Медленно надвигались ранние холодные сумерки. Снег по промёрзшей земле кружился, гонимый ветром, образуя множество небольших водоворотов. Становилось холодно, и пазухой я держал единственную дорогую мне вещь, спрятав её от пронизывающего по-зимнему ветра. Проплутав по улочкам погоста больше часа, я стал понимать, что хожу кругами, потому что имена, попадавшиеся мне на могильных плитах, стали повторяться. Неужели я не найду её? Неужели я заблудился на этом кладбище так же, как заблудился в своей жизни, и мне теперь не будет выхода из пустоты и отчаяния?
Я встал на укрытой снегом тропинке и в надежде поднял взгляд к серому небу.
— Помоги мне, Ева… Пожалуйста… Дай мне найти тебя, - губы едва шевелились от нервов и холода, но мой шёпот среди тихих кладбищенских сумерек казался неестественно громким.
Сбоку от меня послышался звук, тонкий и протяжный, как отдалённое завывание ветра, и я повернул голову в сторону его источника. В груди больно дрогнуло – среди совсем ещё свежих захоронений, я увидел её, тёмную каменную плиту, хранившую на себе буквы родного имени. Я бродил совсем рядом, по странному желанию судьбы постоянно обходя её, в то время, как она была всего в двух шагах. Мне хотелось подойти ближе, но я не мог. Видя эти буквы, высеченные на холодном камне, я потерял последние силы. Мне казалось, что они сверкают в опускающейся на меня темноте, напоминают мне о потере, о боли, вонзаясь острым ножом прямо в сердце. Как ужасно было видеть их написанными на могильной плите, когда как совсем ещё недавно я произносил их, обращаясь к живому человеку. Как неправильно, неестественно…
Земля вокруг меня кружилась и качалась, когда я подходил ближе, ком в горле не давал вздохнуть. Я опустился на колени прямо на землю, прислонившись лбом к гладкому холоду гранита.
— Здравствуй, девочка моя… Ты как… там? - слёзы душили меня, обжигая горячими дорожками холодные щёки. – Прости, что я так долго… За всё прости…
Мои пальцы гладили камень, сейчас это было единственным, к чему я мог прикоснуться, думая о ней. Мёртвый ледяной камень обжигал пальцы, забирая остатки моего тепла. Я представил, что совсем рядом под землёй в невероятном холоде лежит её тело, разделённое теперь с душой, и содрогнулся от жути. В грудь меня больно кольнуло.
— Я тут принёс для тебя кое-что.
Распахнув куртку, я осторожно достал из-за пазухи мой подарок – маленькое «оптимистичное» деревце. Тонкие ветки были совсем ещё молодыми и хрупкими, с нежными, мягкими ещё иголками. Согретая моим телом ёлочка источала чудный аромат, и в нос мне сразу ударил запах хвои, свежий и бодрящий.
Я достал из кармана нож. Земля была промёрзшей и твёрдой, и на то, чтобы выкопать неглубокую ямку, у меня ушло более получаса. Мне приходилось по миллиметру срезать слои мёрзлой земли и руками выгребать их из углубления. Пальцы мои почернели от грязи и закоченели, но мне удалось сделать это. Я осторожно опустил в землю тонкие ветвистые корешки и присыпал их выкопанной землёй, плотно прижав её руками.
— Только выживи… - прошептал я, гладя зелёные веточки, хрупкие и нежные, как и сама Ева. – Ты обязательно должна прижиться.
Я спиной облокотился на гранит, сев прямо на землю. Маленькая елочка в полуметре от меня торчала из земли, горя непривычно зелёным живым огоньком на фоне окружающей серости. Ева была права, ёлки – самые оптимистичные деревья.
— Как же мне тебя не хватает. Как я скучаю по тебе … Я знаю, что я виноват! Если бы я только мог всё изменить! Но я не могу… Я ничего не могу! Я даже не смог убить его! Знаю, ты была бы против этого, но я должен был сделать это… отомстить за тебя. Должен, но не смог! Прости… Я никогда не говорил тебе этих слов – сначала не хотел давать ложных надежд, а потом было уже поздно… Но я люблю тебя! Люблю! Мне так без тебя плохо! Я тут совсем один… Я не знаю, что делать дальше… У меня была ты, и я знал, ради чего жить, а теперь тебя нет, и я потерялся в этой жизни! Я хочу к тебе, где бы ты ни была! Забери меня!
Моё отчаяние достигло предела, оно приобрело самые страшные формы, неправильные, смертоносные. В моём кармане всё ещё лежал шприц, наполненный препаратом Хасана. Я просто забыл его выбросить, уносясь от здания больницы, одурманенный встречей с ним. И сейчас он упирался в мой бок, напоминая о себе. Всего один укол… И я буду далеко… Там, где нет боли…Там, где есть Ева.
