Вернувшись в Англию из Индии, где он подорвал здоровье, Нельсон прослышал о лечебном методе доктора Грэхема и искал у него помощи; тайно, против желания своих родных. А помощницей доктора Грэхема была тогда Эмма.
Когда она, закутанная в плотное покрывало, вошла к Нельсону, он сидел в инвалидном кресле, парализованный, худой, как скелет, раздраженный болезнью, помешавшей ему принять участие в войне. Сначала он не обратил внимания на Эмму; потом, когда ее руки впервые коснулись его, он громко вскрикнул, как будто боль пронзила его.
Но под мягким поглаживанием ее рук он заснул.
— Вы меня видите? — спросила она, чтобы узнать, насколько действует на него ее сила. Он ответил сразу же. Описал ее лицо, фигуру. С восторгом отозвался о ее красоте. А ведь он никогда раньше не видел ее.
Потом он рассказал ей о своей болезни. О приступах лихорадки, которыми страдал еще в детстве, о том, как он бился в судорогах, которые начинались у него безо всякого внешнего повода, о том, как отнимались руки и ноги и начинались мучительные обмороки.
Потом доктор Грэхем произнес свой приговор: паралич может быть излечен, но против главного заболевания — обмороков — бессильна даже новейшая наука. Несчастный человек!
Эмма, потрясенная, смотрела на тонкое, молодое лицо. Она осторожно, мягким движением разбудила Нельсона. Открыв глаза, он улыбнулся ей — тихой улыбкой, до странного украсившей его. Но когда доктор Грэхем спросил его, что он чувствовал во время сна, он не мог вспомнить ничего…
* * *
И больше она его не видела. Его отец, набожный противник новой науки, забрал его из Лондона и повез на воды в Бат. И как все, что было ей когда-либо мило, исчез из ее жизни и Нельсон. Так она считала. Но теперь снова всплыли тени прошлого.
Приехал Нельсон…
Громкие крики прервали ее размышления. От замка по берегу двигалась толпа, провожая бег королевского барка к «Агамемнону». Под желтым шелковым балдахином сидел король, неловко помахивая руками в ответ на приветствия народа. Рядом с ним, несколько отступив назад, стоял сэр Уильям в своем сверкающем золотом посольском мундире; он в чем-то убеждал Фердинанда.
Нельсон встретил своего царственного гостя на нижней ступеньке корабельного трапа. Состоялся краткий разговор. Вдруг Фердинанд протянул руки и обнял моряка. Потом он, казалось, крикнул что-то следовавшим за ним лодкам.
На берегу тесно сбившаяся толпа пришла в движение, покатилась к городу, влилась в заполненные людьми улицы. Слышны были крики… Бурля, словно морские волны, толпа приблизилась к палаццо Сесса.
— Тулон взят, якобинский флот окружен. Да здравствует Англия! Да здравствует капитан «Агамемнона», спаситель Италии!
Предводительствуемый Нельсоном, в сопровождении сэра Уильяма Фердинанд поднялся по трапу на корабль, смеясь, подавая рукой знаки, посылая своему народу воздушные поцелуи. Как только он взошел на «Агамемнон», на главной мачте поднялся флаг с гербом обеих Сицилий и стал развеваться под британским крестом Святого Георгия. И это было как символ, как знак счастливого будущего Неаполя. Казалось, над слабым простерлись руки сильного…
Орудия «Агамемнона» прогремели салют королю. Откликнулись корабли в гавани, арсенал, цитадели, форты. Поднялись облачка дыма, повисли над заливом, заволокли голубизну неба. И тогда вступили благочестивые голоса церквей Санта-Мария дель Кармине, Санта-Анна дель Ломбарди, Сан-Доменико Маджиоре, собора Святого Януария…
Весь Неаполь объединился в тысячеголосый хор; от его благостного призыва, казалось, дрожала земля.
Странное волнение овладело Эммой. Крик толпы, гром пушек, плывущий в воздухе звон колоколов проникали в нее, сотрясали дрожью ее тело, вызывали слезы на глазах. Действовали на нее опьяняюще.
Она видела Нельсона в инвалидном кресле, там он лежал, не в силах шевельнуться. И тогда она горячо ему сочувствовала. Теперь же…
Ах, почему она женщина! Все триумфы красоты, все очарование искусств, все успехи политики — что они по сравнению с этим гимном военной славы, заполнившим небо и землю. Как прекрасно быть мужчиной, воином! Быть победителем, перед которым падает ниц человечество!
Теперь она завидовала ему…
Через час мистер Кларк принес ей записку от сэра Уильяма:
«Дорогая Эмма!
