- Что Лёня? - спросила Ира.
- Давно о нем ничего не слыхала, - ответила Лиза. - И давно не видела. С похорон Надежды Павловны, когда он приезжал из Германии.
- Как он?
- Ничего. Какое-то получает пособие, что-то там, по-моему, сжульничал. Выпил, опьянел мгновенно и давай хвастаться: некая богатая дама то и дело заказывает у него работы, находит для него других заказчиков. Кажется, он даже живет в ее доме. Наверное, вообще с ней живет.
- Почему ты так думаешь?
- Так он о ней говорил: двусмысленно, с усмешечкой. Говорил, старая, но выглядит - ого-го... Отобрал у меня альбом и уехал. Говорит, может, его там издаст. Но я боюсь, как бы не продал... Вообще весь в прожектах, а у самого руки трясутся; не знаю, как он еще держит кисть. Клял Пашку, что тот приучил его к "травке". Грустно все это.
- Ты о нем так говоришь...
- Как?
- Сожалея... А он - подонок.
- Почему?
- Сама знаешь! Это из-за него у тебя нет детей! Он заставил тебя сделать аборт.
Лиза вздохнула, задумалась.
- Брось, Ирка, - сказала она. - Кто, собственно, может уж так нас заставить? Я ведь и сама его не любила, потому колебалась. Теперь-то знаю: напрасно. Надо было родить, а уж потом уносить ноги. Хотя он и в те годы уже пил и покуривал, так что кто знает, каким был бы ребенок... А как мечтала о внуке Надежда Павловна! И мама спрашивала чуть не в каждом письме, обещала брать летом к себе, на дачу: "Павлик не против, Павлик, наоборот, "за" - его внуки поразъезжались". Видишь, их любовь оказалась не временной, настоящей. Хотя кто знает, чем бы все кончилось, если бы он внезапно не овдовел... Ну ладно, пошли-ка спать.
- Посидим еще! - попросила Ира. - Ты у нас редко бываешь.
- Много работы - газета, переводы, курс читаю на факультете.
- Знаю. А я все в своем издательстве. Еле дышит! Все сидим по домам, все сдается в аренду. Потому только и получаем зарплату - смешную до слез.
- Зато ты вырастила дочерей, - подбодрила подругу Лиза. - Этого ничто не заменит, уж ты мне поверь. И Борька твой молодец.
- Да, Борька старается и не стал ждать, когда отбросят их оборонку, словно ненужную тряпку. Интересно, как он понял, сразу понял, что всех ждет?
- А потому что голова у него хорошая - вот и понял.
Ира улыбнулась, польщенная похвалой мужу.
- Ты права: Борька - редкий умница, - подтвердила она. - Но если б ты знала, как он вкалывает! Я за него боюсь... Если болеет - то три дня, не больше. Так у них принято. Ну скажи, какой грипп излечивается за три дня? Нет такого на свете! Пришла врач, говорит: "Грипп надо вылежать". А он сбил температуру - и на фирму.
- И врач закрыл бюллетень?
- Какие там бюллетени! Все по-домашнему: бюллетеней не спрашивают. Либерально, да? А на самом деле хитрость - больничный обязательно бы продлили. Опять же обеды - прямо на фирме. Как удобно! Приходят на перерыв - все уже приготовлено: столы накрыты, холодное ждет, горячее приносят через пять минут. Поели - и на места. Так украли у них обеденный перерыв.
Ира разволновалась по-настоящему.
- Ну можно же погулять после экспресс-обеда, - сказала Лиза.
- Не принято! - закричала в ответ Ира. - А отпуска? Ты заметила, как мы отдыхаем? Неделю на Кипре! И все - оформление, билеты - на фирме. Благодетельница! А где ж остальные три недели отпуска? Об этом и спрашивать неприлично! В крайнем случае подбросят еще недельку, если какое-то событие: роды, похороны, переезд... И все молчат, будто так и надо, потому что за воротами много таких, как Борька, только без работы. Еще и возраст приходится иметь в виду.
Лиза обняла подругу.
- Вот и проходим мы теперь курс политэкономии... А ты, я гляжу, не в восторге от фирмы.
- Не то слово! Ненавижу! Но если Борька ее потеряет, я просто не знаю, что с нами будет. А вкалывает он с утра до ночи. Врач знаешь что еще мне сказала - уходя, в коридоре?
- Что?
- Сказала, что очень выросла смертность среди мужчин - молодых, до пятидесяти, - потому что не принято болеть в новых структурах. Вот так. А ты в этом году - куда?
Вопрос прозвучал небрежно, без нажима, но можно ли было обмануть Лизу? Она сразу поняла, куда гнет Ира. Каждый год долгими москов-скими зимами Лиза мечтала о Париже, но когда наступала весна, время выбора, не выдержав напряжения, воспоминаний, бессонных ночей, отступала. Она уже хорошо знала Париж - по книгам, справочникам и картам, знала его почти так, как Москву; она давно нашла квартал, где жил и, может быть, еще живет Жан, мысленно сто раз представляла их встречу: как нажмет кнопку звонка, выйдет консьерж или в частных домах их нет? - и спросит, а она ответит...
