Понемногу удавалось побыть то цветком, то побегом, то почкой, правда, так и не смог обратиться блистающим садом. Желание Хассибы росло и крепло, словно полдень, становилось взыскующим требованием, для меня полностью неожиданным и неузнанным и всегда откровенно непостижимым.
Однажды я не смог удержаться, совершил несусветную глупость. Принялся без умолку шутить и подтрунивать над ее новой страстью — страстью садовницы. Не расставался с желанием рассмешить Хассибу, но шутки раз за разом становились все злее, острее. Я не чувствовал, что больно раню Хассибу.
В глубине своей оболочки взрастила она ощущение быть до конца непонятой. Вдруг мне увиделась уже вдали, и каждый раз все дальше. Не в силах последовать за ней в ее стремленьях и желаньях, я остался глух, не слышал ее новый голос.
Так ли, иначе ли, между шуток, нечасто с успехом, силился превратиться лишь в ее райские кущи, ее — женщины одержимой страстью. Очень редко мне это удавалось. При малейшем непонимании она исторгала меня из своего тела, из пространства своего тела, которое единственно и было для меня, без сомнения, истинным раем.
Я знал, что цветущая, яркая одержимость садами у Хассибы совпала по времени с двумя великими событиями ее жизни, без малейшего сомнения повлиявшими на рождение страсти: нежданной беременностью сыном и смертью отца.
Долгие месяцы ее раздирали противоречивые чувства. Два события тронули ее тело, тысячекратно порождая и гася в глубине души и чрева бушующие потоки глубочайших переживаний. Ей стали ведомы реки скорби и реки радости. Одновременно, в едином миге, ощущала и плодородие земли, и холод могилы.
Но, впрочем, мы познакомились и полюбили друг друга на границе этих событий. Минуло пять месяцев со дня кончины отца, когда мы встретились впервые. Невосполнимая потеря породила в ее душе целый сонм удивительных, отчаянно острых, тайных, загадочных ощущений.
Она жила, едва исполняя будничные и необходимые ритуалы, как того требует традиция. Я поздно осознал, какие чувства владели ею. И разумеется, неправильно все понял: для меня они оставались загадочными и чарующими. Она, полная жизни, в скором времени догадалась, что я верю в свои собственные предположения и фантазии.
* * *
Осенним утром я познал ее. Было так, словно стремительно и нежданно ворвался в удивительный сад, где все происходит совсем по-иному, где счастье в том, что кто-то остался в этом саду навсегда.
Бродил по маленькой лавчонке в порту Могадора. У порога столкнулся с женщиной. Она торговала цветами. Только как-то очень странно. Или мне это только казалось. Вместо того чтобы предложить целый букет, она лишь протягивала разноцветные лепестки, держала их на ладонях безукоризненно тонко татуированных рук. Опьяненные свежестью и ароматом лепестков, покупатели бойко приценивались и торговались с хозяйкой.
Вначале цветы обосновались в ее доме, в едва угадываемом дальнем уголке, в самой глубине лавки. Во внутреннем дворике, в саду, существование которого невозможно было даже предположить, бросив с улицы небрежный взгляд. Много позже я узнал: дивный сад в Могадоре зовут эль-Рьяд.
Мне показалось: заключая очередную сделку, она назначала свидания у фонтана на площади Девяти Лун, куда сходились, скрещивались и разбегались девять извилистых закоулков. Там, где изразцы на стенках фонтана отражают девятикратно блеск ущербной луны.
Сюда она приносила цветы, здесь получала монеты. Отсюда трогалась в обратный путь к портовой лавке. Выпростав руки, выставив их напоказ, безуспешно пытаясь привлечь взгляды, разжечь охотничий нюх тех, кто рядом с ней шагает глухим переулком.
Когда я увидел ее впервые, пару часов провел в счастливом блуждании вслед за ней по безумному переплетенью узких улочек. Испытывал чувство близкое к опьянению оттого, что бесконечный лабиринт заставляет нас снова и снова сталкиваться друг с другом, сталкиваться с неизведанным, где за каждой дверью и каждым новым порогом, возможно, таится новое приключение.
Я осмелился даже проникнуть в извилистый закоулок, кривой проход, который меняет очертания каждый день: соберется ли кто сегодня разложить свой товар на земле или поставить лоток в этом тайном местечке. Поговаривают, что в таких потаенных углах иногда пропадают, сбиваясь с пути, и сами торговцы. Разные тянутся нити, ведут, сбивают с пути, плутаешь на пятачке каждый день по-иному. В Могадоре всегда найдется площадь внутри площади, улочка внутри другого закоулка, лавчонка в лавке. И так почти до бесконечности. Можно проникнуть вглубь малюсенькой деревянной, искусно инкрустированной шкатулки и там, в ее бесчисленных ящичках, украшенных маркетри, найти в миниатюре непередаваемый аромат торговой лавки и даже аромат лесов.