Тулон завоеван, французский флот захвачен. Подробности потом устно!
„Агамемнон“ останется тут на какое-то время, так как он должен доставить в Тулон неаполитанские войска для защиты города от нападения якобинцев, предводительствуемых Робеспьером и неким Бонапартом. Поэтому я пригласил мистера Нельсона жить у нас.
Сейчас мы на заседании государственного совета в замке. Как это ни странно, Носач, вопреки своему обыкновению, не спит; Мария-Каролина сияет. Оба в восторге от маленького капитана, в котором, право, если судить по взгляду и голосу, таится, кажется, нечто адмиральское. Он вручил мне рекомендательное письмо от принца Вильгельма, и королева намекнула мне тоже, что она хотела бы иметь его поблизости, на суше. Итак, я решил взять этого человека под свое покровительство. Отсюда и приглашение.
Отведи ему комнаты, которые мы отделали для принца. Толковый моряк с перспективным будущим в конце концов не менее ценен, чем распутный принц, промотавший свое прошлое, который к тому же сообщает о приезде, ввергает бедного посла в расходы, а потом еще и не является.
Мистер Нельсон хоть и не знаком с тобой, но шлет тебе привет. Он несколько неловок, не Адонис, но, впрочем, производит вполне приличное впечатление. Со стороны матери он в родстве с Уолполом. С М.-К., которая во всю делает ему авансы, он до смешного робок. Вряд ли он опытный ловелас.
Итак, приготовь все; я привезу его прямо из государственного совета. М.-К. передает тебе привет и надеется увидеть тебя завтра, а сегодня, как она говорит, тебе нужно выполнить по отношению к гостю свои обязанности хозяйки и быть с ним самой красивой и любезной.
Собственные мои пожелания совпадают с этими.
Целую твои руки и надеюсь еще сегодня передать им «сказку».
В спешке
твой
Уильям Гамильтон»
* * *
Она встретила Нельсона в греческой комнате, которая была достойным обрамлением ее красоты. Здесь она сама казалась порождением древней Эллады.
Увидев ее, он широко раскрыл глаза. В них отразилось удивление и восхищение и еще что-то, похожее на страх. Смущенно запинаясь, он просил извинить его за то, что он осмелился воспользоваться ее гостеприимством.
Она улыбнулась несколько иронически — она уже привыкла к молчаливому восхищению мужчин. Но то, что и Нельсон отдал дань ее красоте, было ей в глубине души неприятно. Почему он не был таким, каким она себе его представляла — совсем иным, чем другие?
Небрежным жестом она пригласила его сесть, ответила ему холодно. И невольно взяла тон салонной беседы, которая всегда была ей столь ненавистна.
— Приносящий добрые вести не нуждается в извинениях, мистер капитан. А тем более, когда он сам их виновник. Жаль только, что мы не могли предусмотреть ваше прибытие, чтобы наломать в наших садах веток лавра на полагающийся победителю Тулона венок!
— Победителю? — он уже почти уселся, но тут опять вскочил. Темная краска залила его лицо; голос звучал раздраженно. — Миледи простит меня, но я не знаю, кого она имеет в виду, говоря о победителе!
Сэр Уильям, смеясь, усадил его обратно в кресло.
— Недоразумение, мой дорогой капитан! Моя жена не думала чем-то обидеть вас! Ей ведь еще не известны подробности захвата Тулона! Позвольте мне на мгновение принять на себя роль посредника и направить к этой красивой стройной шхуне корабль разъяснений. Вы увидите, что она настроена не так уж враждебно и на почетных условиях готова даже спустить флаг.
И он рассказал Эмме то, что доложил государственному совету о захвате Тулона Нельсон. Истребление умеренных жирондистов Конвентом под предводительством Дантона и Робеспьера вызвало там мятеж. Когда же якобинцы, грабя и убивая, стали приближаться и возникла угроза городу, граждане Тулона вступили в переговоры с державшей блокаду объединенной эскадрой англичан и испанцев. Двадцать восьмого августа они передали город и блокированный в гавани флот лорду Худу и адмиралу Лангара.
— Франция потеряла пятьдесят восемь кораблей, — с триумфом закончил свой рассказ сэр Уильям. — Успех, который избавил нас от двух-трех кровавых сражений! Вы не согласны с этим, капитан?
Нельсон сдвинул брови.
— Потеряла? Разве Франция их потеряла? Они еще на воде, и Франция может еще отвоевать их. А ее удача — неудача Англии. По моему мнению, которое я и отстаивал в военном совете, их нужно было бы сразу сжечь. Но Лангара возражал!
