- Все произошла так быстро, и когда они все уехали, было уже бессмысленно беспокоить вас до того, как я получу известия из больницы.
- Я еду туда, - заявила Селина, пересекая комнату, чтобы взять сапоги из нижнего ящика шкафа, куда она уже успела их поставить. Она должна повидать Мартина и Ванессу и убедиться в том, что приступ действительно был несильным, и сказать Ванессе, что готова оказать ей необходимую сейчас помощь.
Она быстро натянула сапоги, сняла с вешалки пальто и прихватила по дороге к двери сумку, не в эту минуту в комнату вошел Доминик - постучать в дверь ему и в голову не пришло.
- Ну, как он там? - одновременно произнесли Селина и Мэг, и Доминик, отвечая, смотрел только на Мэг, избегая тревожного, взгляда Седины.
- Я уже говорил по телефону, что положение стабилизировалось, его лечащий врач постоянно при нем. Он даже ворчит, что не удалось отпраздновать день рождения. - Доминик улыбнулся Мэг. - Мама решила остаться там на ночь вообще-то особой необходимости в этом нет, но она так хочет. Вы не соберете необходимые вещи? Вы знаете, что ей может понадобиться.
- Ну, разумеется - Мэг сразу же вышла из комнаты, а Селина заявила:
- Я отвезу их сейчас в больницу. Тебе нет необходимости еще раз туда ехать сегодня.
- Боже, какая забота, - протянул Доминик, глядя на нее своими холодными серыми глазами. - В конце концов до больницы всего пятнадцать километров, сказал он язвительно и перегородил ей выход из комнаты. - Думаю, что для всех будет лучше, если ты останешься дома.
- Да неужели? - огрызнулась Селина с вызывающим видом и открыла сумку, чтобы достать ключи от машины. Доминик с чрезвычайным удовольствием сообщил бы родителям, что она даже не побеспокоилась, чтобы навестить своего дядю.
Во многом он был ужасно инфантильным. Он хотел быть единственным светом в окошке для своих родителей, верил, что является для них центром этого мира, и мысль о том, что Селина может что-то отнять у него, была для него нестерпима. Ему очень не нравились те теплые отношения, которые существовали между ней и его отцом и он был не в состоянии понять, несмотря на свой возраст, что эти отношения отнюдь не лишают его отцовской любви.
С мстительным выражением на узком лице он стоял спиной к двери, загораживая ей проход, и в его словах прозвучала злоба:
- Ты и так причинила ему слишком много неприятностей. Один твой вид напомнит ему, что именно вызвало этот приступ, и еще не известно, чем все кончится.
- Неприятности? - она выделила это противное слово, румянец, вызванный возмущением, сошел с ее щек, лицо побледнело, в глазах мелькнуло недоумение. О чем ты говоришь, черт подери? Что я такого сделала по-твоему?
Много лет назад, когда они вместе росли, Доминик всегда старался переложить на нее всю вину за детские шалости. Если ему удавалось представить ее в дурном свете перед родителями или друзьями, он был безмерно счастлив. Она уже научилась не обращать на это внимания, лишь пожимала плечами, зная, что его наговорам практически никогда не верят.
И сейчас было похоже, что он принялся за старое, но на сей раз ситуация была совсем другой. Это не было какой-то мелочью, типа разбитой безделушки или окна, или пропажей нескольких пенсов из кошелька матери. Здесь дело было нешуточным. Преднамеренно она никогда не доставила бы неприятностей людям, воспитавшим ее и заботившимся о ней.
- Что я такого сделала? - требовательно спросила она, и он ворчливо ответил:
- Эта записка, которую ты ему оставила. Он и дочитать ее не успел, как потерял сознание.
- Ой, да ладно тебе! - Селина почувствовала облегчение. Она-то ломала себе голову, стараясь вспомнить, что именно могла она натворить, чтобы так сильно расстроить Мартина. - Это была обычная телефонограмма. Я просто передала ему то, о чем меня попросили. Если бы ты первый поднял трубку, то сделал бы то же самое. Это просто совпадение.
- Черта с два! - рявкнул он, повернувшись к ней своим длинным носом. Если бы я разговаривал с Тюдором, то припугнул бы его законом и не подпустил бы и близко к нашему дому. И не сказал бы отцу, что у того хватило наглости позвонить. Больному человеку не говорят, что его враг собирается навестить его!
- Враг? - Она почувствовала, что повторяет его слова, но ничего не могла с собой поделать. И ничего не поняла из его слов. У Мартина во всем мире не было ни единого врага, в этом она не сомневалась. Она в жизни не слышала ни о каком Адаме Тюдоре до сегодняшнего вечера... Или слышала? Ее густые брови нахмурились, она потрясла головой, чтобы привести в порядок мысли, и ее двоюродный брат продолжал:
- Ну, конечно. Этот человек - мерзавец. Вечно выклянчивает подачки. Как только он повидается с отцом, так тут же обведет его вокруг пальца - спроси у мамы, если мне не веришь.
