Широко распахнутыми глазами смотрела Эли на мужчину, неожиданно оказавшегося ее родным дедом.
— Как же я сразу не догадался! — сокрушался тот, восхищенно глядя на девушку. — Ты ведь очень похожа, душа моя, на свою покойную мать, пользовавшуюся славой первой красавицы Персии. Тот же нежный овал лица, благородный точеный нос, дивная тонкая шея, роскошный волос и глаза почти те же, лишь чуть-чуть подпорченные дикой азиатской кровью.
— Мы не дикари! — возмутилась гордая дочь степей. — И мой благородный отец вовсе не паршивый целитель, как вы изволили выразиться, а один из талантливейших лекарей великого Хоршикского ханства!
— Все хоршики страдают неумеренной гордыней, — невозмутимо ответил дед. — Ну что ж, как бы то ни было, а наполовину ты, дитя мое, все же персиянка, и не просто персиянка, а продолжательница рода Каиров, о славных деяниях которого я тебе еще расскажу. Ты должна гордиться своими корнями.
О Создатель, я столько лет страдал из-за разлуки с моей родной прекрасной Персией, откуда я был выслан в качестве посла в далекое Хоршикское ханство по воле сына покойного падишаха, которому я много лет служил верой и правдой. Однако сменивший моего господина на престоле его сын Хусейн не простил мне побега Фариды, обещанной ему в жены, и я оказался здесь, где все было чуждо моему бедному одинокому сердцу. Но теперь я понял, ради чего так страдал, и ни о чем не жалею. Ты, свет очей моих, скрасишь мою жизнь на старости лет. В следующем году заканчивается определенный мне моим повелителем десятилетний срок службы, а это значит, что я смогу вернуться в Персию, но уже вместе с тобой, моей единственной наследницей. Ты увидишь страну, прекрасней которой нет на свете. Мы будем очень счастливы!
Бывший визирь, а ныне посол Персии, неожиданно обретя внучку, окружил ее такой заботой и лаской, что его ближайшее окружение, знавшее своего господина как жесткого и даже жестокого человека, только диву давалось. С удовольствием и даже рвением исполнялось малейшие пожелания выздоравливающей юной красавицы. Эльнара просто купалась в его горячей любви и бесконечном обожании.
Сатар поселил внучку в лучшие покои своего небольшого, но очень красивого дворца. По восточной традиции он был обставлен роскошной мебелью из благородного красного дерева, обитого дорогим бархатом и сверкающей парчой, и устлан множеством изумительных ковров.
Соблюдая обычаи родной Персии, хозяин строго следил, чтобы комнаты постоянно опрыскивались дорогими благовониями и чтобы в них всегда стояли свежие цветы. Дабы запахи не смешивались, одни покои украшали только благородные хризантемы, другие — роскошные розы, в-третьих устанавливали вазы с романтическими фиалками, в четвертых кружил голову стойкий запах сирени. Огромное множество редких цветов росло летом в саду сзади двухэтажного дворца, первый этаж которого был облицован черным гранитом, а второй — красным. В этом доме было приятно жить. Сия приятность усиливалась бережной заботой и трогательным вниманием человека, обогревшего усталую душу Эли.
Мало-помалу девушка оживала, она вновь становилась похожей на себя — озорную, в меру капризную, ласковую, веселую Эльнару. Ее легкие шаги и звонкий смех раздавались по всему дому, искренне радуя всех, кто в нем жил.
Незаметно наступила зима, покрыв землю пушистым белоснежным ковром. Ослепительный снег щедро обсыпал ветви деревьев, крыши домов, купола мечетей. На центральной площади Перистана местные власти построили сказочный ледовый городок, где с утра до вечера шумела ребятня. В выходной день народ веселили наряженные в шутовские платья актеры, а на столичных рынках шла бойкая торговля всевозможными меховыми изделиями.
Любящий дед приобрел для Эли изящную шубку из нежного белого песца и высокую шапку, отороченную этим же мехом. В зимнем наряде Эльнара была чудо как хороша. Неудивительно, что, когда вместе с двумя молоденькими прислужницами она выходила на прогулку, многие прохожие оглядывались ей вслед, восхищаясь ее утонченной красотой и изумительной грацией. Сатар с гордостью называл ее «моя принцесса».
Однако, как известно, все хорошее имеет скверную привычку быстро заканчиваться. Эли вдруг стала замечать, что ласковая забота деда постепенно перерастает в нечто другое, выходящее за рамки обычных родственных отношений. При ежедневных встречах он начал целовать ее не в лоб, а в губы, несмотря на явное смущение и протесты внучки. Порой беседуя с ней на самые разные темы, он мог внезапно прервать разговор и порывисто прижать ее к себе так близко, что у девушки перехватывало дыхание. Дошло до того, что в купальне, стены которой, как и в остальных комнатах, были задрапированы тканями, она не могла отделаться от неприятного ощущения, что за ней кто-то исподтишка наблюдает, подмечая каждое ее движение и разглядывая ее нагое тело. Все это очень беспокоило Эли, но как и что сказать деду, она просто не знала.
