В кабинете для осмотра темнокожая медсестра велела Фабиану приготовиться к клизме, которая была необходима перед его обследованием. Она попросила его снять сапоги, джинсы и нижнее белье. Полуголый, он почувствовал себя старым и хворым; к стыду, который он испытывал, примешивалась жалость к самому себе. Велев ему лечь на кушетку на бок, она вставила ему наконечник. Он с трудом удерживал жидкость, которую вливали в него. Почти закончив с ним, медсестра с равнодушным видом велела удерживать в себе жидкость в течение пяти минут. Повернувшись к ней, он увидел ее стройные икры и колени, а также обтянутые халатом бедра. Он подумал, как бы он вел себя, обратившись к ней за пределами больницы: как испытавший известную долю унижения пациент, как неуязвимый владелец, каким он себя чувствовал в трейлере, или же как мощный спортсмен, сидящий на коне во время игры в поло?
Оказавшись один в ярко освещенном туалете, он заметил, что волосы на лобке начали седеть. Это его удивило: в последний раз, когда он тщательно осматривал себя — правда, когда это было, он не мог вспомнить, — волосы были совершенно черные.
Вернувшись в кабинет, он увидел молодого, весьма приятной наружности доктора, источавшего самоуверенность и силу удачливого игрока. Фабиан, на котором была только просторная рубашка, неуклюже забрался на стол. Ляжки его были раздвинуты с помощью похожих на педали захватов, прикрепленных к его ступням. Колени и локти его были связаны, а ягодицы упирались в нос доктору. Фабиан чувствовал себя так, как чувствует женщина, осматриваемая гинекологом, или мужчина, которым овладевает его любовник.
Доктор надел резиновые перчатки. Смазывая похожий на трубку инструмент, он заметил растерянный взгляд пациента.
— Боитесь сигмоиндоскопа? — спросил он.
— Боли, — ответил Фабиан.
По мере того как инструмент медленно входил в него, почти не встречая сопротивления сфинктера, Фабиан почувствовал сначала дискомфорт, затем боль. Лица доктора он не видел.
— Испытываете неприятные ощущения? — поинтересовался врач.
— Не ощущения, а боль, — отозвался пациент.
Талисман, который Фабиан постоянно держал на приборной доске автомобиля, походил на тяжелый нож для вскрытия конвертов. Он представлял собой алюминиевую пластину — длинную, сужающуюся к одному концу, искривленную и тупую, но оканчивающуюся большим хромированным набалдашником. Никто из гостей не догадывался, что этот талисман — протез бедра, который используется в том случае, если повреждена кость. Деталь эта напоминала Фабиану о его страхе перед хирургическими операциями. Он вспомнил одного из своих дядей, известного ученого и писателя, чьи лекции посещал в студенческие годы. Во время операции по удалению небольшой опухоли в ухе у оперировавшего его дядю хирурга дрогнула рука, и он повредил какой-то нерв. По окончании операции выяснилось, что одна половина дядиного лица обвисла, один глаз не закрывается, рот перекосился, в результате чего во время еды из уголка рта текли пища и слюна; когда же он говорил, то неотчетливо произносил слова. После того как повторной операцией не удалось исправить его уродство, дядя уволился из академии и добровольцем ушел на войну. Домой он так и не вернулся.
Когда потребовалось удалять гланды Фабиану, то его родители, у которых он был единственным ребенком, настояли на том, чтобы операцию проводил маститый хирург — известный профессор из медицинского института. К тому времени ему было семьдесят, оперировал он в исключительных случаях; что же касается несложных операций по удалению гланд, то он не делал их несколько десятков лет. Однако он согласился оперировать Фабиана, с тем чтобы студенты-медики могли наблюдать за операцией.
Большая аудитория была превращена в операционную. Фабиана привязали к креслу, в котором он сидел, откинув голову назад и широко открыв рот. Находясь под местной анестезией, он не испытывал боли, только страх и неловкость. Хирург начал операцию, объясняя студентам в микрофон, укрепленный у него под подбородком, каждое свое действие, каждый этап и название инструмента.
Неожиданно Фабиан закашлял. Опешив, профессор уронил на пол зажим, изолировавший кровеносный сосуд. Из горла у Фабиана хлынула кровь. Он стал задыхаться. Потянувшись за запасным зажимом, нервничавший ассистент уронил коробку с инструментами. Второй ассистент побежал за зажимами в соседнюю операционную.
