце. Он обнял ее, от боли со свистом втянул в себя воздух, осторожно сел и прислонился спиной к стене.
— Ох, Хоуп, — прошептал Клейтон, зная, что не получит ответа, поскольку его подбородок лежал на ее макушке. Она не видела его и, следовательно, не слышала.
Рыдания сотрясали ее хрупкое тело. Хоуп плакала в голос, но, как он начинал подозревать, не понимала этого.
— Хоуп, — снова прошептал он, стараясь заглушить мучительную физическую боль. — Родная. — Клейтон осекся, потрясенный до глубины души. Красивая, умная, самостоятельная женщина, которую он держал в объятиях, не отвечала, потому что не слышала его.
Если бы он уже не был влюблен в нее без памяти, то сделал бы это сейчас.
Клейтон не знал, как долго они просидели в коридоре, обнимая друг друга. Молли прижималась к ним изо всех сил, и он, стиснутый дрожащей женщиной и проклятой собакой, ощущал такую боль в сломанных ребрах, что кружилась голова.
Впрочем, какое это имело значение? Он готов был обнимать Хоуп вечно. Она была маленькой, теплой и такой беспомощной, что хотелось защищать ее всю жизнь. От обилия вопросов можно было лопнуть, но приходилось ждать.
Ждать. Он инстинктивно понимал, что не наделен ангельским терпением. Что ж, придется учиться и этому.
От пижамных брюк саднило покрытые синяками ноги. И тут до него дошло, что до вчерашнего дня он никогда не надевал эту пижаму. Никогда.
Эта мысль вызвала следующую: где же его собственная одежда? Не та, которая была на нем в ночь нападения, она была порвана, а та, что должна храниться в доме Хоуп. Он ведь жил здесь, верно?
Время для подобных вопросов было не слишком подходящее, но ему хотелось знать. И внезапно он вспомнил еще одно: в тот вечер Хоуп ему так и не ответила, почему они спали в разных комнатах, а потом он уснул. Она что-нибудь говорила об этом? Неужели он так ничего и не вспомнит?
Когда молчавшая красавица икнула и подняла залитое слезами лицо, Клейтон улыбнулся, ласково прикоснулся к ее щеке и еще раз прильнул губами к губам. Поцелуй пронзил его, как электрический ток, но Слейтер заставил себя не потерять голову.
— Хоуп, мы должны позвонить в полицию.
Она молчала.
— Этот человек ворвался в твой дом, угрожал тебе. — Собственные слова заставили его заскрежетать зубами. — Он обидел тебя и должен быть наказан. — Хоуп опять не ответила.
Волей-неволей Клейтон увидел ее в новом свете, окончательно осознав, насколько Хоуп необходимо следить за его губами. Он бережно повернул ее лицо к себе.
— Ты невероятно честная, — сказал он, заставив Хоуп съежиться. — Ты бы никогда, ни при каких обстоятельствах не позволила остаться безнаказанным человеку, который обидел бы кого-нибудь из твоих больных.
— Ты не понимаешь…
— Да, черт побери! — взорвался Клейтон, злясь на самого себя и на нее тоже. — Так объясни!
Это невозможно, подумала Хоуп, у которой еще кружилась голова от их первого поцелуя. После того, что случилось на кухне, этот поцелуй должен был оттолкнуть ее, вызвать тошноту, но ничего подобного. Наоборот, он возбудил ее как никогда в жизни.
— Пожалуйста, — хрипло попросил он. — Рассказывай.
Поймет ли Клейтон, в каком положении она оказалась? Простит ли обман? Хоуп с испугом поняла, что не переживет, если он отвернется от нее, узнав правду.
Хоуп молчала. Слейтер привлек ее к себе и начал гладить руки. Это действовало на нее успокаивающе, но почему-то снова захотелось заплакать. На мгновение она позволила себе слабость и прижалась лицом к его обнаженной груди… обнаженной, волосатой, покрытой синяками груди. Клей был жилистым, худощавым, с плоским животом и тугими мускулами; ей мучительно хотелось прильнуть к его телу, но оно было покрыто такими страшными кровоподтеками, что Хоуп сразу вспомнила о том, почему он здесь оказался.
Нет, она не сможет причинить ему новую боль. Хоуп чувствовала, что он слегка дрожит, но до чего сладко было ощущать рядом это сильное, теплое тело… Успокаивать и успокаиваться самой. Когда ее так обнимали в последний раз? Да никогда… У нее снова защипало в носу.
Хоуп осторожно высвободилась из его объятий. Слейтер сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Женщина, стоявшая на коленях между его вытянутыми ногами, вдруг поняла, что на нем всего лишь больничные пижамные брюки, спустившиеся до бедер, и ничего больше.
— Ты… не одет.
