— Ну, вы знаете, как бывает в таких случаях, — пожал я плечами. Я научился подобным бессмысленным фразам, приехав сюда.
— Я совсем не знаю, как это бывает, я здесь все узнаю последним, — бросил доктор. — Один пациент сказал мне сегодня утром, что вы водите знакомство с мисс Харти, это для меня тоже новость.
— Я большой поклонник Ханны Харти, это правда, ваш пациент вас правильно информировал, — сказал я напыщенно.
— Что ж, до тех пор, пока это будет восхищение на расстоянии, нет причин для раздора.
Он всерьез предостерегал меня, заявляя о своих правах на женщину, которую он игнорировал и унижал. Я почувствовал, как во мне закипает гнев. Я прожил достаточно большую жизнь, чтобы научиться сдерживать свои чувства. Сейчас я не могу рисковать. Но я понял, что испытываю первобытную ярость, направленную против этого человека как против соперника.
Я видел слишком много раз, как в ярости люди совершали необдуманные поступки. Я не дам гневу вырваться.
— Мне пора, доктор Дермот, — сказал я слегка изменившимся голосом.
Он улыбнулся своей высокомерной улыбкой:
— Конечно, конечно. — Он приподнял свой стакан.
Я неуверенной походкой пересек площадь. Злотый шел со мной, чтобы составить мне компанию или, возможно, ободрить — не знаю.
Я никогда не испытывал к человеку подобной неприязни. Никогда. Однако это также означало, что я никогда не испытывал подобных сильных чувств и к женщине. Но я не имел представления, испытывает ли она что-либо хотя бы отдаленно похожее. Ханна спокойная, мягкая, с манерами леди, — может быть, она думает обо мне просто как о приятном знакомом.
Как же нелепо я, должно быть, выгляжу! Но я не знаю, нравлюсь ли я этой женщине хоть чуть-чуть.
Я вдруг осознал, что иду прямо через площадь к красивому, увитому плющом дому, где она жила в одиночестве. Еще ее бабушка и дедушка, должно быть, жили в этом доме, когда мой бедный дедушка собирал свой немудреный скарб и покидал жалкую лачугу, на месте которой будет стоять Центр здоровья имени Денни О’Нейла.
Она удивилась, увидев меня. Я никогда не заходил без предупреждения. Но она впустила меня и предложила бокал вина. Она выглядела скорее обрадованной, чем раздосадованной, и это было хорошим признаком.
— Меня интересует, Ханна… — начал я.
— Что же вас интересует? — Она склонила голову набок.
Я совершенно безнадежен как ухажер. Есть мужчины, которые хорошо знают, что нужно говорить в таких случаях, и легко находят нужные слова. Но Ханна, по-моему, не общалась с такими мужчинами, ей нравился этот отвратительный доктор. Я просто должен быть прямым и правдивым.
— Меня интересует, можете ли вы представить себе свое будущее с таким человеком, как я? — прямо спросил я.
— С таким человеком, как вы, Честер, или с вами? — передразнила она меня.
— Со мной, Ханна, — просто ответил я.
Она прошлась по своей элегантной гостиной.
— Я слишком стара для вас, — грустно сказала она.
— Вы старше меня всего на два с половиной года, — произнес я.
Она улыбнулась мне, как ребенку, сказавшему что-то необыкновенное.
— Да, но до того, как вы родились, я уже ковыляла здесь, познавая окружающий мир.
— Может быть, вы ждали, что я приду и присоединюсь к вам? — с надеждой спросил я.
— Что ж, если я вас ждала, Честер, то мне пришлось ждать очень долго, — сказала она.
И тут я понял, что все будет хорошо. И гнев на доктора Дермота прошел. На что мне злиться?
Если бы не он, я мог бы никогда не перейти улицу и не заговорить с Ханной напрямую, я мог бы упустить эту возможность, как и другие возможности, мимо которых я прошел.
— Мне придется переехать и жить в Америке? — спросила она.
— Нет, я бы предпочел жить здесь. Я хочу увидеть Центр достроенным и работающим, я хочу знать, будет ли когда-нибудь проложена дорога в обход Россмора и будет ли разрушен источник Святой Анны. Меня теперь очень притягивают эти места, и жить здесь вместе с вами — это… это будет пределом моих мечтаний.
Она выглядела очень довольной.
— Но я надеюсь, что ты съездишь познакомиться с моей семьей, — добавил я.
— Они придут в ужас, увидев меня, — сказала она, нервно теребя волосы.
— Они полюбят тебя, и мама будет очень довольна. Она говорила, что, может быть, здесь я найду девушку по душе, — успокоил я ее.
— Ну, не очень молодую девушку, — сказала она.