Седина прикусила губу. Она поверила ему. Его голос звучал достаточно убедительно, и она сказала виновато:
- Я не знала. Если у Мартина есть враг", меня надо было предупредить. Откуда мне это знать, если никто мне ничего не говорил?
- Вообще-то конечно, - Доминик отошел от двери, очевидно, передумав и дальше обвинять Седину, а затем совершенно неожиданно для нее сочувственно обнял ее за плечи. - Мне не следовало обвинять тебя, но я был расстроен. Адам Тюдор - это не тот человек, о котором мы вели разговоры. Так что... - он взял ключи о г машины из ее рук и положил их в сумку, - при данных обстоятельствах будет лучше, если" ты останешься дома, ты согласна? Дайте время оправиться от шока после получения этой записки. Завтра все встанет на свои места. А когда придет Тюдор, можешь высказать ему все. Если тебя завести, ты можешь на любого нагнать страху! Но если тебе придется встретиться с ним, то ты должна кое-что знать и понять, что больше ни с кем на эту тему разговаривать нельзя. - Он устало улыбнулся ей и еще раз обнял за плечи. - Как я тебе уже говорил, этот человек - наглый мерзавец, и если бы он смог сделать так, чтобы против отца против всех нас - возбудили дело о не состоятельности, он бы сделал это. Конечно, он не сможет этого сделать, тут я начеку.
- Но почему? - в золотистых глазах Седины отразилось полное недоумение. Как мог такой честный и порядочный человек, как Мартин, нажить такого врага?
Рот Доминика искривила злобная усмешка;
- Потому что он ублюдок. И если быть точным, то он ублюдок моего отца.., Было уже около девяти. На улице поднялся сильный ветер, он бил по стенам дома, свистел в голых ветвях деревьев. Ночь обещала быть просто бешеной.
И такое же бешенство бушевало в сердце Селины, лишь слегка подавляемое твердой решимостью встретить Адама Тюдора с тем презрением, которого он заслуживает.
После того как Доминик уехал, захватив вещи, которые могут понадобиться Ванессе, она позвонила в больницу и поговорила с тетушкой, извинившись за то, что ее не было с ними, когда им так нужна была ее помощь. Затем она спросила о Мартине и пообещала утром приехать.
- Все произошло так быстро, ты бы все равно ничего не смогла сделать, успокоила ее Ванесса. - Твой дядя прекрасно это понимает и ждет тебя завтра.
- Доминик объяснил мне, - быстро заговорила Седина, вновь испытывая чувство вины; и хотя знала, что основании для этого у нее нет, отделаться от этого чувства она не могла. - Мне очень жаль. Я никогда бы не оставила этой записки, если бы знала все детали - о том, кто он такой.
- Ну конечно же. - Голос Ванессы прозвучал несколько напряженно, и Седина поняла, насколько эта тема болезненна для нее. - Это не тот вопрос, о котором обычно беседуют в гостиных. Как я поняла, ты останешься дома и покажешь ему на дверь, если у него действительно хватит наглости явиться.
- Вот именно, - Селина сжала трубку так, что побелели пальцы. Тетя продолжала:
- Не вини себя. Ты не обязана была это знать. Я была уверена, что мы давно распростились с ненасытным негодяем. Но будь осторожна, - предупредила она. Он способен на любую подлость. Пусть Мэг будет где-нибудь поблизости, если он начнет на тебя давить.
Вот этого-то Селина делать и не собирается. Чем меньше людей втянуто в это дело, тем лучше. И она вполне в состоянии самостоятельно справиться с этим мерзавцем. Реакция Ванессы напомнила ей все, что рассказал Доминик. Каждое его слово врезалось в ее память и сердце:
- Мама мне много говорила о нем, но я видел его только один раз. Тогда мне было лет семь. Он пришел к нам - мы тогда жили в Уотфорде - и я, будучи еще совсем ребенком, понял, что он представляет угрозу. Высокий, черноволосый, невоспитанный. Его агрессивность сразу бросилась мне в глаза. Он хотел видеть отца. Говорил, что поступил в университет. И я помню, как мама сказала ему, что отца нет дома и что теперь, когда эта шлюха, его мать, умерла, денег он больше не получит. Ему было восемнадцать лет, и мама сказала, что он уже достаточно взрослый, чтобы зарабатывать себе на жизнь, как делают это все остальные, - и, если он не может платить за учебу в университете, то это его проблема, а не забота его отца. Она потребовала, чтобы он ушел. И он ушел.