— Наконец-то заметила, — хрипло рассмеялся он. — Когда ты закричала, я заторопился и только у дверей спальни сообразил, что бегу с голой задницей!
— Ох!
Он прикоснулся к ее волосам. Глаза Клейтона стали грустными.
— Да. Я вернулся, чтобы надеть хотя бы брюки, и это слишком дорого тебе обошлось. Никогда не прощу себе!
— Хочешь сказать, что предпочел бы лежать на полу… голый?
— А что, неплохая была бы картина! — невесело пошутил Слейтер.
Сейчас, когда Хоуп почти успокоилась, она могла сосредоточиться на его самочувствии. Она внимательно осмотрела его, стараясь ничего не упускать. Впечатление было удручающим: мрачно сжатые, все еще не зажившие губы, усталые морщины вокруг глаз, испарина на лбу… Как же сильно он пострадал.
— Тебе плохо, я знаю, — мягко промолвила она.
— Хоуп, — не обращая внимания на ее слова, сказал Клейтон, — я хочу знать, почему ты позволила уйти от ответственности подонку, который чуть не изнасиловал тебя. То, что он лакей твоего отца, ничего не меняет.
Хоуп часто задышала и почувствовала, что побледнела. Она еще не могла ответить на его вопросы, не могла! Сначала надо было взять себя в руки, а это не представлялось возможным до тех пор, пока Клей не наденет рубашку или снова не заберется под одеяло.
— Тебе нужно лечь.
— Черт побери, неужели ты не можешь на минутку забыть о том, что ты врач! — Он тут же пожалел о своей вспышке и смягчился. — Пожалуйста, расскажи мне, что происходит.
— Это трудно объяснить, — тихо промолвила Хоуп.
Клейтон с трудом поднялся на колени и обнял ее за плечи. Они смотрели друг другу в глаза. Хоуп уже знала, что он крепко сколочен, но по-настоящему поняла это только сейчас: в Клее угадывалась такая сила, что невольно возникал вопрос, сколько же человек потребовалось, чтобы избить его до полусмерти.
— Да, я ничего не помню, — проскрежетал Слейтер, — но я не дурак. Ты почему-то очень многое утаиваешь, а я должен знать все. Говори, пожалуйста, говори.
В его глазах цвета лесной зелени Хоуп читала и гнев, и страх, и сонмище других чувств, о которых она боялась думать.
— Ты расстроен, — сказала она с деланным спокойствием. — Из-за того, что не успел ко мне на помощь. Но я не нуждалась в помощи, Клей. Я уже взрослая и могу сама постоять за себя.
Это смехотворное заявление заставило его закатить глаза.
— Ага! Бьюсь об заклад, щетка — страшное оружие. Ты хоть стукнула его?
— По затылку.
Он покрутил головой, поморщился и злобно чертыхнулся.
— Нужно было целить ниже, моя радость.
Хоуп, потрясенная тем, что сделал Трент, и подавленная как никогда в жизни, все же не смогла удержаться: прислонившись лбом к его груди, она безудержно захохотала. Клейтон страшно испугался.
— Ох… Милая, не плачь, пожалуйста, не плачь. Извини меня. Пожалуйста, не надо…
Она подняла голову и посмотрела на Слейтера, рыдая от смеха. Он нахмурил брови.
— Ты… — Клейтон наклонился и всмотрелся в ее лицо. — Ты смеешься?!
— Извини, — выдавила Хоуп сквозь слезы, безуспешно пытаясь остановиться.
Его красивое лицо потемнело.
— Черт побери, что здесь смешного?
Только сейчас до нее дошло, что этот взрослый, солидный мужчина ведет себя как ребенок.
— Ты ужасно мило дуешься!
Клейтон задумчиво смотрел на нее. Пауза затянулась, и Хоуп испугалась, не обиделся ли он. Затем Клейтон тоже улыбнулся широкой, сексуальной улыбкой, от которой у нее захватило дух, и тут у него снова треснула губа. Он прижал рану на губе пальцем, поглядел Хоуп в глаза и, продолжая улыбаться, спросил:
— Значит, по-твоему, я милый?
Еще никогда мужская улыбка не сводила ее с ума.
— Пожалуй, да. Немножко…
Клейтон осторожно привлек ее к себе, стараясь не задеть ребра.
— Мне так нравится твой смех. Уж лучше всю жизнь хохочи надо мной. Но не плачь.
— Я это запомню.
Он смотрел на Хоуп со смесью нежности и недоумения.
— Почему мы так кричим?
— От страха, — прошептала Хоуп. Боже мой, я забываю управлять своим голосом… — Извини, Клей.
— Ну что ты. — Он прижал палец к ее губам и медленно покачал головой. Глаза Слейтера стали серьезными. — Никаких извинений. Ты в безопасности. Все остальное неважно.
