— Выходит, во всем виновато зло, — заметила Диона. — Ну, в этом я не сомневалась.
Клеопатра не сводила с нее глаз. Златошерстный кот был уже внутри круга и полз на животе к женщине и ее палочке. Царица по-прежнему ничего не замечала. Его сестричка и мать заняли свои позиции у ворот, словно безмолвные изваяния стражей.
Диона напряглась, став предельно осторожной, и следила за каждым своим вздохом и взглядом.
— По-моему, ты теряешь разум, Клеопатра. И свое величие. Неужели ты подчинишься низшим божествам в угоду вспышке ревности?
— Я царица и богиня, Исида на земле. Антоний был моим Осирисом и Дионисом — и предал меня. Боги уничтожали богов за гораздо меньшие проступки.
— Иногда боги бывают ребячливыми и мелочными, — возразила Диона, пораженная то ли величием, то ли простотой слов Клеопатры.
Страха не было — она оставила его позади, за пределами покоев царицы.
— Можешь оставаться богиней, никто тебе не мешает. В эту минуту, например, ты очень похожа на Геру, обнаружившую новую интрижку Зевса. Но откуда ты знаешь, что Антоний забыл тебя? Пойми, он совершил сделку, простую сделку. Ты должна это допустить. Представь себе — взять женщину и получить с нею Рим. Обычное, скучное дело. Говорят, что Октавия такая же нудная, как и ее брат, но не обладает ни умом, ни убежденностью в том, что заслуживает чести править империей. Могу побиться об заклад на мое лучшее шелковое платье, что уже через неделю она надоест Антонию.
— Так долго ждать? — Казалось, к Клеопатре вернулся ее юмор, спрятанный под ворчливым грозным тоном. — Антоний обещал мне вечную верность — и нарушил слово. Неужели ты думаешь, что я позволю ему сбежать подобру-поздорову? Он должен поплатиться за свое вероломство.
— Он поплатится с лихвой, когда вернется, — заметила Диона с озорным блеском в глазах.
— Нет, — отрезала Клеопатра.
Казалось, она хотела что-то добавить, но тут злато-шерстный кот, наконец, занявший исходную позицию, ринулся в бой. Царица увернулась, палочка дернулась в ее пальцах; он прыгнул еще раз и выбил ее из рук царицы.
Клеопатра, как кобра, молниеносно бросилась к палочке. Кот запустил когти в ее руку. Она вскрикнула и попыталась стряхнуть его.
Круг магических сил содрогнулся, словно был сделан из стекла, рухнул и разбился вдребезги — на мириады осколков, пронзавших до костей.
Диона, охраняемая таинственными силами, не могла ни пошевелиться, ни оторвать глаз — жуткое величие и мощь силы, разрушившей круг, казалось, зачаровали ее. Клеопатра повалилась на пол, пав жертвой собственной магии и — слава богам! — освободившись от нее. Кот бессильно распростерся возле границ круга. Очнувшись от оцепенения, Диона прыжком бросилась к царице.
Клеопатра лежала побелевшая, неподвижная, но дышала. Когда Диона упала рядом с ней на колени, она резко выдохнула, закашлялась и тряхнула головой, пытаясь побороть оцепенение, как борется со сном спящий. Диона поймала дрожащую руку царицы и держала до тех пор, пока та не успокоилась.
Кошки вылизывали уши кота. Он тоже судорожно дергался, как и Клеопатра, но ему повезло больше: через минуту он уже неуверенно поднялся, тряся головой, и начал энергично, с необычайным упорством облизывать лапу. Мать покусывала его шею, словно покрывая своеобразными кошачьими поцелуями. Кот распушил хвост трубой и направился, правда, немного нетвердо, тереться о ноги Клеопатры.
— О, сокрушитель миров, — начала Диона на староегипетском — на этом языке она всегда молилась, — ты заслужил на ужин рыбу, целую огромную рыбу!
— В самом деле? — поинтересовалась Клеопатра. Ее голос был слабым, словно она снова вот-вот впадет в забытье, но слова звучали ясно и отчетливо, как всегда. — Только сначала я поужинаю его печенкой.
— Если тебе удастся его поймать, — ответила Диона, скрывая облегчение за некоторой резкостью. — И если я тебе позволю. Это было сделано на славу — больше ни один кот на свете не сумел бы так. Мсти Антонию, как может мстить женщина и царица, — я даже помогу тебе. Но оставь в покое магию. Это слишком дорого стоит.
— Ах да, ты осмелилась… — Голос Клеопатры замер.
Диона подумала, что царица опять лишилась сознания, но та просто закрыла глаза, пытаясь справиться с очередным приступом гнева. Немного погодя она продолжила:
— Когда-нибудь ты зайдешь слишком далеко. И поплатишься за это.