Мои пальцы потянулись к карману. Я достал шприц и снял колпачок с иглы, неприятно блестевшей среди сумерек, закатал рукав… Но когда холодный металл прикоснулся к коже, я почувствовал, что в мою спину ударил ветер. Поток воздуха был совсем тёплым и совершенно не похожим на тот, что минуту назад пробирал меня холодом насквозь. Он был лёгким и согревающим, мягким бризом, дующим где-то между лопаток. Он был похож на счастье. Он был похож на дыхание Евы!
— Ты здесь? Рядом? – мои пальцы сжимающие шприц дрожали.
Я не понимал, что это было. Она не даёт мне убить себя? Она со мной? Или мне всё просто кажется, я сошёл с ума? Я разжал пальцы, и шприц покатился по мёрзлой земле.
— Ты не даёшь мне сделать это? Помогаешь мне жить, как и раньше… Помоги же мне найти причины жить дальше! Только ты сможешь сделать это… Только ты…
С неба летел снег. Его хлопья медленно опускались на зелёные ветки передо мною, покрывая их мягким пушистым одеялом. Мне уже не было холодно, потому что на своей спине я по-прежнему ощущал дуновение тёплого ветерка. Он расслаблял меня, убаюкивал, унося в тишину и бесконечность. Меня накрывало пустотой, дарящей долгожданное успокоение.
Эпилог
Солнце светило мягко и приветливо, так, как и положено светить солнцу в мартовские дни. Оно грело и радовало, даря природе первые по-настоящему тёплые лучи после тоскливого зимнего холода.
Я ждал его… Мне казалось, если я переживу эту зиму, этот постоянный холод тела и души, то идти будет легче. Я даже делал неуверенные шаги в свою новую жизнь, чтобы скоротать время. Вернувшись на работу, мне даже удалось более-менее наладить почти разрушенный бизнес. Пустота в сердце, притупившиеся чувства помогали быть хладнокровным и беспристрастным. А эти качества шли только на пользу делу. На совещаниях мне докладывали о приросте прибыли, коллеги удовлетворённо улыбались, радуясь положительным прогнозам и предчувствуя достаток. А мне было всё равно… Что такое деньги? Деньги не решают всех задач. Деньги не воскрешают умерших. Они лишь способны чуть замаскировать проблемы в жизни живых. И сейчас я понимал это, как никогда. Они мне стали не нужны…
Раз в месяц я делал денежный перевод в адрес дома, одно из окон которого было по-прежнему закрыто занавеской цвета апельсина. Я знал это, часто вечерами наблюдая издали за этим окном и так и не решившись придти туда ещё раз. Я не смогу вернуть родителям дочь, но избавить их от нужды было моим маленьким долгом перед ними.
В своих попытках жить я продвинулся настолько, что ночью перебрался в кровать, оставив своё пристанище на полу. Лишь только радужная подушка была моим неизменным спутником, способным бесконечно поглощать ночами мои слова, боль и слёзы.
Ночами я продолжал видеть её во снах. Когда мне выпадали счастливые дни, я видел её счастливой, улыбающейся, с бесконечно синими глазами. Такой, как на фотографиях в её комнате. В худшие же свои дни, мне снилась её боль, её слёзы, мне снился Хасан. И тогда я в поту просыпался среди ночи и уже до утра не мог уснуть, слушая дикий стук своего сердца.
Солнце припекало мою щеку, проникая в проём опущенного бокового автомобильного стекла. Я не заглушил двигатель, и машина мирно вибрировала подо мной. Обманчивый холодный ветер задувал внутрь, но поднимать стекло я не стал – в салоне должен быть свежий воздух.
Мой взгляд был направлен прямо на дверь родильного дома в тот момент, когда она открылась. Я вышел и открыл заднюю дверь, придерживая её. Кристина прошмыгнула в салон, мимолетно встретившись со мной взглядом. Маленький свёрток в её руках был тих и молчалив. Я аккуратно захлопнул дверь, стараясь не шуметь и сел за руль.
Руки мои уверенно держали руль, но ладони вспотели. Я испытывал странные неведомые чувства – в моей машине новая жизнь… Новая жизнь – это хорошо. Новая жизнь гораздо лучше, чем смерть…
— Макс, - услышал я тихий почти виноватый голос из-за спины,- спасибо тебе! Спасибо, что помогаешь нам…
Я не ответил, только лишь встретился с взглядом Кристины в зеркале заднего обзора. К чему слова?
— Это девочка, - так же тихо сказала Кристина.
Я кивнул, снова глядя в салонное зеркало. Как она изменилась с того времени, когда мы были вместе. Уставший взгляд, обреченность на лице. Мне даже показалось, что я вижу морщину на её лбу – худший её кошмар.
Мы почти не разговаривали всё это время. Я засиживался на работе допоздна, приходя домой почти ночью. А в выходные ни она, ни я не выходили из комнат, лишь изредка случайно сталкиваясь на кухне или около ванной. Всё наше общение сводилось к кивкам головой. Не скажу, что я был в восторге от нашего вынужденного соседства, но выкинуть на улицу женщину, ждущую ребёнка, пусть и предавшую меня, я не смог.
