Малка всегда говорила, что она любила заниматься этим с Декланом, но нервничала из-за боязни забеременеть. Его сестры имели по пять детей каждая, и это еще считалось маленькой семьей.
Малка была единственным человеком, с которым я говорила о сексе, хотя и не часто. Когда начинаешь думать, сколько на почве секса было начато военных действий, совершено убийств, разрушено семей, публично опозорено людей, бывает очень трудно это понять.
Лида, по-моему, в своей молодой жизни до настоящего времени была очень осторожна в вопросах секса. Как-то она сказала мне, что ходила в женскую клинику улаживать некоторые проблемы. Когда я представляю себя, сообщающую моей маме подобные вещи… мне просто делается плохо. Но времена меняются.
Кто бы мог подумать, что я, Ривка Файн-Леви, буду иметь мое собственное специализированное агентство арт-туров и стану широко известна как жена знаменитого Макса Леви. В отличие от многих женщин, которых я знаю, я никогда не испытывала переживаний по поводу верности или неверности Макса, я была в нем уверена. Он не интересовался женщинами, в отличие от Деклана, который был всегда в полной боевой готовности, о чем знал даже его сын.
И кто бы мог подумать, что я стану человеком, любящим свою маму, вместо того чтобы ненавидеть ее, и что мне на самом деле будет нравиться ходить с ней по магазинам? Что я буду любить свою дочь больше жизни, что по-прежнему мы будем дружить с Малкой, с которой я познакомилась за ощипыванием кур столько лет назад, когда она хотела обратиться в иудаизм, выйти замуж за Шимона и иметь фирму по выращиванию гладиолусов? Что я стану вспоминать время, когда я была слишком застенчива, чтобы позволить этому алжирскому юноше по имени Дов сделать первый шаг?
Я очень хотела, чтобы Лида побывала в Израиле, но, конечно, не было причин настаивать на этом.
Она сказала, что гордится Израилем, но не одобряет тех и иных их действий в настоящее время и не хочет поддерживать их, поехав туда.
В этом была вся Лида — имеющая определенную позицию, думающая о результатах, правдивая и просчитывающая последствия. Достойная похвалы, даже восхищения.
Но она не создана для легкой жизни.
Макс бывал дома редко и не высказывал своего мнения об этом. Если я заговаривала с ним, он повторял одно и то же: он поражен, что у него есть дочь, которая не хочет помощи и слишком самостоятельная.
По прошествии примерно четверти века он мог бы приучить себя смотреть на вещи по-новому.
Этим летом я планировала совершить с Малкой небольшое путешествие. Мы проведем неделю во Флоренцию и неделю на море на Сицилии, чтобы отдохнуть от всего, занимаясь обзором местных красот и художественных галерей. Было так странно думать о том, что наши дети тоже будут в Средиземноморье, плавая в тех же водах. Но мы знали, что не должны рассчитывать на встречу с ними, не надо ограничивать их в перемещениях, это могло бы их обидеть. Мы прошли через все это давным-давно, когда наши матери не давали нам свободно дышать. Мы все знали про длинный поводок и дали им свободу. Не нужно показывать свою боязнь расстаться с ними.
Я была занята подготовкой к поездке, хотя и не забывала про Лиду. Я могу упаковать два чемодана очень быстро и умело. Один из моих рассказов за завтраком или ленчем для леди посвящен «разумной упаковке». Людям это нравится.
Я говорю, что нужно иметь отпечатанный список, в который вы будете вносить все то, что может потребоваться для поездки: это может быть небольшой фонарик, ваша любимая наволочка или маленький деревянный клин, чтобы держать двери открытыми. Вы не поверите, насколько это полезно.
И вот, когда я укладывала свои платья между листами оберточной бумаги, зашел этот молодой человек лет тридцати с чем-то. Я думала, что это знакомый Лиды, но оказалось, что он ищет Макса.
Я сказала, что Макс в отъезде и вернется вечером. Я уезжаю в Европу на следующий день и могу оставить для него записку. Кто его спрашивал?
Молодой человек попросил передать, что заходил Александр, что он очень сожалеет, он думал, что я уезжаю во Флоренцию сегодня, а не завтра.
Он знает, что я уезжаю во Флоренцию на этой неделе, и в то же время я никогда о нем даже не слышала. Это меня немного встревожило. Он отказался от чая, ничего не сказал о том, каким образом связан с бизнесом Макса, и очень быстро откланялся.
— Сегодня приходил Александр, — сказала я Максу в тот вечер. — Он думал, что я уже уехала во Флоренцию.
Макс посмотрел на меня с пренебрежением.
— Мне очень жаль, что ты обнаружила все это, — сказал он.
Я не поняла, что такое я обнаружила. Нисколько, как сказала бы Малка. Я непонимающе уставилась на него.