- Лиза, это какая-то мания, - тревожилась Ира. - Нельзя, невозможно жить прошлым! Тем более таким далеким...
- Значит, возможно.
- Но не нужно! Поезжай. Деньги ты заработала, это прекрасный, изумительный город. - Ира старательно перечисляла все "за". - Поезжай, и чары развеются.
Лиза и сама так думала, а потом то ехала на теплоходе по Волге, то скучала в Звенигороде, то купалась в Черном море - как раз в тот год, когда нашли там какую-то палочку, дизентерию, что ли, и, плавая, Лиза старалась, чтобы вода не попала в нос, и долго кипятила воду, которую периодически отключали. Короче - тот еще был отдых!
- Лизка, я тебя просто не уважаю! - бушевала Ира. - Ты ж у нас такая решительная...
Так что вопрос, заданный Ирой, был, пожалуй, провокационным. Но Лиза не рассердилась, как бывало уже не раз, не расстроилась и не расплакалась.
- Я уже все оформила, - сказала она.
- Да? - не поверила своим ушам Ира.
- Да. Лечу в сентябре, когда схлынет жара и... - Лиза запнулась, улыбнулась смущенно и молодо, - ...и когда вернутся парижане из отпусков.
- Наконец-то, - с облегчением вздохнула Ира. - Только Париж или другие города тоже?
- Только Париж! - Лиза так это сказала... - Семь дней. Когда в одном городе - это целая жизнь. А я уже люблю его, после Хемингуэя: помнишь его "Праздник, который всегда с тобой"?
- Еще бы не помнить: мы все им зачитывались... Но у тебя сверхзадача, помни: освободиться от Жана. Любым способом, но освободиться.
В легких туфлях на низком широком каблуке, в сатиновых узких брючках чуть ниже колен и свободной блузе Лиза шла по осеннему Парижу, шла одна, отбившись от группы, как ходила все эти дни. Что ей музеи и памятники? Что - даже Лувр? Она просто ходила по улицам или сидела в скверах, глядя задумчиво на прохожих. Было тепло и солнечно. На лужайках играли дети, на газонах, подложив под голову сумки с книгами, ни о чем не печалясь, валялись беспечные от века студенты, а иногда кто-нибудь из них крепко и безмятежно спал - под шум машин, гул большого города. Но этот гул, как видно, не только не мешал, а наоборот - убаюкивал.
Если выйти из гостиницы рано утром, можно увидеть деловой Париж. Не все здесь, вопреки расхожему мнению, ездили на машинах, многие шли к метро с папками под мышкой или атташе-кейсом в руке. Женщины - в разноцветных костюмчиках, на высоких каблучках, мужчины - в светлых пиджаках и таких же ботинках. Никто не шагал, как думают в России, ни в джинсах, ни в рубашке навыпуск: здесь уважали конторы, в которых служат.
Иногда в тонкой, прерывистой струйке прохожих мелькали черные лица, и Лиза всматривалась в них с особым вниманием, словно надеясь увидеть дорогие черты. Ей нравились африканцы - их курчавые волосы, какая-то особая стройность, некая небрежность в одежде и то, как радуются они осеннему солнцу, предпочитая идти по солнечной стороне.
Лиза обошла все африканские кварталы, хотя знала, что богатые здесь не живут. А их пожилого гида африканцы явно раздражали, и он брюзжал всякий раз, когда автобус застревал на шумных разноцветных улицах, где они жили.
- Они так боролись за свободу Алжира, - ворчал он, - а теперь лезут к нам, в Париж. Что они здесь забыли?
"А сам-то, похоже, русский, - подумала Лиза. - "К нам"..."
- Но в Алжире террор, - напомнила она. - Террор исламистов.
- За что боролись, на то и напоролись, - сострил кто-то из группы, и все с готовностью рассмеялись.
Лиза грустно посмотрела на соотечественников. Никаких параллелей у них, значит, не возникает? Как видно, нет. Ах дураки, дураки! И она отъединилась от группы, только съездила вместе со всеми в Версаль, еще раз про себя - опять же с грустью - отметив, что никто не заставляет привязывать к туфлям огромные, уродливые тряпичные тапки, что можно фотографировать, бродить по дворцу в шортах и мини и вообще у них почти все можно, а у нас по-прежнему так много нельзя!
Дом Жана она нашла сразу - большой, солидный, в колониальном стиле, надежный и обстоятельный. Отсюда он писал ей письма, здесь получал от нее. В таком доме живут поколениями, отсюда не уезжают, так что очень может быть, что там и теперь живет Жан. Лиза стояла напротив, с нежностью смотрела на окна. Сколько раз она представляла, как откроется дверь и вдруг она увидит Жана. Надо было приехать в этот прозрачный сиреневый город, чтобы поставить наконец в той давней истории точку.