— Но не сегодня, — засмеялась Диона с громадным облегчением. — Ты можешь встать? Круг разрушен, твои чары развеялись, но ты взбудоражила половину призраков и духов всего Египта. Нам повезет, если мы сумеем быстренько их утихомирить — до того, как они нашлют на город чуму или что-нибудь еще в этом роде.
Клеопатра окончательно пришла в себя и была готова снова обрушиться на Диону. Но теперь она и сама видела, что все закоулки и углы комнаты словно ожили: тени бормотали неясными голосами, и у каждой за спиной были крылья, как у птиц — но птиц с головами людей. Души мертвых пришли сюда — рыскать возле обломков могучих чар. За ними прятались еще более темные твари — не каждый маг мог их увидеть, а тем более хорошо рассмотреть.
— Только кот, — сказала Клеопатра, — мог разрушить такое сооружение и остаться целым и невредимым. А какая была ювелирная работа!
Она перехватила взгляд Дионы.
— Да-да, мне пришлось изрядно потрудиться. А теперь взгляни-ка вокруг. Мы провозимся с ними до рассвета.
— Значит, лучше сразу дать им понять, кто сильнее. Ну что, за дело? — уверенно отозвалась Диона.
Они успокоили призраков и загнали духов в их обиталища еще до рассвета. Но все же несколько тварей ускользнули. Шли месяцы, прошел даже год, но все равно Диона то и дело слышала, что нет-нет, да какой-нибудь дом и пострадает от нашествия духов зла: то ей говорили про сад, куда не залетала ни одна птица, то про рысканье сонма теней по разным кварталам города.
Но цена, как бы ни была она высока, вполне обоснованна — ведь они вторглись в мир, за вход в который с простых смертных взимали страшную плату. Им еще повезло — они остались живы. Но Диона чувствовала себя изможденной и выжатой как лимон, глаза ее стали сухими и тусклыми, как пески пустыни, а магический дар на время полностью покинул ее. Клеопатра пришла в себя быстрее. Она никогда не призналась бы даже себе, что Диона имела право вмешаться в ее действия, но не приказала прогнать жрицу с глаз долой; царица помогала ей всю ночь и больше не пыталась призвать на помощь духов, чтобы изничтожить римскую соперницу. Сейчас она была ближе всего к признанию своего поражения, чем когда-либо раньше, — настолько близко, насколько это вообще возможно для царицы, тем более для Клеопатры.
Решив быть благоразумной, терпеливо ждать и предоставить Антонию самому искать пути к ней, Клеопатра погрузилась в повседневные занятия, хотя подавленная энергия временами так и бурлила в ней, не находя выхода. Она правила царством, растила детей, поклонялась своим богам, занималась философией, не чуждалась царица и магии, хотя и не пыталась заставить силы зла снова служить ей. Клеопатра не заводила любовников, как поступила бы простолюдинка с низменной натурой, отвечая изменой на измену. Но она не была для этого создана, для столь мелкой мести.
Месяцы перетекали в годы. Селена и Гелиос подросли. Это были прелестные дети — смуглая и светлокожий, спокойная и непоседливый. Их брат Цезарион утратил последние трогательные черты, присущие детству, и «расцветал красой молодого мужчины», как сказали бы греки. У Тимолеона ломался голос; но его детские годы, дни и минуты, улетавшие в загадочную страну, откуда приходит и уходит время, не прихватили с собой его красоты. Это стоило Дионе больших тревог и забот, чем она могла бы признаться любому, даже царице.
У обеих женщин было много забот, и это помогало отчасти не думать об отсутствии милых сердцу мужчин, их ветрености и забывчивости. Клеопатра давно уже решила превратить Египет в богатейшее царство мира. Она истово отдалась этой задаче и, казалось, предвидела все: от малого до великого — от приумножения запасов хлеба и пива для нужд ремесленников до идей: как сделать жизнь царевичей и царевны еще роскошнее.
Занималась она и политикой. Ирод из Иудеи, изгнанник и будущий царь, прибыл к ней искать союза и помощи против парфян, завоевавших его царство. Она послала его в Рим в качестве дара Антонию, сделав это не без задней мысли; Ирод был красивым молодым человеком — смуглым стройным сладкоречивым юношей со скользким талантом говорить то, что от него хотели услышать. Грубоватый, порывистый и вспыльчивый Антоний, без сомнения, усмотрит в Ироде опасного соперника. Или хотя бы встревожится.
Об Антонии царица слышала много — сама она мало говорила и спрашивала, но никогда не отсылала гонцов прочь. Сейчас он находился в Греции. Война с Парфией затянулась, и он отсылал своих полководцев туда, где они были нужнее, а сам оставался с войском и выигрывал сражение за сражением. Он снова встретился с Октавианом в Брундизии и в одночасье стал победителем и сильной политической фигурой. Октавиан же был слаб и измотан затянувшейся войной с Секстом Помпеем. В Греции находилась и жена Антония — Октавия; он называл себя Дионисом, а она была его Афродитой, его богиней и супругой бога.
