Глава 20
И дети приносят пользу…
Но у него ничего не получалось.
— Это не арабский, не узбекский и не таджикский, — сказал он мне с уверенностью. — Сейчас проверяю некоторые наречия.
Мы посидели с ним еще чуть-чуть, пока не раздался душераздирающий вопль, издаваемый одновременно обоими детьми. Мы бросились туда и увидели жуткую сцену.
Даша и Митя сидели на полу и рвали друг у друга из рук мою вазу, крича при этом голосами стада сбрендивших коз. Ваза была высокая и узкая, а по бокам — две витые красивые ручки, и дети могли отодрать их в любой момент. Вовка охнул и бросился оттаскивать Митю, в то время как я подбежала с другой стороны к Даше. Дети уже ничего не слышали и не видели, а только орали и тянули вазу каждый в свою сторону.
Но наконец Вовке удалось разжать пальцы своего цепкого сынишки, поэтому ваза осталась в руках Даши. Мы разлетелись в разные стороны, как будто перетягивали канат в тот момент. Я повалилась на пол вместе с Дашей, та теперь держала вазу вверх дном, а из вазы медленно и плавно летел на ковер сложенный листок.
Все сразу заметили этот листок, и наступила мертвая тишина. В этой тишине я только слышала, как оглушительно бьется мое сердце. Я бросила Дашу на полу, поднялась и непослушными пальцами стала отдирать листочек от ковра.
— Что это? — спросил Вовка.
— Это из вазы выпало, — ответила Даша, удивленно рассматривая листок.
— Так ты, значит, даже внутрь ни разу не заглядывала? — недоумевал Вовка.
Конечно, не заглядывала. А зачем, собственно, было заглядывать? Я раньше туда очень часто заглядывала, но никаких листочков не видела.
— Разворачивай, — приказал Вовка, потому что я стояла, прижимая к себе листок, и не шевелилась.
— Не могу, — сказала я.
И это была сущая правда. Руки отказывались повиноваться, никак при этом не объясняя свое состояние моей бедной голове, которая больше не могла распоряжаться ими по своему усмотрению.
— Давай я, — предложил Вовка.
— Давай. — Я продолжала стоять как парализованная и боялась только, что меня парализовало навсегда.
Вовка развернул листок.
— Здесь адрес, Ал.
— Чей? — спросила я безнадежно.
— Его, наверно, — тихо сказал Вовка. — Ты смотри! Твоя улица, и дом почти рядом.
— Не может быть…
— А по-моему, очень даже может. Вот откуда он наблюдал за тобой, сидел, наверно, у окна и разглядывал тебя, когда ты проходила по улице мимо.
— Не может быть. — Я взяла листок. — Мне нужно туда поехать? — спросила я почти безжизненно.
— Ну это как ты хочешь, — ответил Вовка.
И я пошла к двери нетвердыми шагами. Вовка проводил меня и сказал на прощание:
— Ты иди, а я поколдую немного еще с этим текстом — вдруг получится.
Я шла и всю дорогу размышляла. Хочу я видеть Ола? Хочу ли я его просто видеть, или я теперь уже хочу за него замуж? А может быть, он давно женат, ведь прошло пятнадцать лет. Может быть, он просто отправил мне в подарок эту вазу и вложил туда свой адрес как старой знакомой, на память. Я шла по своей улице и остановилась у дома, адрес которого был указан в листочке. Батюшки! Да это ведь действительно совсем рядом со мной! Как же так могло случиться, что мы ни разу не встретились?
Впрочем, я ведь уже несколько лет никуда почти не хожу. Я поднялась по лестнице и нажала кнопку звонка. Навстречу мне откуда-то из комнат полетел детский смех, и я внутренне сжалась. Открыла мне чудесная маленькая девочка. Она немножко поморгала на меня своими длиннющими, как опахала, ресницами и вдруг, сообразив что-то, схватила за руку и потащила в комнаты. Девочка что-то радостно кричала. Я уже давно позабыла узбекский и ничего не могла разобрать. Кто-то спешил к нам из соседних комнат, в воздухе витал запах шафрана, все происходило как в замедленной съемке.
Они вышли из разных комнат одновременно. Двери открылись впереди и позади меня. Мне навстречу вышла Зума, и мы радостно бросились на шею друг другу.
— Ах, Ал, — лопотала она, — как же ты долго, мы ведь уже стали думать, что ты совсем не придешь.
Кажется, она при этом плакала, я, кажется, тоже, потому что через минуту она вытерла мне глаза краем полотенца, висевшего у нее на шее, и развернула на сто восемьдесят градусов. Передо мной стоял Ол.