Шокированные студенты молча наблюдали за происходящим. Хирург схватил язык пациента большим и указательным пальцами одной руки и вытащил его. Второй рукой он стал ощупывать его горло, как бы готовясь произвести разрез. Не обращая внимания на студентов, он то кричал на Фабиана, заставляя его дышать, то на ассистентов, давая им указания.
Потное лицо и дрожащие руки хирурга были всего лишь в нескольких дюймах от Фабиана. Пациент, у которого горло наполнилось кровью, наконец-то смог перевести дыхание. В этот момент, вопя, словно олимпийский спортсмен, несущий факел, с запасным зажимом в руке прибежал ассистент, и немудреная операция возобновилась.
Сидя за рулем своего автомобиля и глядя в укрепленное над приборной доской зеркало, которое больше не льстило его тщеславию, Фабиан обнаружил перемены, произошедшие с его лицом. Кончиками пальцев он принялся выдавливать прозрачные угри вокруг носа и в морщинах на лбу. Извиваясь в виде спиралей, тоненькие жировики неохотно вылезали из своих гнезд. Растерев угри между большим и указательным пальцами, Фабиан превратил их в пастообразную массу. Затем принялся выдергивать седые волосы на голове. Некоторые из них не поддавались его усилиям. Верхняя часть их обрывалась, а нижняя скручивалась, словно желая прочнее укрепиться.
Посередине брови он обнаружил волосок, который был длиннее, толще и темнее остальных. Фабиан не сразу решился вырвать его. Упрямый волосок мог расти из какой-то клетки, которая противилась преобладающему ритму его организма. А что, если, после того как он вырвет волосок, эта самая клетка взбунтуется и породит метастаз рака? Он все-таки выдернул волосок. Бровь зачесалась — словно клетка, недовольная его вмешательством, выразила свое возмущение.
То же самое он проделал с волосами, растущими у него на груди. Вырывая или сбривая их, он думал о том, не является ли появление одного волоса явлением столь же уникальным, как и возникновение рака, или же результатом какой-то мысли или эмоции? Обладая внушительным набором средств, безликой силы и технологии, наука в состоянии объяснить лишь те явления, которые образуют целый класс, возникновение и развитие которых — всеобщее, единообразное — она может определить и заранее предсказать. Но она не в состоянии объяснить уникальные явления. А что, если тот волосок, который он вырвал, и есть такое редкое явление?
Мало-помалу в его воображении стала возникать картина его старения: появление лысины, седины в волосах, отсутствие ресниц на одном веке; покрытая веснушками кожа; следы гноя в мокроте, желчи в моче, слизи в стуле; собственное отражение, от которого падает настроение.
Хотя он зачесывал волосы таким образом, чтобы скрыть залысины, отступающая назад линия волос уменьшала впечатление от лица и подчеркивала форму черепа. В каждом потерянном волоске, неожиданно появившейся морщине или распухшей поре, складке кожи он видел наступление старости.
Уж не оттого ли расстраивает его появление лысины, что это явный признак старения? Поскольку внешность Фабиана никогда не производила благоприятного или отталкивающего впечатления, он полагал, что чем меньшее число людей обращает на него внимание, тем прочнее узы, соединяющие его с теми, кому он по душе. А что, если теперь, из-за его возраста и связанных с ним потерь, он может оказаться никому не нужным? Он продолжал изучать следы разрушения. В зеркале он увидел лишенные блеска, пожелтевшие или покрытые темными пятнышками зубы, среди ярких золотых протезов заметил потускневшие серебряные пломбы. Десны бледны, словно изжеванная резинка; они утратили эластичность, стали твердыми и все более обнажали разрушающиеся корни каждого зуба. Расстроенный состоянием полости рта, он надавил большим пальцем на нижние резцы. Теперь они чуть-чуть, почти незаметно, но шатались. В один прекрасный день, стоит ему столкнуться с другим игроком в поло или оказаться выбитым из седла, они могут просто выпасть. Он отмечал все перемены, происходившие с его лицом, особенно тогда, когда, утомившись, замечал складки век или потяжелевший подбородок.
В такие минуты Фабиан ощущал, как дух покидает его тело. Его механические попытки усовершенствовать свое умение управлять конем во время игры в поло представляли собой акты насилия со стороны духа над неподатливым телом. Но теперь его тело, некогда казавшееся выражением духа, стало лишь формой, отражением природных процессов.
