Его радость, что дела обернулись таким образом, была настолько велика, что он поддался уговорам продлить свое пребывание в Новом Орлеане еще на несколько дней, чтобы выступить в роли хозяина на одном небольшом званом обеде, даваемом Армандой. Она всячески подчеркивала, что весьма польщена его присутствием, и, естественно, эта польщенность все возрастала, вдохновляемая ее непревзойденным гостеприимством. Так продолжалось до последнего дня его визита, когда остальные гости отбыли. Арманда переложила роль гостеприимного хозяина на своего доверенного друга вплоть до последнего вечера.
После того как слуги, приведя весь дом в порядок, отправились спать, не забыв подкинуть дров в камины и оставить напитки и сандвичи, Клайд умиротворенно сидел в кресле, куря сигару, а Арманда, извинившись, вышла переодеться в домашнее платье, в котором чувствовала себя намного уютнее. Когда она вернулась, взору Клайда явилось очаровательное зрелище: она была в пеньюаре из белоснежного шифона, завязывающемся у самой шеи, а талию и запястья украшали бантики из шелковой ленты.
— Давненько мы так не сиживали вдвоем у камина, не правда ли, дядя Клайд? — с улыбкой спросила она.
— Да, дорогая… — согласился он. — Для этого времени года погода стоит необычно мягкая и приятная, а ведь какая была буря в ту ночь, насколько я помню.
— Это единственное, что вы помните, дядя Клайд?
— Нет. Помню, как я беспокоился тогда, что ты сильно простудишься. Разве ты забыла? Ты ведь вся промокла до нитки… Тебе вообще не следовало выходить из дома в такое ненастье.
— Но мне так хотелось повидаться с вами, что буря для меня не имела никакого значения. И я… я не простудилась. Я вообще редко простужаюсь. Тем не менее тогда я была безумно несчастна, и мне хотелось довериться вам. Высказать вам все… Вы помните?
— Да, я и это помню.
— Ну так вот, теперь я вовсе не несчастна, но мне бы хотелось довериться вам вновь. Вы не возражаете?
— Дорогая, ну, конечно же, я не возражаю! Я почту за честь выслушать тебя.
— Наконец-то я оставила Пьера. Смерть maman все значительно упростила для меня. Не стану перед вами притворяться, утверждая, что эта утрата явилась для меня страшным ударом, и мне не хотелось притворяться перед кем-либо еще… Вот, собственно, почему я старалась не обсуждать это. С каждым годом понятия maman становились все более пошлыми и снобистскими, с ней было почти невозможно иметь дело, она к тому же стала очень жадной. Ну, не будем говорить о ней, да покоится ее душа в мире. Она высказала свое последнее желание — роскошные похороны, захоронение на Пер-Лашез и мраморный монумент на удивление всем, кто его увидит. Так вот, — продолжала Арманда, — после грандиозного погребения maman все стало намного проще. Дети — оба — сейчас находятся в закрытой школе, а каникулы во Франции чрезвычайно короткие. Мы с Пьером пришли к дружественному соглашению: после этого года Пьеро и Джанина каждое лето будут ненадолго уезжать в Соединенные Штаты, или до тех пор, пока Джанина не вырастет, я буду возвращаться во Францию, ну, как окажется более удобно. Тем временем я присмотрю в Париже подходящую квартиру или небольшой дом, и, когда Джанина станет достаточно взрослой, чтобы выходить в свет, она сможет делить свое время между моим pied-a-terre[21] и Монтерегардом. Ничего драматического между мной и Пьером не произошло; надо отдать ему справедливость — он не пытался создать мне никаких осложнений. Разумеется, он никогда не был охотником за состоянием, ведь у него больше денег, чем у меня, а у меня их, надо сказать, предостаточно. При необходимости мы будем показываться вместе и вести себя очень осторожно, чтобы не рисковать ни нашим браком, ни счастьем наших детей. Разумеется, Пьер поступил бы более благоразумно, если бы позаботился о том, чтобы мне остаться с ним.
Впервые в ее словах прозвучала горечь. Когда она говорила о матери, в ее тоне слышалась только простая констатация факта. Но вскоре она опять заговорила легко и спокойно.
— По-моему, человек, который действительно делал все, чтобы облегчить мою ситуацию, — это племянница Пьера Жозефина де Курвилль. Она и ее муж Жан уже давно условились разойтись. И она просветила меня, до чего все это, в сущности, может быть просто. Разумеется, им не так сложно, как нам, поскольку у них только один ребенок — Луиза. Они всегда оставляли ее подолгу в Монтерегарде, ей очень нравилось оставаться со своей бабушкой — княгиней д’Амблю. Ну, это вполне естественно, поскольку у нее нет кузенов, не считая Пьеро и Джанины, и нет ни сестер, ни братьев. Она учится в закрытой школе, тоже — в Сакре-Кёр, в одном классе с Джаниной. Они буквально не-разлей-вода.