— Я насчет Александра, — произнес он.
И вдруг мне все стало ясно. Все получило разумное объяснение: долгие отлучки, разъединение, отстраненная манера держать мою руку на публике, отдельные спальни.
Малка потом спрашивала меня, как я чувствовала себя после этого и что я делала.
Я ответила, что держалась хорошо, получив этот удар. Я всю ночь просидела в спальне, собирая из кусочков цельную картину. Конечно, это все объясняло. Ну почему я была так слепа? Потому, что никак этого не ожидала.
Я забеспокоилась, может ли еще кто-нибудь знать об этом. Одна ли я была настолько глупа, что не догадывалась, за какую команду играет мой муж? И когда уже рассвело, я решила, что, пожалуй, об этом не знают и я не буду объектом для насмешек. И это помогло. Вряд ли могло помочь, но помогло. Во всяком случае, я не буду выглядеть идиоткой.
Я аккуратно оделась и привела в порядок лицо. В десять часов за мной должна была заехать машина.
Макс, бледный и взъерошенный, выглядел ужасно. Он тоже не спал. У него был вид провинившегося щенка, знающего, что он будет наказан.
— Что ты намерена делать? — робко спросил он.
— Я скажу тебе о моих планах, когда вернусь, Макс. — Я была холодна, вежлива и сдержанна.
Все остальное — слезы, ругательства, вопросы, злость — я оставила на потом, до Флоренции и встречи с Малкой.
Она сразу догадалась обо всем. Задурить Малке голову невозможно. Она была готова мне помочь, и я излила душу, рассказав ей все. Я плохо помню эту часть отпуска, когда мы обе орали во всю глотку, рыдали, решали, убить ли Макса, или отдать под суд, или просто поколотить за все его дела. Мы собирались то разоблачать его, выставив на посмешище, то держаться благородно, сказав, что это не имеет значения.
Но к моменту приезда на Сицилию мы выпустили пар полностью. Мы взяли напрокат машину и ездили по острову. Мы плавали в ярко-синем море, мы пили много вина, больше, чем я могла себе представить.
— Когда я вернусь к действительности, мне придется лечиться от алкоголизма, — сказала я, на самом деле не желая думать о возвращении к действительности.
— Не хочешь позвонить в офис? — спросила Малка.
Обычно я ношу с собой сотовый телефон и могу связаться с ним откуда угодно. В офисе все шло прекрасно и без меня, что слегка раздражало.
По электронной почте пришло письмо от Лиды:
«Папа говорит, что не знает, где именно в Италии ты находишься, в офисе говорят, что ты обещала позвонить, но не позвонила, так что я не виновата. Я пыталась найти тебя повсюду, чтобы сказать тебе, что мои планы изменились и я все же поеду в Израиль. Я встретила Брендона в Риме. Это наше постоянное место встречи. Мы вместе последние два года и часто встречаемся. Мы не говорили вам с Малкой ничего, потому что вы начали бы страшно волноваться, а мы хотели быть уверены в себе прежде, чем говорить что-нибудь. А теперь мы уверены. Совершенно уверены.
Он просит меня передать, чтобы ты сказала его маме, потому что в смысле техники она безнадежна и, видимо, ждет письмо по голубиной почте. И хватит с нас этих глупостей насчет разной культуры, традиций, истории и прочей чуши. Тебе предстоит уладить все с бабушкой и папой. Ты сделаешь это, правда? Ты всегда ужасно всего боялась. Брендон говорит то же самое про свою маму. Можете ли вы нам, наконец, сказать, где находится эта мифическая ферма по выращиванию гладиолусов, и мы поедем посмотреть на нее и на этих парней, которые могли бы быть нашими отцами, повернись все иначе?»
Мы с Малкой выучили письмо наизусть. Разве оно того не стоило? Письмо, которое все поменяло и придало смысл всему.
Мама всегда говорила мне: «Бекка, ты можешь добиться абсолютно всего, если у тебя есть продуманный план». Она повторяла это, когда мы прогуливались по Кастл-стрит, делая покупки, или когда ждали, пока стирается наше белье в прачечной самообслуживания «Чистота и свежесть», или когда пили кофе в «Скачущем бобе».
За свою жизнь мама составила много планов. Например, когда мне исполнился двадцать один год, а папа и слышать не хотел о большой вечернике, на которую пришлось бы серьезно потратиться, мама разработала план. Она направилась в новый отель, который только что открылся в Россморе, и показала им наш список гостей, где было много важных персон. В разговоре с менеджером она настояла, чтобы ей снизили цену вдвое, потому что она порекомендует этот отель всем, кто придет на праздник ее дочери Бекки. И это был потрясающий двадцать первый день рождения, и приглашены были абсолютно все. А удалось это потому, что у нее был план.