— Ханна, пожалуйста… — начал я, и она пошла задернуть шторы на большом эркере, выходящем на площадь.
Прежде чем она задернула их, я увидел доктора Дермота, выходящего из отеля. Он остановился и посмотрел на дом Ханны, а потом повернулся и пошел к своему одинокому дому. Работать ему осталось недолго. Когда в Дуне откроется Центр здоровья имени Денни О’Нейла, доктор Дермот со своей старомодной полупрофессиональной медициной вряд ли будет востребован. А сейчас он потерял женщину, которая поддержала бы его в последние годы.
Я знаю, про меня говорят, что я очень добродушный человек и всегда думаю о людях хорошее.
И действительно, мне было жаль его.
Глава 8
ДОРОГА, ЛЕС И ИСТОЧНИК — 2
Отец Брайан Флинн отправился на станцию встречать свою сестру Джуди. Она не была дома десять лет, и время отложило отпечаток на ее лице. Его поразило, насколько она бледна и измученна. Джуди было только тридцать девять или сорок, но выглядела она на все пятьдесят.
Она увидела его и помахала рукой.
— Как мило с твоей стороны встретить меня! — Она обняла его.
— Вот только мне очень жаль, что я не могу предложить тебе жилье. Ужасно, должно быть, платить за отель, когда у тебя в Россморе живут мать и два брата.
— Мама совсем не узнает меня, Брайан?
— Ну, у нее свое понимание вещей, — сказал он.
— А точнее?
Он забыл, насколько прямолинейной могла быть Джуди.
— Видишь ли, Джуди, больную психику трудно определить конкретными словами.
Она нежно погладила его руку.
— Ты всегда был таким милым, — сказала она. — Жаль, что меня так долго не было. Меня постоянно удерживало там то одно, то другое.
— Но ведь ты часто писала нам и всегда справлялась о маме.
Джуди приободрилась.
— А теперь устрой мне экскурсию по Россмору, покажи все изменения и назови лучшего парикмахера.
— Есть очень модное место — салон Фэбиана, хотя это вовсе не его имя — я учился с ним в школе, и его звали как-то по-другому, — и сейчас к нему едут отовсюду.
— Хорошо, я это запомню. Понимаешь, кроме надежды на святую Анну, я собираюсь купить несколько нарядных вещей, сделать модную стрижку и предпринять вторую попытку.
— Ты хочешь найти мужа здесь? — удивленно спросил Брайан Флинн.
— Ну да. Почему бы и нет? За десять лет жизни в Лондоне это мне не очень-то удалось.
— Тебе удалось добиться успехов?
Джуди иллюстрировала книги для детей.
— Да, но я не собираюсь просить святую Анну о карьере. — Джуди оживилась, оглядываясь вокруг: — Господи, вы только посмотрите, сколько машин, — как на углу Гайд-парка.
— Возможно, вскоре все изменится. Ведется много разговоров о новой дороге, и тогда уберут из города все грузовые автомобили. Транзитный транспорт будет проходить мимо, не создавая пробок на наших узких улицах.
— Это действительно произойдет или это только разговоры?
— Я думаю, произойдет. Если можно верить хотя бы половине того, что пишут в газетах. Об этом очень много спорят — люди ведь с трудом меняют свои мнения.
— А по-твоему, это хорошо или плохо?
— Я не знаю, Джуди, я действительно не знаю. Получается так, что дорога пройдет через Боярышниковый лес и, возможно, через источник Святой Анны.
— Тогда я приехала как раз вовремя, — сказала Джуди Флинн с выражением упрямой решимости на лице, при виде которой Брайану Флинну стало немного не по себе.
Джуди была поражена тем, что Брайана приветствовал чуть ли не каждый второй, когда они припарковали машину и пошли по многолюдной Кастл-стрит к отелю.
Из местного газетного издательства вышла женщина, и ее лицо осветилось улыбкой.
— А, вот и вы, Лили, — сказал отец Флинн.
— Это, должно быть, ваша сестра, святой отец, — заметила она.
— Ясно, что сестра, а не подружка, — сказала Джуди. — Это можно установить за десять секунд.
— Зачем вы так, разве отец Флинн не просто совершает прогулку? — спросила шокированная Лили Райан.
И тут Джуди узнала ее. Та самая женщина, чей ребенок пропал много лет назад. Джуди помнила, как сотни людей ходили в Боярышниковый лес, ища тело или молясь у источника. Ни то ни другое не принесло результатов. Она почувствовала неловкость и подумала, что это отразилось на ее лице. Но Лили Райан за двадцать лет привыкла к этому. Два десятилетия человеческого любопытства и невозможности упоминания о большой потере из-за боязни сказать что-нибудь не то.
