И снова мы пили шампанское из одного бокала, ели персики и виноград, только теперь голова Тадеуша лежала на моей обнаженной груди и он время от времени жадно припадал к моим соскам.
— Ты непорочна, как Дева Мария, — сказал он. — Как же я люблю тебя за эту твою непорочность. Я готов целовать следы твоих ног на земле. Юстина, если бы ты знала, какое удивительное чувство ты во мне возбуждаешь. Мне подчас так хочется овладеть тобой, что я едва не лишаюсь рассудка, но голос разума каждый раз подсказывает, что этого делать нельзя, иначе я потеряю тебя навсегда. Юстина, ты — небесное создание. Я буду поклоняться тебе как святой.
— Я хочу быть обыкновенной земной женщиной, — возразила я, чувствуя себя вполне раскованно от выпитого вина. — Я не гожусь на роль Девы Марии. Прошу тебя, Тадеуш, не надо мне поклоняться. Я хочу… быть твоей настоящей женой.
— Дорогая Юстина, я не имею никакого права лишать тебя невинности. Ты — избранница Господа нашего Иисуса Христа, и он велит мне сохранить тебя такой, какой ты была от рождения.
И Тадеуш пустился рассказывать мне свой сон, из которого я поняла лишь одно: Господь простит Тадеушу грех нарушения священного обета безбрачия, если жена его, то есть я, останется девственницей.
— Но ты не печалься, — говорил Тадеуш, нежно лаская мои груди, — я изобрету столь изощренные ласки, что ты будешь получать гораздо большее наслаждение, чем от обыкновенного соития. Кстати говоря, именно оно, как ничто другое, превращает человека в скота, заботящегося лишь о том, как бы насытить свою плоть. Даже животное совокупляется исключительно ради потомства, человек же, напротив, совокупляясь, чаще всего обеспокоен тем, чтобы не зачать. Какая мерзость. Но ничего, милая Юстина, мы с тобой возвысимся над большинством homo sapiens, доказав всему миру, что любовь может быть чистой и непорочной.
Мне не хотелось ничего доказывать миру. Я вдруг расплакалась, и Тадеуш взял мое лицо в свои ладони и внимательно посмотрел мне в глаза.
— Да, Юстина, я бы очень хотел овладеть твоим телом — я каждую минуту сдерживаю себя, подавляю это желание, — признался он. — Поверь мне, это нас искушает дьявол. Но мы не попадемся в расставленные им сети, обещаю тебе.
И снова он стал терзать мое тело своими страстными, не ведущими ни к какому завершению ласками, а мне казалось, будто в низу моего живота клокочет расплавленный свинец. Я видела в зеркале отражение своего обнаженного тела, и мне еще больше хотелось, чтобы этим телом овладели, подчинили чужой воле, заставив испытать все муки и восторги бренной человеческой плоти.
Мы поселились в самом центре Варшавы в большой роскошной квартире, принадлежавшей матери Тадеуша. Большую часть своей жизни она проводила в Париже, и за порядком в квартире присматривала старая горничная Тереза. Она искренне любила Тадеуша — это я поняла сразу же, — ко мне отнеслась по-доброму, правда, не без настороженности. Тадеуш представил меня как свою жену, хотя мы должны были обвенчаться только на следующий день. Тереза всплеснула руками, всхлипнула, перекрестилась, спросила:
— Пани Брошкевич знает, что вы женились?
— Нет, Тереза, — ответил Тадеуш. — Это случилось внезапно. Юстина — воспитанница моего духовного наставника отца Юлиана. Я рассказывал тебе о нем. Это очень достойный и мудрый человек. К Юстине он относится как к родной дочери.
Пани Тереза улыбнулась мне, и я почувствовала, что буду иметь в ее лице союзницу. Мне почему-то показалось, что она недолюбливает свою хозяйку. И я не ошиблась.
На следующий день мы с Тадеушем обвенчались. Обряд совершил его друг, отец Кристиан, в присутствии весьма немногочисленных свидетелей. Потом мы, прихватив отца Кристиана и еще двух друзей Тадеуша, поехали в ресторан отпраздновать это событие.
Тадеуш был очень возбужден, пил много вина и неестественно громко смеялся. Когда мы вернулись домой, Тереза сообщила, что звонила из Парижа мать.
— Ты ей сказала? — как мне показалось, испуганно спросил Тадеуш.
— Нет, пан. Я даже не сказала, что вы в Варшаве.
— Милая, добрая Тереза…
Мне показалось, что в глазах Тадеуша блеснули слезы.
Вечером мы снова пили вино, сидя у ярко пылающего камина. У меня слипались глаза — я, можно сказать, не спала последние две ночи. Я задремала, откинувшись на мягкую спинку дивана. Когда проснулась, камин давно погас и в комнате было темно. Тадеуш куда-то исчез.