— Да, похоже, подобный договор вполне логичен.
— Неужели?
— Логичен, но не очень приятен. В нем мало любви…
Арманда поднялась, поправляя свой прекрасный белый пеньюар.
— Дядя Клайд, знаете, кто вы? Вы — старый сентиментальный человек. Вам нравится притворяться суровым и непреклонным, а на самом деле у вас доброе, мягкое сердце. Конечно, мне следует признаться, что меня это вовсе не удивляет, ведь у вас был счастливый брак. Я хочу сказать, по-настоящему счастливый. Единственный в своем роде… я больше такого не встречала. И вы прекрасно знали, что у Кэри все совершенно не так. О нет, я не должна упоминать об этом. Тем не менее, позвольте, я скажу вам еще кое-что: вы самый великолепный и удивительный джентльмен из всех, кого я когда-либо встречала в жизни. И если бы я не боялась пойти против церковных правил, то — не знаю, не знаю! — я бы постаралась женить вас на себе! Как вы думаете, можно выйти замуж за дядю, если дядя всего-навсего фиктивный дядя? Не знаю. Вы понимаете, я просто шучу. Но я вас очень люблю! И Ларри тоже люблю. Спокойной ночи, дядя Клайд!
* * *
Шло время, и Арманда становилась все более и более признаваемым членом их маленькой семьи как с точки зрения Клайда, так и с точки зрения Ларри. Она с радостью согласилась проводить почти все уикэнды на Виктории; и постепенно в доме на Виктории, как и в доме на Елисейских полях, стали появляться различные удивительные признаки ее присутствия. Она часто приезжала и в Синди Лу, продолжая приглашать к себе Ларри и его друзей. Когда в Тулане закончился весенний семестр, она сказала Ларри, что он должен пригласить друзей и на Викторию — молодой человек с радостью откликнулся на это; а потом частые гости стали охотно появляться и в Синди Лу. Весь июль на старых плантациях веселились молодые люди, которым еще не исполнилось и двадцати. Юноши и девушки кочевали с одной плантации на другую, но теперь они делали это чаще на «фордах» модели «Т», нежели верхом. В старом бассейне устраивались заплывы, на берегу проводились пикники. Молодежь шумно ужинала пивом с креветками, жареной рыбой и мясом, собиралась и гуляла в лесочке, играла в теннис на лужайке; каждый вечер в бальной зале танцевали под виктролу[22], а в особых случаях приглашали негритянский ансамбль. Как бывало, повсюду светили разноцветные фонарики, но сейчас молодежь танцевала уже не польки и шотландки — танцы былых времен. Самыми излюбленными танцами теперь стали уанстеп, фокстрот и такие сложные экзотические танцы, как танго и матчиш, которые умели хорошо исполнять только очень ловкие танцоры. Арманда танцевала великолепно и охотно показывала всякие новые па и неизвестные элементы танцев. Ларри с его все увеличивающейся «шайкой» большему научились от нее, нежели друг от друга; и среди них не было ни одного юноши, который не гордился бы тем, что побывал ее партнером. Однако Арманда не пропускала и партнеров своего возраста. Казалось, вокруг нее постоянно вьются представительные мужчины лет сорока или пятидесяти. Клайд даже не мог понять, откуда они появлялись, откуда у них столько свободного времени и почему они кажутся ему сравнительно молодыми. Если, будучи юной, Арманда была лишена мужского внимания, то теперь, напротив, его было в избытке, и Клайд действительно стал подумывать, а не происходит ли это потому, что она одинока. Похоже, никого не волновало, что девушки были без сопровождающих, ибо их матери, приезжающие в гости на плантацию, убеждались, что Арманда исправно выполняет роль воспитательницы; но Клайд все-таки настоял на присутствии там миссис Сердж, да и сам подолгу находился в бальной зале.
— Вы должны танцевать, дядя Клайд, — сказала ему как-то вечером Арманда, еле переводя дыхание и без сил падая рядом с ним после бурного танца. — Вы, разумеется, знакомы с Родни Эшем? — почти сразу спросила она, указывая на мужчину, с которым только что танцевала. — Родни, принесите мне немного пунша. Я просто умираю от жажды! — И, когда одетый с иголочки, утонченный, светский джентльмен удалился, чтобы исполнить ее просьбу, она проговорила с задорной улыбкой: — Все теперь танцуют!