Пятнадцать лет жизни провалились в тартарары. Я снова оказалась лицом к лицу с молодым человеком, и между нами прыгали кузнечики секунд. Только теперь мне казалось, что это не кузнечики, а саранча, пожирающая время, которое нам отпущено. Я стала гораздо старше, и сколько мне было отпущено времени, никто не знал. Ол протянул ко мне руки, и я оказалась у него на груди. Вот тут стена времени окончательно рухнула, и мы снова вынырнули в Согдиане. Мы стояли на самом гребне городской стены, а вокруг пылали костры, и Ол все крепче и крепче прижимал меня к себе.
Когда я очнулась, оказалось, что Зума тоже стоит где-то рядом, обнимая свою дочку, и плачет.
— Я не сразу нашла записку, — сказала я оправдываясь.
— Ну и хорошо, — отозвался Ол, — зато у тебя было время все вспомнить.
— Да, — засмеялась я, — уж этого-то было достаточно.
Потом мы пошли на кухню, Зума делала салат из помидоров, и они говорили, говорили, говорили. Ол живет здесь уже десять лет.
— Почему же тогда…
— Я ждал. Так было сказано в книге предсказаний, которую ты спалила. Когда ее достали из огня, сохранилась только последняя страница, и дед перевел мне то, что там было написано.
С отцом Ол больше не встречался. Не мог ему простить того, что, когда дед умер, он устроил в его доме настоящий обыск, даже стены были сломаны в поисках тайников и кладов. Ходили слухи, что у деда было много золотых монет, но отец так ничего и не нашел. Через полтора года Ол отыскал волшебную вазу и потратил все свои деньги, чтобы выкупить ее. Он отправил вазу Ивану Митрофановичу и принялся ждать. А за это время защитил диссертацию и докторскую, объездил пол-Европы с лекциями о Согдиане. Дел много. Кстати, Ол регулярно читал все издания моей родной редакции, где печатались бредни Ал.
— Тебе нужно книги писать, попробуй, у тебя должно получиться…
Ол еще долго что-то рассказывал, рассказывала я, Зума поминутно то хохотала, то плакала. Это было настоящее счастье, которого у меня никогда не было. Никогда за эти сумбурные пятнадцать лет. Но оно было у меня когда-то давным-давно, в другой жизни, когда чужеземкой я прокралась в Согдиану за волшебной вазой. Все это казалось теперь настоящей сказкой. Ваза оказалась подлинной лампой Аладдина, а джинн теперь разгуливал где-то на свободе и сыпал счастьем из рога изобилия.
Через час Зума ушла кормить полугодовалого малыша и утащила за собой Дилю, все это время с любопытством разглядывающую нас всех по очереди. Мы с Олом остались одни. Он взял меня за руку, потом притянул к себе и поцеловал. Это было похоже на сон, на сказку, на все мои видения и галлюцинации вместе взятые. Только это происходило в реальности, в той будничной реальности, где так редко случаются чудеса.
Вдруг Ол отстранился, и, открыв глаза, я заметила, что он смотрит на дверь. Через секунду ко мне вернулся слух, и я услышала, что у двери кто-то радостно всхлипывает. На пороге стояли Лялька с Вовкой и держали в руках лист бумаги.
Они кричали, что перевели.
— Я перевел, Ол, — орал ему Вовка, как своему старому другу, и хлопал радостно по плечу.
— Что?
— На вазе — то, что было написано на вазе. Файл в Интернет. Там завещание. Я вас поздравляю, у вас счет в швейцарском банке на сумму. — Он схватился за голову и протянул нам листок.
Я даже не стала считать количество нулей — так их было много.
— Ваш дед все деньги перевел в этот банк и распорядился, чтобы вы получили их, как только поженитесь. Представляете? Нет, вы представляете?
— Но я еще не знаю, женюсь ли, — сказал Ол, и все замолчали. — Ал, ты собираешься наконец за меня замуж?
Вовка с Лялькой с надеждой посмотрели на меня.
— Ал, я так давно жду тебя, ты скажешь мне «да»? — спросил он, и в глазах его промелькнула было искорка сомнения, пока он не пригляделся ко мне получше. Тогда он поднял меня на руки и закружил.
— Да, да, да, да, — бесконечно повторяла я при этом.
Через две недели мы поженились. Для свадьбы Лялька, которая, пожалуй, была счастлива даже больше меня, предоставила нам свой большой загородный дом. Но даже такой здоровенный домище о десяти комнатах едва мог вместить всех наших гостей. Хорошо, что выдалась теплая погода и мы раскинули на участке палаточный городок. Здесь были все: мои родители, которые взвыли от восторга, когда снова встретились с Зумой и Бахалимом, все мои тетушки и дядюшки из Ташкента. Даже пропавшая тетя Роза отыскалась. Даша и Митя гонялись наперегонки с многочисленными черноглазыми детьми Зумы и других родственников Ола.
