— Ты словно собака на сене, у которой неожиданно отняли кость, — смеясь, отозвалась Сьюзен.
— О, я был в таком отчаянии! Три дня я думал, что солнце никогда больше не взойдет. Я боялся, что в конце концов ты согласишься за него выйти, ведь он такой элегантный, умный, обходительный.
— Почти как его сестра, — заметила Сьюзен, отважно ступив на опасную почву.
— Ты знаешь, Сьюзен, что я был чуточку влюблен в нее? Мне надо признаться тебе в этом, ведь между нами не должно быть секретов. Она была необыкновенной — едва ли мы встретим женщину, подобную ей. Как я мог не влюбиться? Ты ведь не станешь меня за это упрекать?
— Конечно, нет, Том. Я хорошо тебя понимаю. Я тоже любила ее.
— Я знал, что никогда не смог бы… что из моей влюбленности ничего бы не вышло. Я понял это еще раньше, чем осознал, что она умирает. Принадлежа к разным кругам, мы были слишком далеки друг от друга. Но я многим обязан ей, Сьюзен. Мэри помогла мне увидеть множество вещей, которых я прежде не замечал или не понимал.
Сьюзен не стала спрашивать, что подразумевал Том. Ей вспомнились слова Мэри: «В будущем у некой неизвестной мне женщины будет причина поблагодарить меня».
«Я не нарушаю слова, данного Мэри, — подумала Сьюзен, — поскольку она не связывала меня обещаниями. О, мудрая, прозорливая Мэри! Она никогда не стала бы требовать обязательств от своих друзей». Разумеется, Сьюзен искренне сочувствовала Генри, оставшемуся в совершенном одиночестве, но в душе надеялась, что со временем он утешится. Человек умный, щедро наделенный способностями и талантами, он в конце концов сумеет справиться с горем и найдет себе достойное занятие в жизни.
— Ты и вправду любишь меня, Сьюзен?
— О, Том, ты слепой! Я люблю тебя с четырнадцати лет! Впрочем, конечно, мне нетрудно было это скрывать… даже от себя самой, видя твою надменность и высокомерие, слыша твое презрительное обращение «мисс Кожа да Кости».
— Не может быть! Неужели я так называл тебя?
— Пойдем, — улыбнулась Сьюзен, продевая руку Тому под локоть. — Расскажем нашу новость твоей матушке и миссис Осборн.
Предстоящий брак между Томом Бертрамом и Сьюзен Прайс — двумя людьми, связанными самыми тесными узами и составляющими столь гармоничную пару, — не вызвал большого шума. Близкие друзья искренне порадовались за них. Фанни и Эдмунда, прибывших с Антигуа, волнующая новость привела в восторг, довершив их счастье и умножив радость по случаю возвращения домой. А леди Бертрам, уверившись, что ей не придется привыкать к манере речи и обхождению незнакомой невестки, что она находила в высшей степени утомительным, отнеслась к выбору своего сына весьма благосклонно, хотя и сдержанно.
— Я очень рада, Сьюзен, — сказала она. — Вы с Томом могли бы занять гобеленовую комнату. Уверена, миссис Уиттемор найдет, куда перенести гобелены. Я велю почистить мои гранатовые украшения и отдам их тебе.
Разумеется, у Джулии объявление о помолвке вызвало нескрываемую досаду. Мало того, что презренная кузина Сьюзен, бедная родственница, жалкая приживалка, наглая узурпаторша, завладела Мэнсфилд-Парком и собиралась управлять им по своему разумению, огражденная на правах хозяйки от любых вмешательств, так теперь Джулии предстояло начинать заново искать достойного жениха для своей золовки, чьи постоянные капризы и надменность возбудили всеобщую неприязнь к ней в доме Йейтсов. Собственный брат никогда не любил Шарлотту, а Джулия терпела ее в надежде, что та в самом скором времени выйдет замуж за Тома и утвердится в Мэнсфилде как хозяйка, укрепив положение самой миссис Йейтс.
Узнав о помолвке Тома, Джулия с горечью заметила:
— Какой стыд! Несомненно, мой брат пал жертвой тайных козней. Но можно ли ожидать иного, когда ничтожная интриганка и выскочка вторгается в благородное, честное семейство? Теперь Мэнсфилд потерян для нас навсегда. Отныне нам там не будут рады.
Так и вышло. Визиты Джулии становились все более редкими, а потом и вовсе прекратились: некоторое время спустя умер старший брат Джона Йейтса, что еще на одну ступень приблизило мужа Джулии к вожделенному званию пэра, и семейство Йейтсов покинуло Нортгемптоншир, перебравшись в дом вдовы, дабы зорко блюсти свои интересы.
Мистер Уодем и его сестра задержались, чтобы присутствовать на бракосочетаниях Тома и Сьюзен, а также Уильяма и Луизы Харли — оба торжества решено было отпраздновать в один день. Затем Фрэнк Уодем отправился в Ост-Индию, а Элинор вернулась в свой домик в Камберленде.
— Я буду навещать вас каждое лето, — пообещала она. — Мы видимся не в последний раз. Ведь, в конце концов, это я помогла вам соединиться. Если бы не мое вмешательство, неизвестно, где бы вы сейчас были.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
Белый суп упоминается в романе Джейн Остен «Гордость и предубеждение». Комментаторы расходятся в толковании этого названия. Существует мнение, что это старинное блюдо, подававшееся к ужину в конце бала. Согласно другим источникам, это особый клейстер, которым смазывали волосы, перед тем как нанести пудру. — Здесь и далее примеч. пер.
Уотлингская дорога — древняя кельтская дорога, связывающая юг и запад Британии, позднее была достроена римлянами.
У. Шекспир. Сонет 73. Пер. С. Маршака.
Аррорут — крахмал, получаемый из корневищ, клубней и плодов тропических растений (маниоки, бананов и др.). По питательным свойствам близок к картофельному крахмалу.
Фортунат — герой одноименного немецкого романа конца XV в. Его волшебная шляпа, способная переносить обладателя, куда он пожелает, доставляла своим владельцам одни несчастья.
Разгадка шарады — коростель.
Строка из пьесы «Испанская трагедия» (акт III, сцена 12) английского драматурга Томаса Кида (1558–1594).
