Мерцающее пламя погасло, оставив их в полном мраке, но Дункан уверенно положил девушку на кровать и лег сам, прижавшись к ней грудью и бедрами.
Странное возбуждение охватило Фиби в эти мгновения, но с ее сердцем происходило что-то еще более дикое. Переполнявшие ее чувства были столь сильны, что глаза наполнились слезами. Девушка была рада, что лежит спиной к Дункану и в темноте он не может видеть ее лица.
Но Дункан тут же нашел рукой ее подбородок и повернул ее лицо к себе, и все ее тело предательски подчинилось. Он поцеловал ее не со страстью, а так, словно его притягивала к ней неведомая сила, и он был вынужден прикоснуться своим ртом к ее рту. Стон протеста, одиночества, желания зародился где-то в глубине его груди, и Фиби почувствовала около своего бедра его горячую твердую плоть.
Сначала поцелуй был неуверенным, но затем Дункан крепко прижался к ее губам, выпуская на свободу какие-то стихийные силы, и их языки вступили в борьбу и примирились. Фиби сдалась, хотя чувствовала, что Дункан все еще сопротивляется, все еще пытается сдержаться.
- Я обещал, что ты будешь со мной в безопасности, - произнес он, задыхаясь, когда поцелуй наконец закончился.
Фиби любила Дункана. Она до конца поняла это только сейчас, и если не могла сказать ему это словами, то могла сказать своим телом. Ее руки скользнули под его рубашку, лаская теплое и твердое, как гранит, тело. Он был гладким, мускулистым и очень опасным.
Дункан застонал и опустил голову, чтобы еще раз покорить ее рот. Фиби тихо застонала от отчаяния и нежности и подумала, что если он сейчас же не овладеет ею, то она просто умрет.
Но, хотя Дункан явно желал ее не меньше, чем она его, он не торопился. Он раздевал ее, целуя и лаская каждый изгиб и ложбинку ее тела, и его благоговейные прикосновения зародили в Фиби чувство, что точно так же язычники боготворят своих идолов. Он сжал ее сосок губами и тут же прикрыл ее рот ладонью, заглушив протяжный глухой крик.
Фиби выгнула спину, тихо постанывая и не осознавая ничего, кроме чувств, которые Дункан разбудил в ней. Она не знала и даже в самых буйных фантазиях никогда не воображала, что любовь может быть такой.
Когда Дункан насытился грудью Фиби, а она лежала мокрая и обессиленная, так тяжело и сладко было желать его, стремиться к нему, неосознанно стараться победить его, он скинул с себя одежду и медленно накрыл собой тело девушки. Она почувствовала, как напряглась его плоть, стремясь к ее влажному лону, и издала сладострастный стон, приглушенный его ладонью.
Дункан поцеловал ее в лоб, погладил по спутанным влажным волосам и прошептал:
- Твое тело стремится ко мне, но что говорит твой разум, Фиби Тарлоу? Мне не нужна женщина, которая не хочет мне отдаться.
Одурманенная, она лишь кивнула головой, положила ладони на его ягодицы, побуждая войти в нее, и поцеловала ладонь, закрывающую ее рот. Дункан не стал больше мучить ее, оттягивая момент обладания: он знал, что она ждет его, и овладел ею одним сокрушительным, неистовым рывком.
Хорошо, что он догадался зажать рукой рот Фиби, потому что она не смогла сдержать первобытный, звериный, приветственный крик, который зародился, казалось, в самой глубине ее существа.
- О Боже! - прошептал он. - О Боже! Он двигался все быстрее, погружался в нее все глубже, одновременно покрывая поцелуями щеки, веки, лоб девушки. Фиби дрожала под ним, выгибалась, как туго натянутый лук, то, отталкивая Дункана, то, прижимаясь к нему, отвечая порывом на порыв. Ее тело было мокрым, горячим, сердце переполняли столь древние чувства, что их названия были давно забыты; она стремилась к полному единению, боролась за него каждым бешеным рывком, каждым приглушенным стоном, но одновременно боялась его так, как грешник боится Страшного суда. Безумие освобождения, к которому вел ее Дункан, ослепляло и сжигало ее, ей казалось, что она не выдержит и погибнет. Оргазм обрушился на них гигантским, вселенским катаклизмом. Фиби резко выгнулась над веревочным матрасом и хищно, необузданно поглотила Дункана. Он находился глубоко внутри нее, каждая мышца его тела была напряжена, и Фиби чувствовала, как его жар заполняет ее лоно. Даже посреди этого неистовства она поняла, что именно Старуха прочитала по ее ладони и почему помогла ей бежать с Райского острова. Она догадалась обо всем в то мгновение, когда беспомощно изогнулась под мужчиной, только что овладевшим ею. Восторг освобождения все продолжался, снова и снова охватывая их, когда они думали, что последняя искра наслаждения уже угасла в них. Наконец Дункан вытянулся рядом с Фиби, одна его нога лежала на ее бедрах, словно он заявлял право собственности на нее. Дункан пребывал в сладостном изнеможении, и Фиби улыбнулась во тьме, запустив пальцы в его шелковистые волосы.