Мало-помалу я научился отыскивать различия в малейших деталях города по имени Могадор, осознал вселенную, заключенную в нем. Потому что там каждая вещь, каждый жест, каждый звук — дверь в другие миры и детонатор событий. Вскоре открылось мне: так же как в необъятных, просторных, переполненных лавках, что торгуют цветами и фруктами, есть свои крохотные шкатулки, наполненные дивными ароматами, так же и один из самых соблазнительных садов Могадора распахнет калитку передо мной разноцветными сияющими лепестками, которые покоятся в татуированной руке простой цветочницы. Она постепенно завладевает мной.
Но там, еще дальше, чем я мог даже себе вообразить тогда, через эти лепестки открылось настежь окно в мои всевозможные густые сады: распахнулась дверь в чрево заветных желаний. Мало того, там, в них, в моих желаниях, пожалуй, затаился шифр моей судьбы: пестрая, путаная смесь слепых случайностей и страстного желания все время оставаться в русле жизни.
Прежде чем лицом к лицу столкнуться, она сперва выбрала меня своим клиентом. Так мне поначалу показалось. Едва лишь завидев меня. Еще издали, от самого истока торгового ряда, двинулась прямо ко мне. Приветливый взгляд осветил ее вдохновенный лик. Казалось, словно глаза ее оттуда, из глубины, окликали меня. Всего-то пятнадцать шагов! Шагнула, и я попался в капкан, западню бездонных черных глаз без единой ресницы. Между нами осталось лишь пару метров. Опустила свой взгляд на простертые руки. Там покоились разноцветные лепестки. Не касаясь цветов, ощутил нежность и аромат ее кожи. Такие хрупкие, изящные лепестки — и такая суровая, сухая геометрия татуажа, покрывающего руки.
Размял и скомкал пару лепестков, высвобождая яркий, сочный аромат. Он спеленал меня. Я обернулся к ней, она опустила глаза. Казалось, будто смотрит вслед. Неспешно двинулась, направилась ко мне, почти натолкнулась на меня, бросила короткий взгляд. Все свершилось быстро, порывисто шагнула, я утонул в цветочном аромате, усиленном размятым лепестком. И тут же охладила пыл внезапным безразличием. Понял, без сомнения: я должен следовать за ней.
Неспешно, мягко двинулась опять по лабиринтам улочек, не обернулась. Знала: я иду следом. А мне казалось иногда, что потерял ее в толпе, и в тот же миг она опять передо мной являлась. Когда же в третий раз исчезла, я оказался в тупике, в глухом проулке. Только стены, ни единой щели, куда смогла бы проскользнуть беглянка. Я обернулся: она оказалась за спиной, позади меня, величаво двинулась навстречу.
Ее неброская игривость то бросала вызов, то снова обращалась в шалость, легкое кокетство. И прежде чем успел затеять разговор, мы поторговались, не сойдясь в цене на лепестки, цветы, букеты. Потом она поведала об орхидеях, редких кактусах, которые растут лишь в Могадоре, и о плантациях чудесной хны, из которой добывают краску для волос и кожи. И, утоляя любопытство, с серьезным видом рассказала мне для развлечения, забавы ради, что на улице не стоит покупать букеты, лучше — лепестки. Целые букеты — пустые обещания, иллюзия, обман. С улыбкой мне открылась: так происходит и с любовными приключениями.
Не понимал тогда: она дразнила, порождала мои фантазии и заставляла прорастать из них желания. С улыбкою бросала причудливо-загадочные фразы, которые лишь утяжеляли помрачение сознания.
Потом она открыла тайную символику геометрических фигур, переплетающихся на татуированных руках. Заставляла скользить и бегать мои пальцы по четким линиям, струящимся по коже. А после ногтем чертить и рисовать извивы на моих руках. Странные узоры почти не оставляли след, но след остался внутри, в душе, его стереть уже не в силах.
Имя ее — заклинание, шифр и код колдовской: Хассиба. Словно легкое прикосновение, мимолетное замешательство в самом начале слова, когда губы начинают движение, и два завершающих звука почти складываются в поцелуй.
В конце концов она мне уступила, позволила купить букет цветов, который вначале оберегала от моих настойчивых попыток завладеть им. Скрывать не буду, тут же подарил его. Беседе положил конец упавший вечер. И всякий миг я вожделел: нам не суждено расстаться. Пульсировала мысль: рассвет нас удивит, наступит утро, а мы — все так же вместе. Но она должна была меня покинуть. Назавтра пригласила посетить ее эль-Рьяд. Не объясняя тайный смысл этих слов. Все в Могадоре были ей знакомы, все знали и ее. Она жила по-своему, не так, как остальные. Вначале она меня ввела в свой сад во внутреннем дворе, прибежище, клочок живой природы посреди жилища. Он звался эль-Рьяд: весь двор и сад. Так называют дом, жилище, где можно обрести убежище, покой и тишину среди грохочущих и шумных улиц. Эль-Рьяд, сад в центре Могадора, — оазис посреди пустыни, одно из многочисленных имен волшебных райских кущ.