Терпению Эльнары пришел предел, когда однажды, проснувшись среди ночи, она обнаружила деда сидящим на ее постели, причем он не просто сидел, а воспользовавшись тем, что Эли спала, откинул в сторону одеяло из верблюжьей шерсти, задрав ее ночное платье чуть ли не до самой шеи, и при свете луны любовался ее обнаженным телом. Он был так этим увлечен, что не заметил ее пробуждения.
Разъяренная донельзя Эльнара схватила первый попавшийся ей под руку предмет, коим оказался высокий серебряный подсвечник и, не раздумывая, запустила им в бесстыжую голову. Увы, она промахнулась, поскольку именно в это мгновение деду вздумалось зачем-то наклониться. Подсвечник угодил в стену. Посол и один из почтенных людей благословенной Персии на миг растерялся. Он тупо смотрел на валявшийся на полу тяжелый подсвечник, пытаясь сообразить, что сие значит, потом посмотрел на Эли и резко пригнул голову, потому что на сей раз в него летела бронзовая подставка для книг. Прикрывшись подушкой, мужчина отчаянно завопил:
— Эли, милая, ты, наверное, не узнала меня? Это я, твой дед. Ничего не бойся и прекрати бросаться чем попало, так ведь можно голову ненароком разбить.
— Я узнала тебя, бесстыдный развратник! И я действительно хочу разбить твою, потерявшую разум голову, потому что ты это заслужил своим отвратным поведением и грязными помыслами.
— Душа моя, о чем ты говоришь? Разве может быть грязной любовь, которую я питаю к своей единственной и ненаглядной внучке? Вот даже среди ночи пришел полюбоваться тобой, а ты спросонья повела себя так, будто в твою опочивальню ворвался разбойник. Успокойся, моя принцесса, все хорошо.
— Уж лучше бы на твоем месте оказался разбойник, — с горечью ответила Эльнара. — Я, конечно, замечала, что в последнее время ты вел себя довольно странно, но все-таки надеялась, что я ошибаюсь относительно тебя. Мне было так больно расставаться с мечтой о семье и домашнем уюте, а ты обманул мои надежды, прокравшись сюда посреди ночи и обнажив мое невинное тело с явно греховными желаниями и нечистыми помыслами. Мне стыдно за тебя. Но что произошло, то произошло, ничего уже не изменишь. На рассвете я покину твой дом, и мы забудем друг о друге, словно никогда и не встречались в этой жизни.
— О каком невинном теле ты говоришь? — внезапно расхохотался оправившийся от испуга Сатар. — Вот никогда бы не подумал, что моя прекрасная внучка умеет так искусно лгать! Можешь ли ты себе представить, что на усеянном звездами небосклоне вдруг появилось солнце? Ты скажешь: «Так не бывает», верно? Вот такими же несовместимыми понятиями являются «невинность» и ты!
— Как ты смеешь так говорить? — возмутилась Эли.
— Возмущаться должен я, твой дед. Моя родная внучка, не будучи замужем, в шестнадцать с небольшим лет уже была в близких отношениях с мужчиной, а может, и не с одним. Правда, при этом сохранила девственность. Где такое видано? Позор на мою седую голову! Однако, узнав об этом, я, как благородный человек, ни словом не попрекнул тебя. Наверное, зря. Теперь же ты мне рассказываешь сказки про свою невинность и еще смеешь возмущаться по поводу моего действительно невинного занятия. Да, мне, как мужчине, приятно видеть красивое и юное девичье тело. Что ж тут плохого или грешного?
— Ты же мой дед, — прошептала потрясенная Эли.
— Сначала я — мужчина, а уж потом — дед, — нагло заявил Сатар.
— Как ты узнал?.. — Эльнара смущенно запнулась.
— О том, что ты не совсем девушка? — ухмыльнулся догадливый дед. — Очень просто. Когда тебя в бесчувственном состоянии подобрали на улице и доставили в мой дом, я, огорченный увиденными на тебе вещами моей дочери, но и пораженный твоей необычайной красой, велел сведущему человеку осмотреть тебя. Вот тогда-то все и выяснилось. А ты тут рассказываешь сказки о своей невинности.
— Я не намерена оправдываться и что-то объяснять, — возразила девушка, — но я считаю себя все-таки невинной, во всяком случае, моя душа ничем дурным не запятнана. И потом, я никогда никому не позволяла и не позволю вмешиваться в мою жизнь.