- Она знала, что это случится, да, знала! - воскликнула Фиби.
Дункан вздрогнул от какого-то запоздалого чувства, и это заставило Фиби тихо и чувственно вздохнуть.
- Могу ли я спросить, о ком ты говоришь? - поинтересовался он, не поднимая головы от ее груди.
- О Старухе, - ответила Фиби, наматывая на палец прядь его волос. - Она посмотрела на мою ладонь, когда я сказала ей, что хочу уехать с Райского острова, и все устроила. - Девушка замолчала, внезапно встревожившись. - Надеюсь, ты не собираешься ее наказывать за то, что она помогла мне сбежать?
Дункан усмехнулся и потянулся губами к ее соску, который затвердел в предчувствии удовольствия.
- Я не осмелюсь. Она произнесет заклинание, и у меня выпадут зубы, волосы, а также отпадут кое-какие органы, которые мне дороги.
Фиби почувствовала, что те безымянные, всесокрушающие чувства снова вскипают в ней, и обеими руками привлекла Дункана к своей груди. Она исступленно обняла его поняв, что он не покинет ее, нежно погладила его волосы и пробормотала что-то, когда он снова лег на нее.
На следующее утро Фиби широко открыла глаза, почувствовав, что кто-то очень осторожно моет ее тело теплой водой. Дункан, конечно. Она хотела было заговорить, но обнаружила, что ее рот завязан полоской ткани.
Дункан усмехнулся, с восхитительной нежностью омывая ее самое сокровенное место.
- Ты, конечно, можешь снять повязку, если хочешь, - сказал он, - но я бы не советовал, принимая во внимание то, что собираюсь с тобой сделать, а зажать тебе рот рукой я сейчас не могу.
Фиби охватило какое-то странное чувство: она была совсем обнаженной если не считать полоски ткани, мешающей ей говорить, беззащитной перед Дунканом, и это было великолепно. В ее жилах медленно закипала кровь, когда она зачарованно наблюдала, как Дункан отставил таз в сторону и развел ее ноги так широко, что они легли по разные стороны кровати. Своими сильными руками моряка он гладил нежную кожу на внутренней стороне ее бедер, и Фиби вздрагивала от каждого восхитительного прикосновения его пальцев.
- Тебе достаточно покачать головой, если ты не хочешь продолжения, - сказал он. Фиби приподнялась на локтях, но больше не сделала ни одного движения. Дункан, не раздеваясь, опустился на колени рядом с кроватью, дразня ее дьявольской улыбкой. Затем нагнулся к ней, словно умирал от жажды, а она была холодным чистым ручьем. Фиби почувствовала его дыхание и задрожала, глядя, ожидая, вздымаясь ему навстречу. И он прикоснулся к ней языком...
Из груди Фиби вырвался стон, и Дункан начал целовать ее. Она умоляюще вздохнула и попыталась приподнять бедра, но он крепко держал их и наслаждался ее плотью, как восхитительной сладостью, удовольствие от которой нужно растянуть подольше.
Фиби, закинув голову, застонала, и тогда Дункан вытянулся в ногах кровати и, сжав щиколотки Фиби, согнул ее ноги в коленях, и она стала совершенно беззащитна перед ним. И ни на мгновение он не отрывал от нее губ. Наслаждение стало невыносимым, по своей силе равным страданию, но оно было соткано из миллиона сверкающих нитей экстаза. Фиби трепетала под его упругими губами, его языком, который приручал и подчинял ее, разжигая в ней все большую и большую страсть.
Когда Дункан понял, что она достигла вершины наслаждения, то чуть отстранился, шепча ласковые слова, успокаивая, умоляя ее подождать. Только когда Фиби бессильно откинулась на спину, задыхаясь и вздрагивая от желания, он снова приник к ней губами и целовал до тех пор, пока она не заметалась под ним, словно норовистая кобыла, пытающаяся сбросить наездника. Испив ее до дна и заставив пропеть все ноты мелодии своего тела, он оторвал голову от ее бедер и, протянув руку, осторожно снял ткань, закрывающую ее рот.
- О-о-о! - Фиби приподняла голову, пытаясь заговорить, и тут же уронила ее на подушку в полном изнеможении.
Дункан встал, сияя так, словно только что вытащил занозу из лапы львицы, и, может быть, так оно и было. Фиби долго подавляла свой сексуальный голод поскольку удовлетворить его была не в состоянии, и в ней явно накопился нерастраченный запас.