Я решила принять ванну. В коридоре горел свет, и я благополучно добралась до ванной комнаты, напустила воды, быстро разделась, блаженно вытянулась в ванне и закрыла глаза. Я надеялась, что Тадеуш уже уснул, и я смогу в эту ночь выспаться.
В спальне было темно. Мне не нравилась эта большая, заставленная громоздкой мебелью комната с широченной кроватью посередине, некогда служившая спальней родителям Тадеуша, но сейчас она показалась мне самым вожделенным местом на земле. Я скользнула под одеяло, моля Бога, чтобы не проснулся Тадеуш, но его в постели не оказалось. Я не успела удивиться этому открытию, потому что тут же провалилась в глубокий крепкий сон. Мне снились толстые змеи. Они опутали мое тело, но их прикосновение было мне приятно. И снова я чувствовала тяжесть и жар в низу живота. И чем крепче опутывали меня своими кольцами змеи, тем горячей становился этот жар.
Вдруг меня пронзила острая боль. Я вскрикнула — не знаю, во сне или наяву — и проснулась.
Я почувствовала, что мое тело больше не принадлежит мне. Им словно управляла какая-то сила, заставлявшая меня наперекор собственной воле испытывать удивительное — смешанное с болью — наслаждение. Оно нарастало, в конце концов заполнив все мое существо. Я далеко не сразу осознала, что со мной происходит — наслаждение было столь велико, что мозг отказывался принять его. Наконец оно достигло точки нестерпимого восторга, по телу волной прошла дрожь, оно стало пустым и невесомым. Какое-то время я лежала с закрытыми глазами, не в силах шевельнуть пальцем. Наконец открыла их.
Я лежала на левом боку, Тадеуш прижимался к моей спине, обхватив меня руками. Я слышала, как часто бьется его сердце, как учащенно он дышит Постепенно ко мне пришло и осознание того, что мы совершили не обычный — общепринятый между мужчиной и женщиной — акт любви, а содомический (я опять-таки знала это из своих учебников). Еще я знала, что это порицается и обществом, и законом. И я вдруг зарыдала.
— Что с тобой? — изумился Тадеуш. — Тебе было плохо со мной? Я сделал тебе очень больно?
Он приподнялся на постели и попытался заглянуть мне в лицо.
— Нет… Мне было очень хорошо, и оттого… оттого страшно, — рыдала я. — Мы с тобой преступники. Это… это запрещено законом.
— Но ведь мы с тобой муж и жена и можем делать все, что захотим, — попытался возразить Тадеуш. — Никто не вправе указывать, как нам ласкать друг друга.
— Но мы сделали плохо, очень плохо, и Господь обязательно накажет нас за это, — всхлипывала я. — Почему ты… не разбудил меня?
— Ты была удивительна во сне и отвечала на каждое мое движение так, как я того хотел. Я сам был словно во сне. Ты — настоящая Дева Мария, сошедшая с небес в мои объятья. Я не смею, не смею лишать тебя того, что дано тебе небом…
И снова он стал говорить о том, что обожает и даже боготворит меня именно за мою девственность и не посмеет отнять ее у меня.
И тут у меня впервые закралось подозрение, что Тадеуш не в своем уме. Но он опять начал целовать и ласкать мое тело, заставляя его трепетать от желания. На этот раз он целовал меня в самые интимные места, опаляя мою плоть жаром своего дыхания.
Это продолжалось очень долго, потом он затих, положив голову на мое лоно и обняв меня. Мы оба одновременно провалились в кромешный мрак тяжелого сна. Проснулись около полудня. Я увидела, что лежу поперек кровати абсолютно нагая с широко раздвинутыми ногами, между которых лежит Тадеуш. Мне сделалось безумно стыдно, я приподнялась, пытаясь натянуть на себя покрывало, и Тадеуш проснулся.
Он показался мне очень красивым с взлохмаченными после сна волосами и порозовевшими щеками. «Похож на античного бога», — промелькнуло в сознании, и по телу снова разлилась истома. Я чувствовала, что моя плоть опять хочет его ласк, и я была не в силах противиться.
Мы обедали и ужинали в постели — добрая Тереза ставила возле нашей двери столик-каталку с едой и вином и, тихо кашлянув, быстро удалялась. В перерывах между едой ласкали друг друга до полного изнеможения. Я сделала для себя открытие, что тоже получаю наслаждение, когда целую Тадеуша в его самые интимные места. Мои пальцы осмелели, он стонал от восторга, когда они пробирались к низу его живота. Он закрывал глаза, приоткрывал рот, хмурил свой высокий чистый лоб, и вид этого одухотворенного страстью лица вызывал во мне новый прилив желания. Мы совершили еще несколько содомических актов, причем я уже не думала ни о каком грехе, целиком отдавшись во власть своей разбуженной плоти. Единственное, что смущало меня, так это его постоянное упоминание святого имени Девы Марии. Мне это казалось в высшей степени неуместным, о чем я ему и сказала.
